(на примере общения Царя-Освободителя и в.кн. Сергея и Павла Александровичей Романовых)

Православие как регулятор взаимоотношений отцов и детей

Христианская религия, возникшая с рождением на земле Господа нашего Иисуса Христа, оставила глубокий отпечаток в мировоззрении людей. Величайшее в истории человечества событие Рождества Христова стало новой точкой отсчета этой самой истории, закрепившейся в науке под названием «наша эра» или «новая эра», которая у всех на устах, включая людей неверующих. 

Учение Спасителя буквально перевернуло систему нравственных ориентиров наших предков во Христе. Мало того, что Сам Христос в Нагорной проповеди разъяснил содержание заповедей Божиих, Он углубил их понимание, наполнив более масштабным, доселе не до конца очевидным людям, содержанием. Эти заповеди недаром названы евангельскими, они являются теми духовными ориентирами, столпами веры, согласно которым будет судим на Суде Божием каждый христианин. 

Одной из таких евангельских заповедей является заповедь о почитании родителей. Конечно, параллельно эту заповедь можно найти и в Ветхом Завете. Она располагается там под номером 5: «Чти отца твоего и мать твою, чтобы было тебе хорошо и чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой дает тебе» [Исх. 20: 12). Еще Ветхий Завет запрещает злословить родителей: «Кто будет злословить отца своего или мать свою, тот да будет предан смерти». Из приведенных цитат совершенно очевидно, что в ветхозаветные времена заповедь о почитании родителей содержала в себе угрозу смерти за ее невыполнение [Лев. 20: 9]. Для общества, жившего согласно законам талиона («око за око», «зуб за зуб»), наказание за преступление этой заповеди было адекватным, поскольку немилосердие к ближнему, действительно, является человекоубийством. 

Очевидно, многие иудеи быстро заметили, что нарушение данной заповеди в земной жизни может пройти совершенно неощутимо для нарушителя, и, если и повлечет за собой реальное наказание, то оно последует только после смерти человека. А потому такое восприятие заповеди о почитании родителей ветхозаветными иудеями, на наш взгляд, сходно со словами искушения древним змеем наших праотцев на предмет последствий вкушения плода древа познания добра и зла. Их, приблизительно, можно интерпретировать так: если злословящий родителей не умирает тут же, во время преступления заповеди Божией, то, может, и нарушение этой заповеди не так уж страшно?! Именно в этом Иисус (67) Христос обличал иерусалимских книжников и фарисеев, когда говорил, что они создали предание, устранившее заповедь о почитании родителей и позволившее говорить им: «Дар Богу то, чем бы ты от меня пользовался» [Мф. 15: 3-6]. 

Но Христос пошел гораздо дальше, Он четко и совершенно неразрывно связал заповеди между собой. Поэтому «Кто соблюдает весь закон и согрешит в одном чем-нибудь, тот становится виновен во всем. Ибо Тот же, Кто сказал: не прелюбодействуй, сказал и: не убей» [Иак. 2: 10-11]. На наш взгляд, это прекрасно иллюстрируется и подтверждается тем, что смертными грехами являются не только такие страшные деяния, как блуд или производимое гневом убийство, но и лень, и чревоугодие. Повторим: у ветхозаветных иудеев это тоже было так, но не столь и не для всех очевидно. Только в Православии есть учение о частном суде – посмертных мытарствах, когда душа достигает рая, претерпев испытания на предмет совершения ею в земной жизни разных грехов. Интересно, что заканчиваются мытарства не блудом и не гневом, а испытанием, касающемся совершения греха немилосердия, то есть, такого деяния, которое, на первый взгляд, может показаться меньшим по сравнению с ними преступлением. 

Что касается трактовки древней заповеди о почитании родителей, то с ней неразрывно связана, например, христова заповедь о неосуждении ближних: «Не судите, да не будете судимы. Ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» [Мф. 7: 1-2]. Продемонстрируем взаимосвязь данных заповедей на примере общения Александра II и его сыновей Сергея и Павла Александровичей Романовых. 

