Но главный итог — создание и сохранение Русской Палестины: более 70 объектов светской и церковной недвижимости — храмов, больниц, школ, странноприимных домов (Лисовой, 2006; Лисовой и др., 2000)¹.

Обостренный и небескорыстный интерес мировых держав к Леванту способствовал расцвету археологических исследований в Палестине во второй половине XIX в. «Страна делается не только страной религиозного энтузиазма, страной мистического общения с Богом в местах его рождения и страдания, страной-реликвией, страной-музеем, но и страной искания реликвий, страной раскопок, страной археологии и археологов» (Ростовцев, 1913. с. 26). Россия старалась не отстать в этой «конкуренции народов на Ближнем Востоке» (Ф. И. Успенский). Освоение земельных участков, строительство церквей и подворий сопровождались находками и изучением библейских и раннехристианских древностей Русской Духовной Миссией в Иерусалиме, ИППО и Русским археологическим институтом в Константинополе (Беляев, 2003. с. 9–20; 2007. с. 43-55).

Наряду с Иерусалимом, Назаретом и Вифлеемом важнейшим центром паломничества и археологических изысканий был Иерихон. Город лежит на равнине, в 7 км от реки Иордан, у самого подножия плоскогорья Иудейской пустыни, круто обрывающегося в сторону Иорданской долины. Такие же горы ровной грядой тянутся с восточной стороны равнины, так что в целом она выглядит высохшим ложем гигантской древней реки, пробившей среди горных плато широкое русло с пологим уклоном с севера на юг, от моря Галилейского к Мертвому. Иерихон расположен в самой низкой точке долины, на 250 м ниже уровня океана, в 10 км от Мертвого моря. Климат здесь никак не назовешь благоприятным, и город обязан жизнью многоводному источнику, который превращает окрестность в цветущий оазис.


Археологические памятники Иерихона размещены в широкой зоне внутри и вокруг современного города. Хрестоматийно известен Телль эс-Султан, где работами археологов выделено до двадцати трех слоев, начиная с докерамического периода и бронзового века. Подробно изучены дворцы зимних резиденций эпохи Хасмонеев и Ирода Великого над устьем Вади-Кельт и остатки ипподрома. К северу от города раскрыт большой некрополь эпохи Второго храма и две синагоги, а также недостроенный дворец эпохи Омей-ядов (разрушен землетрясением 749 г.) и другие памятники (подробнее: New Encyclopedia…, 1993; 2008; Беляев, Масиель Санчес, 2009).

В итоге изучен Иерихон ханаанский, иродианский и раннеисламский. Иерихону византийскому повезло гораздо меньше — хотя, как писал еще Н. П. Кондаков, «основной интерес всех перечисленных мест заключался в их священном почитании у христиан с древнейшей эпохи, которое вызвало еще с IV в. появление здесь церквей и обителей» (1904. с. 136). В 1934 г. Д. К. Барамки раскопал храм эпохи Юстиниана в центре города (район Телль-Хассан); в 1950 г. о. А. Августинович (Францисканский библейский институт) обследовал остатки базилики в северо-западной части Иерихона (стены, базы колонн, цветной мозаичный пол с двумя греческими надписями VI в.) и монастырской базилики апостола Андрея в юго-западной части (две греческие надписи в составе напольной мозаики второй половины VI в.); в 1954 г. Дж.Л. Келсо и Барамки открыли остатки пяти церквей (V/VI–IX вв.) в Хирбет эн-Нитла (юго-западнее города) (Augustinovic, 1951. Р. 66–83. Figs. 15–26; Ovadiah, 1970. Р. 72–75. № 62–64; New Encyclopedia…, 1993. Р. 606, 607).

Русские исследователи положили начало изучению византийского Иерихона еще в 1880-х годах, но ни материалы, ни обстоятельства этих работ до сих пор не стали достоянием науки. Данная статья, основанная на архивных материалах, восполнит этот пробел.


