Управление Великого князя Сергея Александровича Москвой как политико-административный феномен Российской Империи рубежа XIX-XX веков

Как реакция на перенесение Петром I столицы в Санкт-Петербург, у москвичей развилась особенная гордость за свой древний город, которая обусловила их перманентную оппозиционность, проявлявшуюся в том или ином виде. Наиболее заметным ее проявлением стало распространение славянофильских взглядов, укоренение их именно в московском образованном обществе. Не случайно главным объектом их критики стал Петр с его преобразованиями.

С восшествием на престол Александра III, взгляд центральной власти на Москву изменился кардинально. Магистральным направлением в государственном и культурном развитии от Петра до Александра II, было так называемое «петербургское» направление, или ориентация на Запад. Москва по петровской традиции рассматривалась как косная сила, препятствующая движению к западному идеалу. Император Всероссийский представлялся культурным завоевателем, несущим блага западно-европейского просвещения отсталой, варварской России. Таковым в самых общих чертах был сценарий почти всех послепетровских монархов, включая Александра II².

Кульминацией развития с ориентацией на Запад стали либеральные реформы царя-освободителя. Но распространившиеся революционные веяния, в особенности революционный террор, поставили под сомнение адекватность российским реалиям избранного Петром пути. А убийство террористами 1 марта 1881 г. самого монарха нанесло сокрушительный удар не только личному «сценарию любви» Александра II³, но и по безусловной ориентации власти на западные ценности. При Александре III период от Петра до Желябова начал рассматриваться как профанное время. А допетровская эпоха Московской Руси приобрела, наоборот, сакральное значение.

В новом сценарии Москва занимала особое место: в ней, как считалось, сохранился дух «идеального прошлого», и поэтому именно через нее можно было начать подлинное просвещение России, излечив страну от «западной заразы». Подчеркивая свое особое отношение к первопрестольной, Александр III совершил беспрецедентный поступок, назначив московским генерал-губернатором 26 февраля 1891 г. члена императорской фамилии – своего младшего брата Сергея.

С 1865 г. бессменным хозяином Москвы являлся князь В. А. Долгоруков. К началу 90-х гг. он чувствовал себя почти удельным князем, и казалось само собой разумеющимся, что Долгоруков будет московским генерал-губернатором пожизненно⁴.

В 1891-1905 гг. пост московского генерал-губернатора занял Великий князь Сергей Александрович – брат Александра III и дядя Николая II. Объём его власти в Москве и окружающих её губерниях был значительно выше властных полномочий любого другого генерал-губернатора Российской империи (особенно после назначения Великого князя в 1896 г. ещё и командующим войсками Московского военного округа), что дало повод именовать его «московским вице-королём»¹. Учитывая, что с 1894 г. он был также членом Государственного Совета, а главное – близким доверенным лицом и советником своего племянника Николая II, ясно, что влияние Сергея Александровича было очень велико, а его властные прерогативы на подведомственной ему территории простирались далеко за пределы обычной генерал-губернаторской власти.

В Москве с начала правления Сергея Александровича подчёркивался его не генерал-губернаторский, а именно великокняжеский статус. В Первопрестольной впервые за почти два века появился собственный двор, отличный от императорского, – двор Великого князя Сергея Александровича. В качестве символа возродившейся в умах удельности Москвы, поощрялось, как отмечал бывший московский губернский предводитель дворянства граф С.Д.Шереметев, служение не императорскому, российскому флагу, а личному штандарту Сергея Александровича: «…развилось служение своему флагу; поощрялось, покровительствовалось, награждалось, выдвигалось всё то, что исповедовало этот новый символ»².

Впрочем, такое умонастроение возникло не вдруг, оно имело достаточно твёрдую почву. Его элементы можно увидеть и при предшественнике Сергея Александровича на посту генерал-губернатора князе В.А.Долгорукове. Как подметил в романе «Юнкера» А.И.Куприн, «Москва же в те далёкие времена оставалась воистину «порфироносною вдовою», которая не только не склонялась перед новой петербургской столицей, но величественно презирала её с высоты своих сорока сороков, своего несметного богатства и своей славной древней истории. Была она горда, знатна, самолюбива, широка, независима и всегда оппозиционна. Порою казалось, что она считает себя совсем отдельным великим княжеством с князем-хозяином Владимиром Долгоруким во главе»³.

Разумеется, подобное «особенное» положение, вкупе с реально высокой властью Сергея Александровича, проявилось не только в умонастроении и самосознании москвичей, но и в правовой сфере, в результате чего московское генерал-губернаторство оказалось в значительной степени обособленной от остальной России территорией в конкретном политико-правовом плане. Это касается, прежде всего, политики в отношении лиц иудейского вероисповедания и зубатовского эксперимента.