Великие князья Сергей и Павел Александровичи в форме Собственного Е.И.В. конвоя.
Фото С.Л. Левицкого

Великие князья Сергей Александрович и Павел Александрович Романовы были младшими (пятым и шестым) сыновьями царя-Освободителя Александра II от первого брака. Их обоих можно неофициально назвать «порфирородными», то есть, рожденными после вступления их отца на царский престол. 

Отношения между Александром II и Сергеем Александровичем и Павлом Александровичем складывались достаточно неоднозначно. Конечно, в детстве, до какого-то момента все было безоблачно. Но иллюзии детства однажды были разрушены. 

Все началось с покушений на жизнь царя, которые периодически повторялись «благодаря» агрессивной политической деятельности представителей молодежной разночинской интеллигенции. Настроение, царившее в результате этого при дворе и в царской семье, было нерадостное, а, скорее, угрюмо-напряженное. Кризис проводимого курса, теряемый контроль над ситуацией и на фоне всего этого возрастающая волна терроризма заставляли религиозного великого князя Сергея Александровича все чаще вспоминать о «Бесах» Достоевского. Казалось, и впрямь из приоткрытых кем-то ворот преисподней вырвалась темная сила. Пули, кинжалы, динамит грозили отовсюду. Началась открытая травля императора – попытки взорвать его поезд, выстрелы в царя на Дворцовой площади. До жилища государя оставалось несколько шагов. 

Страшный взрыв, прогремевший в Зимнем дворце 5 февраля 1880 г., унес жизнь 11-ти солдат (56 солдат было покалечено). Тогда, по расчетам террористов, должна была погибнуть почти вся царская семья [4;50]. В это время великие князья Сергей и Павел Александровичи Романовы были молодыми людьми возрастом около 23 и 20 лет соответственно. (68)

Взрыв прогремел в час предполагаемого начала обеда двумя этажами ниже императорской столовой. Содрогнулись стены, вылетели стекла, погасло газовое освещение. Царская фамилия, не успевшая войти в обеденный зал, избежала прямой опасности, так как вся сила от взрыва трех пудов заложенного террористом динамита пришлась на помещение гауптвахты. Но нанесенный им психологический удар оказался по-своему не менее разрушительным. Шок, потрясение, растерянность, испытанные в первые минуты, сменяются ужасом от вида последствий катастрофы и скорбью по ее жертвам. Затем во дворец проникают страх, неуверенность, нервозность, а следом за ними какие-то смутные предчувствия новых бед [4;51]. 

Унылая, гнетущая атмосфера, воцарившаяся при дворе, усугубляется и другими причинами, постоянно терзавшими сердце детей. Резко ухудшилось состояние здоровья императрицы. Туберкулез окончательно подточил ее силы, пребывание в Крыму и Каннах уже не помогало. Мария Александровна поддерживались только молитвой и чутким отношением любящих детей. Сергей старался заходить к матери как можно чаще, успокаивал ее, отвлекал от мрачных мыслей. Он был нежен и заботлив, но бессилие перед неизбежным рождало в нем отчаяние [4;52]. 

Душу великих князей больно задевало и холодное, не заходящее дальше формальных приличий отношение к больной императрице со стороны Александра II. Сергей прекрасно знал причину такого невнимания – у отца давно появилась другая семья, но обладание этой тайной приносило ему лишь дополнительную боль. Страдание многократно усиливалось невозможностью разговаривать на запретную тему даже с самыми близкими людьми. Однажды, гуляя по загородному дворцовому парку с отцом и сестрой, Сергей стал очевидцем неприятной сцены: неожиданно попрощавшись со спутниками, император направился к экипажу, в котором находилась дама с маленькими детьми, и присоединился к их компании. 

Дама была возлюбленной царя княжной Екатериной Долгорукой, а малыши – внебрачными его детьми. На обратном пути подавленные Сергей и Мария не только не проронили ни слова об увиденном, но даже не рискнули посмотреть друг другу в глаза. Страшно было подумать, что ощущала тогда знавшая обо всем императрица [4;52]. 