Следующие семь лет ушли на строительство дома и обустройство участков. Строить в Палестине было непросто. Дерева здесь нет; для строительства пригодны далеко не все виды местного камня. Значительную часть материалов (отделочные — полностью) ввозили из Европы. Рабочий день начинали, по условиям климата, в 6 часов утра, заканчивая под нестерпимым солнцем к часу дня; строительный сезон продолжался с весны до осени, исключая зимние дождливые месяцы. Из-за низкой квалификации строителей (нанятых в ближайшей деревне арабов-палестинцев) работу нередко приходилось переделывать.

Постоянной заботой было изыскание средств. Главный источник — доброхотные пожертвования. 20 ноября 1873 г. член РДМ иеромонах Вениамин (Лукьянов) принес о. Антонину 40 наполеондоров на иерихонское строительство, 17 декабря — еще 50 рублей («Отличный старец»,— записал в дневнике Антонин). И все же денег не хватало: «Постройка русской церкви на Елеоне давно остановилась, к сожалению, от недостатка средств. Наш иерихонский поклоннический приют тоже не кончен постройкой — по той же причине» (Антонин, 1876. с. 4, 5).


Речь пока не о раскопках — о строительстве странноприимного дома, который стал первым европейским зданием будущего Иерихона (на современных планах города русские участки составляют его ядро и центр). Вслед за Антонином здесь появляются А. Д. Богданова, Е. И. Резниченкова, иеромонах Иоасаф (Плеханов). «С нашей легкой руки уже там и сям начинают возникать в местности именитого Иерихона домики из камыша и глины с примесью хранимого в недрах земли от времен древних строевого камня. Большею частью это русские мызы, купленные и застраиваемые нашими северными любителями и любительницами вечного и беспрерывного тепла, да еще такого, о котором самая наша жаркая пора не дает надлежащего понятия. Помоги Бог русской колонизации в земле обетований» (Антонин, 1885. с. 238-240). К новому русскому центру тянутся легендарные иорданские отшельники: «пещерница Марина», «генерал Краевский» и другие.

Русские паломники начинают чувствовать себя в Иерихоне как дома, их с каждым годом все больше. В статье 1880 г. от лица рядового паломника Антонин писал: «Изумлению многих из нас не было конца, когда мы увидели перед собою огромное каменное здание шагов в 40 длины и соразмерной ширины, разделенное, как и хевронский дворец-приют, на две половины — мужскую и женскую, с широкими сенями по середине. Чисто, светло, уютно, просторно — сказал бы я, если бы не скопилась нас, странников, целая тысяча» (Антонин, 1880. с. 5). Запись в дневнике год спустя: «4 января 1881. Пешеходство до самой равнины Иорданской. Переезд к нашему приюту. Многолюдство непомерное в доме и в саду. Просто ступить ногою негде» (Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1881 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/23. с. 4). Но в 1885 г. уже читаем: «И идя на Иордан и возвращаясь оттуда, мы отдыхали в русском приюте иерихонском, настоящем дворце, воздвигнутом нашей Духовной Миссией в глуши, какой и представить себе не можно, не видавши. В передний путь ночевали там целою тысячей человек, занявши оба этажа дома, весь сад и палисадник» (Антонин, 1885. с. 238-240).

Иерихонский сад был предметом особой гордости хозяина. «При доме есть и большой сад с маслинными, лимонными, апельсинными, гранатовыми деревьями, даже бананами, не говорю уже об огромных смоковницах и даже наших развесистых ивах. Но, что всего занимательнее, так это виноградные лозы баснословной величины. От одного корня и от одного ствола идут ветви во все стороны на пространстве 25–30 квадратных саженей, поддерживаемые кольями и образующие летом непроницаемую тень с сотней висящих над головой гроздов… Славное место! Вдобавок как раз по нему, в 5–6 шагах от дома, протекает вода, несущаяся из далекого Елисеева источника. Не я один был в восторге, отдыхая под «благосеннолиственным» лимоном, известным по всей окрестности под именем «тысячеплодного»» (Антонин, 1880. с. 5).