Государыня тихо скончалась ранним утром 22 мая 1880 года. В девять часов ее камердинер Герасимов вошел в спальню Сергея Александровича и, сумев выговорить лишь одно слово – «императрица», стал креститься. Сын опрометью бросился в комнату матери. Через час прибыл из Царского Села император, еще через три состоялась первая панихида. И в этот, и на следующий день Сергей почти не отходил от тела усопшей, убранного белыми розами и ландышами. Многие отметили, как тяжело он переживал случившееся и вместе с тем не позволял своим чувствам вырваться наружу в присутствии других людей. 

Погребение состоялось 28 мая. Перед отпеванием была совершена литургия. Во время молитвы «Тебе поем» Сергей опустился на колени – в письме к нему и Павлу матушка просила усиленно молиться за нее в такую минуту. «Бедный Сергей был бледнее своего белого кирасирского мундира, – отметил его друг Константин, – у меня сердце болит, глядя на него» [4;53]. 

Стресс, перенесенный Сергеем в мае 1880 года, был настолько глубоким, что вызвал серьезные опасения окружающих за душевное состояние царевича. (69)

Через 40 дней после кончины императрицы Марии Александровны Александр II женился на княжне Екатерине Михайловне Долгорукой, сближение с которой началось еще в конце шестидесятых годов, когда императрица стала страдать от болезни, постепенно сведшей ее в могилу [2;37]. Свадьба состоялась в походной церкви, устроенной в Царскосельском дворце в бывших комнатах Екатерины Великой, в присутствии очень немногих приближенных лиц государя, а самая женитьба держалась в строгой тайне. Большою скорбью отозвалось известие о ней в сердцах всех тех, кто знал императрицу, был ей искренно предан при жизни и продолжал чтить ее память. Глубоко скорбел вместе с теми немногими лицами, до которых весть эта успела дойти, и попечитель Сергея Александровича, одновременно воспитатель Павла Александровича, Д.С. Арсеньев, который не мог не опасаться за обоих великих князей при мысли о том, как примут они это известие, и еще более при мысли о предстоящей им жизни в Зимнем дворце Петербурга, где место свято занято было другою [3;37 об.]. 

Положение обоих младших государевых детей было в этом отношении особенно трудным и щекотливым, как по той горячей, исключительной привязанности, которую оба они, а особенно, конечно, Сергей Александрович, питали к матери, так и по тем условиям жизни, в которых они находились, продолжая жить летом в Царскосельском дворце, а зимой в Зимнем, то есть там же, где жил и государь, и где поселилась и Княгиня Юрьевская. И наследник престола, и великий князь Владимир Александрович были уже давно женаты и жили в своих дворцах своею самостоятельной жизнью. Великая Княгиня Мария Александровна давно не жила в России, и оставались таким образом жить во дворце с государем только Алексей Александрович и оба младших сына императрицы. Но Алексей Александрович часто уезжал в свои морские путешествия, так что вся тягость положения должна была лечь на Сергея и Павла Александровичей [3;38-38 об.]. 

Под влиянием этих мыслей Д.С. Арсеньев остановился на предположении исходатайствовать у государя разрешение для великих князей уехать осенью на всю зиму за границу. В предположении этом он утверждался тем более, что действительно для здоровья Павла Александровича представлялось желательным после перенесенной им кори и ввиду общей слабости груди – уехать на осень и на зиму в теплые края [3;38 об.]. 

Под угрозой вызвать неудовольствие царя совпадением этой поездки с его женитьбой, воспитатель все-таки решился подать ему докладную записку, почитая это долгом своей совести и даже перед памятью в Бозе почившей императрицы. Но не решился сразу говорить об отъезде и Сергея Александровича, отложив это до момента, когда решится судьба Павла [3;39]. 

Но Александр II на удивление быстро согласился со всеми предложениями Арсеньева, и даже поблагодарил его за труды. 

И вот перед братьями во всей своей красоте предстала Италия – страна, культуру которой старший брат всегда ценил особенно высоко. Известно, что Сергей Александрович взялся за самостоятельное изучение итальянского языка, чтобы в подлиннике читать своего любимого Данте, а восхищение итальянским искусством развило в нем серьезный интерес к художественному творчеству. Но даже здесь, среди памятников Античности и Ренессанса, среди красот природы и шума бурлящей жизни, душевные раны заживали с трудом [4;53-54]. (70)

Если какие-то силы и восстановились, их едва хватило, чтобы выдержать новый удар – Сергею Александровичу было сообщено о браке отца с княжной Долгорукой. При этом Александр II просил своих детей одобрить его шаг и признать новую семью. Сергей отказался наотрез. Не помогли ни аккуратные выражения, в которых ему сообщили о случившемся, ни деликатные уговоры. Больше всего великий князь был озабочен в те дни тем, как объяснить происходящее сопровождавшему его брату Павлу, который раньше даже не догадывался о драме в царской семье и был раздавлен открывшейся истиной [4;54]. 

Тем временем нажим на Сергея становился все настойчивее. Наконец он сдался, уступив просьбам Д.С. Арсеньева и своей тети – вюртембергской королевы Ольги, и написал отцу несколько сухих официальных фраз. Вскоре он раскаялся в том, что был так неприветлив с родителем накануне его гибели. Но пути Господни неисповедимы... 

Д.С. Арсеньев за исполнение поручения Александра II сообщить о его браке с Е.М. Долгорукой великим князьям, 22 января / 2 февраля получил от него рескрипт: «Душевно благодарю тебя, любезный Дмитрий Сергеевич <…> в особенности за письмо твое от 12 января, т.е. за то, как ты исполнил щекотливое мое поручение. – Я знаю, что я тебе обязан за те благородные чувства, которые ты умел внушить детям моим и которые я нашел в их письмах. Сердечное спасибо тебе за это. Надеюсь, что они и впредь будут меня во всем радовать, как доселе. <…> Жена моя тебя также искренно благодарит за твои добрые пожелания» [3;118 об.-119]. 

Мир для великих князей опрокинулся 2 марта 1881 года, когда Италии достигло известие о цареубийстве. 6 марта они приехали в Петербург [3;141]. На другой же день Сергей Александрович писал Д.С. Арсеньеву: «…Все подробности его кончины ужасны. Вся его одежда – одни клочки. Шинель обратилась в маленькую пелеринку, материя в крови… Говорят, что вся лестница Собственного подъезда и коридор были покрыты его кровью – целые лужи крови. В то же утро приложились мы к его телу – он был уже в большой церкви… Все эти ощущения невыносимо тяжелы! Для человеческого ума трудно это все переварить… В тот же день были с Пицем (в.кн. Павел Александрович) на месте преступления. Народу масса и все это горько плачет. Мы насилу пробрались сквозь толпу. Какой-то старичок нам помог – нас узнали – мы сняли фуражки и помолились… Так все это было трогательно. Самое место покрыто цветами и венками. Стоят часовые, и поставлен образ» [3;141 об.-142]. 

Но православное воспитание великих князей сыграло свою роль. Боль от потери отца смягчила их, заставив совершенно по-новому взглянуть на ту, которая заняла место их матери рядом с Александром II, - перестать ее осуждать. Продолжение письма служит верным подтверждением этих слов: «В первый раз виделся с княгиней сегодня в церкви перед тем, как закрывать гроб. Дети (Александра II и Е.М. Долгорукой – О.Ф.) были тоже тут. Днем мы пошли с Алексеем к ней с визитом. Она совсем разбита горем, почти с ума сходит, плачет. Мне только ужасно жаль ее – несчастная! Бедный Павел после этого визита окончательно осунулся – бедный мальчик – слишком много у него тяжелых впечатлений. Много, очень много говорил с Алексеем. Ужасно все это. Божья воля во всем видна… Страшно утомлен физически и нравственно. Переживать все, что переживается нами, нелегко! (71) [3;142 об.] Павел на другой же день своего приезда почувствовал маленькую боль в боку. Боткин нашел, что он может ездить на панихиды, но кроме этого никуда не выходить. Он уедет сейчас же после похорон, хотя ему это тяжело, бедному. Я же думаю еще остаться и выехать позже. Сердце слишком не на месте далеко отсюда, по крайней мере, в первое время. Государь бедный, ужасно измучен работой и всякими трудностями и неприятностями; жалко на него смотреть. Да поможет ему и просветит его Господь!» [3;143-143 об.] 