Постепенно Русский Иерихон начинает кормить себя сам, дом Антонина используется для налаживания добрососедских и даже международных отношений. Из дневниковых записей: «30 марта 1880. Две просьбы м[исте]ра консула американского об Иерихоне. 28 мая. Просьба америк[анского] консула об Иерихонском ночлеге кому-то. 8 января 1881. Некий турист-американец с просьбою о помещении в нашем Иерихонском доме. 12 февраля. Просьба америк[анского] консульства о 5 туристах, принятая к сведению, но не к исполнению. 13 декабря. Дозволение 4-м американцам Иерихонское. 7 марта 1883. Испанский консул с К°, просящий позволения на своей грядущей Пасхе пожить у нас в Иерихонском приюте. 13 февраля 1884. Американский консул и К°, неотвязно требующие помещения в доме нашем даже с угрозою кому-то пожаловаться на меня… 21 августа 1885. Дозволение о. Li?vin'у с К° погостить у нас в Иерихоне» (о. Li?vin — бельгийский францисканец, историк Святой Земли, в библиотеке о. Антонина имелся один из его путеводителей: de Hamme Li?vin, 1876; 1887).

Свидетельство признания Русского Иерихона — меняющееся отношение к нему Иерусалимского Патриарха и паши (губернатора). Из дневниковых записей 1885 г.: «13 января 1885. Драгоман паши с извинением, что Его Превосходительство к сожалению уже дал слово остановиться в Иерихоне у Хабеша (у абиссинцев.— Р.Б., Н.Л.), а не у нас. 18 января. Драгоман паши с благодарностью за приют в Иерихоне. 20 февраля. Патриарх ночевал в нашем приюте Иерихонском. и в восторге от всего, им там найденного. 21 февраля. Мать Мария Гладкая с благодарностью официальной от Его Блаженства и владык за прием в Иерихоне» (Антонин, (Капустин), архимандрит. Дневник за 1885 г. Музей истории религии, СПб., шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/27. с. 10, 13,34).

26–27 мая 1881 г. состоялась поездка на Иордан, с ночевкой у Антонина в Иерихоне, великих князей Сергия и Павла Александровичей с их кузеном, великим князем Константином Константиновичем во время их паломничества в Святую Землю. Вновь обращаемся к дневнику: «26 мая. Спуск в равнину Иорданскую. Наш приют. Палатки в саду. Размещение гостей по комнатам. Скорый ужин. Сон на скамье под открытым небом. 27 мая. Всякого рода шум и гам, продолжавшийся всю ночь, мешал заснуть мне надлежащим образом. В 3 часа уже все были на ногах. Я, конечно, был готов ранее других и по-прежнему ехал впереди за кавасами. За мною скороход нес на палке горящую смолу. 4 планеты смотрели нам прямо в глаза. Пока доехали до Святой реки, совсем рассвело. Немедленно мы устроили плотик на воде, тот самый, который служил нам 6-го января, и начали водосвятие. Чуть мы кончили службу, из поставленной при самой воде палатки стали выбегать нагие фигуры и погружаться в Иордане. Все происходило живо и спешно… Чуть кончилось это, караван снялся с места и разделился на две партии… Оба Царевича направились в Иерихон, а Великокняжич поехал с небольшою свитою на Мертвое море… Благополучно, еще до жару, возвратились мы в свою Московию. Под тысячным деревом пили чай, и презентировали при сем публике кисть бананов, только что срезанную, в пуд весом. Затем следовал отдых на рогоже под лимонами до самого полудня, к которому возвратился и третий Великий Князь, искупавшийся вторично в Иордане… Приказ ехать домой в 4 часа. Но в самый момент отъезда его отсрочили еще на час, посвященный моей беседе с Их Высочествами наедине в их комнате, обращенной на обсуждение разных пунктов евангельской истории. Чистые, благие и святые души Царевичей пленили меня» (Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1881 г. Библиотека ИПП, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/23. с. 96, 97). В результате архимандрит получил на нужды Миссии «10 свитков с наполеонидами» (10 тыс. франков) и «умолил Их Высочества дозволить употребить их наполеоны на вывод второго этажа на Иерихонском приюте» (Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1881 г. Библиотека ИППО, шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/23. с. 98).

Писатель-паломник Е. Л. Марков отмечал: «Каменный белый дом Русских Построек высится громадным, над всем владычествующим замком среди жалких землянок арабской деревушки. Он внушает к себе великое благоговение бедуинов, не видавших ничего подобного в своей дикой пустыни, и великую зависть наших одноверцев-греков, которые с ревнивой досадой смотрят на всякое утверждение в Палестине подлинной русской силы. Даже предприимчивые католики и англичане ничего не успели пока устроить в этой жалкой деревушке Рихе, нищенской наследнице былых славы и роскоши Иерихона» (1891. с. 220).

Теперь, когда дом Антонина способен принимать сотни простых богомольцев, петербургскую и зарубежную знать, пришло время укоренить созданную реальность в литургическом, сакральном пространстве. В дневниковых записях вместо предыдущих рассказов о строительстве появляется тема святынь и археологических находок. Подобно другим объектам антониновской Палестины (Елеону с древними мозаиками едва ли не времен Константина и Елены, Горней с памятью о посещении Божией Матерью праведной Елизаветы, Яффе с гробницей Тавифы, Хеврону с дубом Авраама) Иерихон включается в ткань библейского Предания (Бутова, Лисовой, 2009).


Археологам было известно, что «русское место в Иерихоне наполнено развалинами» (Олесницкий, 1878. с. 22). «Небольшая раскопка, сделанная на моих глазах о. Антонином, открыла замечательный памятник: гранитный камень в виде круга, около 10 футов в диаметре и 5 футов высоты. Вся периферия или весь обод этого громадного (к сожалению, разбитого на две части) круга испещрена яминами в палец глубины, расположенными без видимого порядка и полустертыми от времени. Когда один из моих спутников шутя спросил меня, какое имя я намерен дать этому камню, у меня случайно сорвалось с языка: Галгала. По ближайшем рассмотрении характера памятника и его местности, я больше и больше убеждался, что я был прав в своем определении, и что это место должно быть названо Галгалою или, так как оно поступило в русскую собственность, Русскою Галгалою» (Олесницкий, 1878. с. 23; Ростовцев, 1912. с. 264).

Олесницкий, к сожалению, не уточнил дату раскопок (1873 или 1874 г.). В последующем Антонин неоднократно возобновлял попытки связать святыни Русского Иерихона с ветхозаветным преданием: «7 января 1881 г. очистили Галгарьскую (six!) крипту», 30 января — «очистка галгальского камня»; 22 февраля — «чтение г-на Олесницкого о Русской Галгале до 9-ти часов» (т. е. описание раскопок в Иерихоне: Олесницкий, 1878. с. 20-41).

Летом 1900 г. Иерихон посетила группа профессоров и студентов Московской Духовной Академии во главе с ректором епископом Арсением (Стадницким), еще раз подтвердившим, что «теперешняя Ериха занимает действительно место древнего Иерихона, это отчасти доказывает открытый о. Антонином при постройке дома монолит весьма древнего происхождения» (Арсений, 1902). Особо важной представлялась Антонину связь с евангельскими событиями. Приют для паломников был им назван именем евангельского Закхея Мытаря (к 28 января 1883 г. относится «копание в саду ямы под сикомор Закхеев»).

Укоренение в Иерихоне шло параллельно и при конкуренции с его греческим церковным освоением. Великим Постом 1886 г. Патриарх Никодим освятил «греческую» иерихонскую церковь во имя Пророка Елисея (Антонин (Капустин), архимандрит. Дневник за 1886 г. Музей истории религии, СПб., шифр: И.П.П.О. Б. IV. № 853/28. с. 40), построенную на средства русских благотворительниц А. Д. Богдановой и М. М. Киселевой, с греческим «древом Закхея» на церковной аллее. Иными словами, русская археология в Иерихоне, как и в других эпизодах из жизни Антонина, по большей части была обусловлена потребностями сакральной реконструкции.

В 1882 г. в Иерихоне появился еще один церковный деятель с далеко идущими планами — афонский иеромонах Иоасаф (Плеханов; российские законы того времени не признавали монашества, принятого за границей, так что по паспорту он значился «мещанином Таврической губернии, города Алешек, Иваном Кирилловичем Плехановым»; см.: Россия в Святой Земле, 2000. Т. I. с. 256). Удачно купив на деньги паломницы и благотворительницы Е. И. Резниченковой большой участок земли, он планировал создать «Троице-Михайловский Русский общежительный монастырь в Иерихоне».