Кстати, подобным же образом с самого начала, как только стало известно о втором браке Царя-Освободителя, к Е.М. Долгорукой отнесся и в.кн. Александр Михайлович, который в то время был почти ребенком, – подростком 15-ти лет. «Я жалел ее и не мог понять, почему к ней относились с презрением за то, что она полюбила красивого, веселого, доброго человека, который к ее несчастью был Императором Всероссийским?» – вспоминал за границей о событиях тех дней великий князь . 

А сводных брата и сестер случившаяся трагедия заставила даже полюбить, что видно из другого письма в.кн. Сергея Александровича своему воспитателю: «…Часто вижусь с детьми. Они бывают у Мари и сегодня были у нас, к большому смущению добрейшего М. Лакоста. Они мне так жалки, эти дети. Папá их тáк любил, что для Него я их полюбил. Мальчик умный (похож на Павла), шалун, старшая девочка миленькая, но baby - это такая прелесть, что нельзя без умиления на нее смотреть. Ей два года – душка! Были с Мари на днях у княгини и потом заходили к детям. Они живут в бывших комнатах Кати и Шиллинга. С наслаждением все нам показывали, бедные! Мари трогательно добра к ним. Она так меня тронула этим» [3;144-145]. 

Со смертью родителей в.кн. Сергей Александрович остро почувствовал, что детство бесповоротно закончилось, но зато остались вера и надежда: «Аничков дворец представляет из себя крепость – везде солдаты: грустно, обидно… Я еще как в тумане, но совершенно раздавлен грустью. День похорон был ужасный день! Одно утешение это когда пели «Кресту Твоему»… и «Святое воскресение Твое славим». Да, тяжелый крест. Только была бы вера и надежда на свидание там, где нет печали, ни воздыханий, но жизнь бесконечная! Вернувшись домой, мною овладела такая тоска! Все кончено, только пустые комнаты, да воспоминания о былой счастливой семейной жизни. Да, Зимний полон грусти. Сегодня сожгли ковер лестницы Собственного подъезда, покрытый кровью Государя! Спрашиваю себя, как можно все это пережить» [3;143 об.-144]. 

Только была бы вера и надежда на свидание там… Как это напоминает то, что думала о смерти (одной из важнейших мировоззренческих проблем христианина) и как относилась к ней в Бозе почившая императрица – истинная христианка, как отзывались о ней многие ее современники как светского, так и духовного звания. Как раз незадолго до мученической кончины Александра II, в письме от 13 февраля А.Ф. Аксакова, точно в каком-то предведении, напоминала Сергею Александровичу о том, как императрица смотрела на смерть: «После смерти императора Николая я была ужасно потрясена мыслью, что все, решительно все должны умереть, что она, которую я любила больше всех, также должна когда-нибудь умереть. Заливаясь слезами, я ей это высказала. Она отвечала мне: Да разве не нужно благодарить за это Бога, разве это не великое и не истинное счастье в нашей жизни, надежда возвратиться к Богу. Ах, как бы я хотела, дорогой Сер(72)гей, иметь возможность передать Вам моим дневником впечатление, которое она произвела на меня в момент смерти императора Николая и восшествия на престола императора Александра. В ней было что-то такое чистое, такое вдумчивое, такое неземное. Через час после смерти императора она мне сказала: Сегодня ночью передо мною открылась тайна вечности, и я молю Бога навсегда сохранить это воспоминание. И действительно в течение этих знаменательных дней на ней точно отражалась неземная жизнь» [3;145 об.-146]. 

В.кн. Сергей Александрович не только чувствовал, но и писал Д.С. Арсеньеву о том, как ему тяжело уезжать из России в это трудное время. Но это было необходимо для здоровья Павла, а его самого вскоре же после смерти матери неудержимо влекло в Святые места, к Гробу Господню и еще больше хотелось исполнить эту заветную мечту, когда не стало Отца [3;146 об.]. 