Иоасафовский участок (площадь более 15000 м²) расположен, как и антониновский, в центре современного Иерихона (улица Айн-Султан, к северо-западу от «Дворца Московийского»), примыкает к почитаемому и ныне местными жителями «древу Закхея» и богат остатками византийской эпохи. Еще в январе 1883 г. Антонин осмотрел «найденные на холме его подземные древности», отметив: «холм для покупки — всенепременно». Год спустя Иоасаф пришел к Антонину с сообщением о замечательной археологической находке. Добравшись до Иерихона, архимандрит, имевший опыт и вкус к византийским памятникам, убедился, что речь действительно идет о «мозаике отличной работы», и уже в следующий свой приход, через три дня, фотографировал мозаичный пол с помощью монаха Иосифа, которому была поручена фотомастерская РДМ.

Как считал сам Иоасаф, «оказавшиеся развалины принадлежат древней обители, что доказывают мозаический кругами пол, фундаментальные стены, малая цистерна и купель, колонны, капители, выстланные большими камнями полы и водопроводные каналы на глубине 1.5 аршина от поверхности земли» (Письмо Иоасафа…, 2000. с. 257). Яркая находка способствовала тому, что многие захотели перекупить участок. Патриарх Никодим, приезжавший в Иерихон в феврале 1885 г., «при осмотре определил 1000 наполеонов, а впоследствии изъявил 1500 наполеонов выдать иеромонаху Иоасафу, лишь бы Резниченкова строила монастырь от Патриархии для греков» (Письмо Иоасафа…, 2000. с. 257). Архимандрит Антонин не оставлял надежды приобрести участок. Елена Игнатьевна Резниченкова готова была одно время «отписать» его в завещании Духовной Миссии.

Все решил случай. Отец Иоасаф, задумав монастырь, понадеялся на русский авось и «забыл» испросить благословение у Иерусалимского Патриарха, получить санкцию РДМ и заручиться поддержкой в консульстве. Он сразу, на свой страх и риск, начал печатать и рассылать по России просительные письма и даже «Чин поминовения» от имени несуществующей обители. Исход был печален. Патриарх потребовал удаления иеромонаха из Палестины. Иоасаф обратился за помощью к ИППО, предлагая пожертвовать ему свой участок и прося заступничества перед Синодом. По ходатайству Общества иеромонах был благополучно устроен в Ярославский Толгский монастырь. 8 августа 1885 г. умерла и была похоронена в Иерихоне на участке, купленном на ее деньги, Е. И. Резниченкова (что вызвало протест Греческой Патриархии). Могила с надгробием (надпись «Здесь покоится прах рабы Божией Елены Ризниченковой, в схимонасех Евлампии. Сконч. 8 августа 1885 года») сохранилась. В следующем году участок был оформлен на вице-председателя ИППО Ф. П. Корнилова, затем (1887 г.) на Секретаря ИППО М. П. Степанова наконец, 1.06.1899 г. он был переписан на имя Председателя ИППО вел. кн. Сергия Александровича.

В 1885 г. в Святую Землю как представитель ИППО был направлен Д. Д. Смышляев (1828-1893) — строитель двух главных архитектурных ансамблей Общества в Иерусалиме, Сергиевского и Александровского подворий, земский деятель, ученый-краевед, автор книг «Синай и Палестина» (1877), «На пути к Синаю» (1878) и др.; член-учредитель Палестинского Общества (1882 г.) и его уполномоченный в Пермской губернии. Его научные и издательские интересы были связаны с уральским краеведением и изучением Святой Земли.

Радушно принятый архимандритом Антонином, Смышляев жадно впитывал новые впечатления. 18 ноября 1885 г. состоялась первая загородная совместная экскурсия (отец Антонин на лошади, его помощник Я. Е. Халеби и Смышляев на осликах) в старый арабский Айн-Карем или новую православную Горнюю, где «разбросаны в полугоре веселые белые домики, церковь с колокольней и две гостиницы русского поселка» (Смышляев, 1890. с. 45). 12 февраля 1886 г.: «В Иерихоне обнаружил целую русскую колонию. Кроме превосходного дома о. Антонина я нашел там дома и сады Иоасафа (Плеханова), Богдановой, Сушковой… Купчиха Киселева построила церковь, которую на второй неделе поста Патриарх приедет освящать. Церковь очень хорошенькая. Образа все писаны в России, где и иконостас делан. Землею Плеханова заведует крестьянин Ярославской губернии Иван Андреевич Рыков. Земля превосходная, в воде недостатка нет. Построено два здания, из которых одно заключает 10 келий. Есть интересные остатки древних зданий, мозаичных полов, много драгоценных для археологии находок» (Письмо Д. Д. Смышляева к В. Н. Хитрово.— АВП РИ. Ф. РИППО. Оп. 873/1. Д. 18. Л. 147).

Осенью того же года Совет ИППО ставит перед Смышляевым задачу: «при первой возможности приступить (на иоасафовском участке в Иерихоне.— Р.Б., Н.Л.) к научным раскопкам», на что выделено 1500 руб. Совет предписывал «все место очистить до скалы или до построек», а найденные вещи: «громоздкие оставить на месте находки, мелкие перевезти в Иерусалим и поставить в особое помещение (начало нашего будущего Иерусалимского музея)». По мере раскопок предполагались фотофиксация и подробное описание найденных предметов (Письмо М. П. Степанова…, 2000. с. 481-484).

16 марта 1888 г. Смышляев писал Секретарю ППО М. П. Степанову: «23 марта предполагаю выехать в Иерихон с Франгиа для производства предположенных раскопок» (АВПРИ. Ф. РИППО. Оп. 873/1. Д. 22. Л. 18об.). И три недели спустя: «Древние вещи, бронзовые и глиняные, вырытые еще при Иоасафе, будут доставлены в Иерусалим, и так как они очень интересны, то я сделаю с них фотографии, которые и вышлю Вам» (Письмо Д. Д. Смышляева к М. П. Степанову от 12 апреля 1888 г. АВПРИ. Ф. РИППО. Оп. 873/1. Д. 22. Л. 42). К сожалению, в документах не сохранилось прямых указаний, провел ли Смышляев намеченные раскопки. Скорее всего, нет. Все его силы и время отнимало строительство иерусалимских подворий, и в Петербурге, видимо, это понимали.

Но про Иерихон не забыли: в 1891 г. археологические разведки на иоасафовском участке продолжила научная экспедиция ИППО под руководством Н. П. Кондакова, прошедшая по маршруту Константинополь — Афины — Бейрут -Гауран — Заиорданье — Иерусалим. Экспедиция провела в Иерихоне два дня, посвятив их «осмотру местности древнего города, столь замечательной в различном отношении, и посещению некоторых окрестных мест, особенно Сорокадневной горы с ее пещерными церквами» (Кондаков, 1904. с. 136). Наибольший интерес для археолога-византиниста, считал Кондаков, представляет «местность, занятая самим (теперешним) Иерихоном с его многочисленными садами и обширнейшими плантациями». Опровергая скептические оценки многих тогдашних исследователей, он писал: «Достаточно посетить сад Русского приюта Миссии, в котором его знаменитый основатель, радевший о древностях Святой Земли, известный и высокопочитаемый отец архимандрит Антонин сохранно собрал все остатки и самые маленькие кусочки древности, чтобы убедиться в одном: почва Иерихона богата древностями и именно христианскими. Город Ирода не пропал, но пошел на украшение нового христианского Иерихона, в котором было, считая с окрестностями, такое обилие монастырей в V–VI вв., какое было разве в окрестностях Иерусалима» (Кондаков, 1904. с. 136).

Когда экспедиция отправилась в Иерусалим, ее участник Я. И. Смирнов 12–21 ноября 1891 г. провел полевые работы на иоасафовском участке. Это были первые самостоятельные раскопки молодого 22-летнего ученого. Много лет спустя Н. П. Сычев в поминальной речи (1919 г.), говоря о Я. И. Смирнове как «глашатае идеи единства мировой цивилизации и особой роли Востока в образовании ее начал», подчеркнет: «Это сказалось уже в одной из начальных его работ, безымянно помещенной в виде особой главы в труде его учителя «Путешествие по Сирии и Палестине»» (цит. по: Климанов, 1999. с. 472).