О сходстве взглядов великого князя со взглядами его бывшей гувернантки А.Ф. Аксаковой свидетельствует ее письмо к нему от 9 апреля 1881 г.: «Я много думала о Вас и о Великой княгине сегодня во время обедни, когда Вы должны были причащаться, в сороковой день по кончине Государя и в годовщину последнего причащения Императрицы. Сколько горя для Вас в этих столь близких одна от другой датах, и какое утешение в сближении этих дат. Церковные службы на этой неделе должны были хорошо подействовать на Вашу душу. В настоящее столь мрачное и грустное время, которое мы переживаем, только в одной церкви можно найти убежище, только под влиянием мощной и величественной церковной молитвы чувствуешь себя в безопасности. Церковь целыми веками стоит выше всех наших заблуждений, всех наших прегрешений и всех человеческих несчастий, как бы паря над нами, господствует над нами и торжествует. Зло наших дней так велико, что оно кажется сильнее всего и должно нас потопить и уничтожить. И только в церкви чувствуешь, что есть еще что-то более сильное» [3;153 об.-154]. 

Перед пасхальными праздниками 1881 г. в.кн. Сергей Александрович говел в Гатчине вместе с семьей нового императора Александра III. Наконец, 14 апреля он выехал из Петербурга и проехал прямо в Рим. 

После осмотра достопримечательностей Рима братья отправились в Иерусалим. Посетив там множество христианских святынь и часто и помногу молясь, они принести истинные плоды покаяния за те негативные чувства к отцу, которое они к нему испытывали после кончины матери. По милости Божией они даже сподобились увидеть подтверждение того, что отец простил их. На обратном пути из Иерусалима, после ночи проведенной на судне «Герцог Эдинбургский», 31 мая за утренним чаем великий князь Сергей Александрович хотел рассказать брату своему сон, который видел ночью. Оказалось, что Павел Александрович видел совершенно тот же сон, что и его брат; оба они видели во сне Отца, который подошел, обнял, благословил и поцеловал их. Это знаменательное сновидение после горячих молитв у Живоносного Гроба Господня об упокоении почивших в Бозе родителей произвело на великих князей глубокое, неизгладимое впечатление. Выше была рассказано, как во время пребывания своего в Риме после кончины Императрицы получили они от Государя извещение о его браке с княгиней Юрьевской, как невыразимо глубоко их это известие поразило и как, исполнивши все, что было необходимо в данном случае, в душе они чувствовали раздражение против Отца. Когда через полтора месяца после этого они получили потрясающее известие о мученической кончине Госу(73)даря, они бесконечно терзались мыслью об этом своем раздражении, и теперь после молитв у Гроба Господня и принятия Святых Таин Бог послал им это сновидение, которое принесло им сердечное духовное утешение и радость [3;198, 198 об.]. 

Все вышесказанное и вышеописанное (на примере общения Царя-Освободителя с великими князьями Сергеем и Павлом Александровичами Романовыми) убедительно свидетельствует о том, что Православие, действительно, является неоспоримым регулятором человеческих взаимоотношений. Именно православное воспитание способствует формированию у людей истинно правильного отношения к родителям, а равно и к ближним вообще, демонстрируя неразрывную связь между собой евангельских заповедей. А это, в свою очередь, является еще одним подтверждение того, что важнейшей на сегодняшний день задачей в нашей стране является религиозно-нравственное воспитание россиян, направленное на изменение их мировоззрения, чему служит посещение воскресных школ при православных храмах и преподавание основ православной культуры в общеобразовательных учебных заведениях РФ. 

______________
Примечания: 

1. Библия. 

2. Великий Князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний // «Иллюстрированная Россия», 1933 (Прил.) // http://militera.lib.ru/memo/russian/a-m/ index.html. 

3. ГА РФ. Ф. 648, оп. 1, д. 19. Рукопись «Жизнеописание великого князя Сергея Александровича. Книга VII, от кончины императрицы до женитьбы (18801884 гг.)». Без даты. 

4. Гришин Д.Б. Трагическая судьба Великого князя. М.: Вече, 2008.

Фидченко Ольга Владимировна, кандидат исторических наук, доцент МПГУ
Церковь и Русский мир: история, традиции, современность // Материалы Всероссийской научно-богословской конференции «V Свято-Филаретовские чтения» 9–10 декабря 2009 года. C.67-74.