Я. И. Смирнов писал в отчете: «Сад, принадлежащий Палестинскому Обществу, как и окружающие его сады и пустыри, лежит на месте древнего города, простиравшегося к югу до оврага, на краю которого стоит приют архимандрита Антонина. На значительном пространстве обнаруживаются следы разрушенных домов; на пустырях видны небольшие холмики, образовавшиеся от развалившихся зданий, на одном из них лежит база колонны; в садах при работах находят стены, иногда сложенные из больших, хорошо отесанных камней. В саду греческих монахов, соседнем (с запада) с садом Общества, кроме остатков здания с классическими орнаментами, найдена часть мозаичного пола, к сожалению нерасчищенного. Стены, сложенные из больших камней, обнаружены были как в саду, примыкающем с юга к саду Общества, так и в южной части сада Общества. В северной части сада в дверях четыреугольного здания найдены были садовником два бронзовых креста, хранящихся в Иерусалимском подворье. Но теперь под грядами не видно стен в южной и северной частях сада…. У края сада земля вынута большой широкой квадратной канавой для фундамента предполагавшейся церкви. В южной части выемки найден был мозаический пол и древняя стена с северной части… В разных местах прежним владельцем найден был ряд глиняных и бронзовых вещей, хранящихся в Иерусалимском подворье Общества» (Кондаков, 1904. с. 137,138).

Иоасаф и Антонин полагали, что найденная мозаика принадлежит остаткам древневизантийского храма. Эту версию взялся проверить Я. И. Смирнов. Работы «начаты были около мозаики с запада, в надежде найти в этом направлении продолжение ее, если бы пол принадлежал действительно церкви; расчищалась сама мозаика и пространство к востоку от нее, где должен был бы находиться алтарь. Но скоро обнаружилось, что никаких оснований предполагать на исследуемом месте церковь не существует. Мозаика сильно пострадала: уцелело по-видимому менее половины ее» (Кондаков, 1904. с. 137. 138). Как отмечал Смирнов, «по рассказам лиц, видавших работы прежнего владельца сада, где-то около дома садовника находится другой мозаичный пол: указывали на примыкающий к дому хлев, но разведки обнаружили там лишь помост из черепичных плиток» (Кондаков, 1904. с. 141).

Н. П. Кондаков считал, что для изучения «наиболее интереса представляют остатки христианских базилик на месте Русского приюта (антониновский участок.— Р.Б., Н.Л.); между этими остатками несколько капителей принадлежат еще веку Константина» (1904. с. 136), но исследований на данном участке не проводилось со времен Антонина.


В статье о русской археологии в Палестине М. И. Ростовцев, остановившись подробно на «близких его сердцу открытиях, сделанных в Тивериаде на городском участке, принадлежащем Миссии» (участок с «домом над сводами», приобретенный о. Антонином в 1879 г.), охарактеризовал находки в Иерихоне как «не менее интересные» (1912. с. 263). Он также счел более перспективным антониновский участок, где «раскопки еле начаты и уже брошены, а частью даже застроены, причем плана открытых сооружений,— вероятно, большой базилики — не сделано». А раскопки эти имели бы особое значение, поскольку «точно известны и имя основателя, и дата основания, и отношение его к иерусалимским святыням» (имеется в виду византийская мозаика с надгробной надписью ктитора. игумена Кириака, † 11.12.566). «Чертежи церкви иерихонской» начал готовить еще Антонин (дневник от 7 июня 1881 г.), но часовню над мозаикой построили лишь тридцать лет спустя, между 1904 и 1912 гг. (Россия в Святой Земле, 2000. Т. II. с. 144). Убеждение М. И. Ростовцева в том, что «русское подворье и церковь основаны на месте монастыря и церкви VI в.» (1912. с. 264), актуализирует вопрос нового археологического исследования.