К началу 1890-х гг. определённая часть московского общества выражала недовольство увеличению количества евреев в Первопрестольной⁴. Этот фактор сыграл немаловажную роль в интригах, приведших к смещению князя Долгорукова с поста генерал-губернатора: против него началась кампания как против «покровителя евреев»⁵. Соответственно, его преемник должен был изменить политику в данном вопросе. По Высочайшему повелению от 28 марта 1891 г. «О воспрещении евреям ремесленникам… переселяться на жительство в Москву и Московскую губернию», постепенному выселению из Москвы подвергались лица иудейского вероисповедания – ремесленники. Фактически это означало выселение всех евреев, за исключением тех, кто пользовался безусловным правом (купцы и лица с высшим образованием)⁶. Затем, по Высочайшему повелению от 15 ноября 1892 г. «О воспрещении евреям отставным нижним чинам, служившим по прежнему рекрутскому уставу… проживать в Москве и Московской губернии», было приказано выселить из Москвы и Московской губернии всех нижних чинов николаевских рекрутских наборов, кроме приписанных к мещанским обществам Москвы⁷. В соответствии с этими законами в течение 1891-1892 гг. было выселено примерно 25-30 тыс. чел. – около 3/4 всего еврейского населения Москвы⁸. 13 ноября 1897 г. вышло новое ограничение – воспрещено жительство в Москве и Московской губернии евреям, изучающим медицину⁹. Все эти мероприятия не затрагивали высокопоставленных иудеев. Так доля лиц иудейского вероисповедания среди купцов 1-й гильдии с 1891 по 1898 гг. не только не уменьшилась, но и увеличилась с 19% до 30,3%¹⁰. В 1899 г. эта доля составила уже более 1/3. По инициативе Сергея Александровича 4 июля 1899 г. появилось Высочайшее повеление, согласно которому впредь до уменьшения числа евреев – московских купцов 1-й гильдии до 33% общего числа местного купечества не разрешалось причисление их к этому сословию¹¹. Таким образом, и «приписка к купечеству Москвы обставлена была новыми ограничениями, не существовавшими в других местах»¹². В итоге, «Москва стала на особое положение, и многие группы евреев, располагавших правом жительства повсеместно в России, не могли жить в Москве»¹³.

Необходимо отметить, что подобная дискриминация проводилась исключительно по конфессиональному, а не по этническому принципу – в Российской империи не было деления по национальности, а было лишь по религиозному признаку. Евреи, принявшие крещение, смогли таким образом избежать высылки. При этом, видимо, в знак глухого протеста, поскольку смена конфессии в данном случае была для них вынужденной мерой, они в большинстве своём принимали не православие, а лютеранство¹⁴.

Но «великокняжеская» Москва отметилась не только репрессивной политикой – ущемлением прав лиц отдельных вероисповеданий – но и активным реформаторским поиском. При Сергее Александровиче, несмотря на его твёрдый консерватизм, Москва стала центром проведения уникального эксперимента. Начальник Московского охранного отделения С.В.Зубатов, который поставил себе целью развернуть рабочее движение в легальное русло, выдвинул идею, согласно которой полиция должна выступать посредником между рабочими и их работодателями. Эта необычная и смелая идея была поддержана Великим князем и лишь благодаря этому получила возможность реализоваться¹⁵, поскольку у неё было много влиятельных противников (например, тогдашний министр финансов С.Ю.Витте). Зубатовское движение началось в 1896 г., когда «московская полиция начала убеждать или принуждать фабрикантов искоренять злоупотребления»¹⁶. Под покровительством полиции создавались профессиональные союзы рабочих, которые получили возможность легально отстаивать свои права перед работодателями. Особенно это движение развернулось в 1901-1902 гг., когда в Москве были созданы Общество взаимного вспомоществования рабочих в механическом производстве, Совет рабочих механического производства Москвы, Общество взаимной помощи текстильщиков и ряд других организаций.

Политика Зубатова и его покровителя – московского генерал-губернатора – в рабочем вопросе приносила обильные плоды: существенное улучшение социального положения и жизненного уровня московских рабочих и реальное отстаивание их интересов усиливало популярность зубатовских организаций и тем самым выбивало почву из-под ног у революционеров – социал-демократов. Апогеем «зубатовщины» стало сорокатысячное шествие рабочих к памятнику Александру II в годовщину отмены крепостного права, 19 февраля 1902 г. Торжественные мероприятия прошли в Кремле в присутствии самого Великого князя. Полиция осталась за кремлёвскими стенами, а порядок поддерживался патрулями, созданными самими рабочими¹⁷. На фоне неспокойного Санкт-Петербурга, Москва эпохи Сергея Александровича, особенно после этого события, казалась местом, где царят идиллия и благочестие. Николай II в эти годы всячески выказывал Первопрестольной своё благоволение.

Если московское общество в целом можно назвать строптивым, то московское старообрядческое купечество следует назвать строптивым вдвойне. Оно было не менее, а может, и более влиятельной силой, чем даже старая московская аристократия. В свое время купечество приняло активное участие, если не было главным действующим лицом, в кампании, приведшей к смещению князя Долгорукова и последовавшей затем высылке лиц иудейского вероисповедания – потенциальных конкурентов на рынке¹⁷.

Не поладив даже с «князем-душкой» (как называли москвичи Долгорукова), купцы, разумеется, не могли бы сойтись и с Сергеем Александровичем, известным своей твердостью и строгостью. Его порядки сразу же не понравились купцам. А поддержка великим князем инициативы Зубатова повергла их просто в шок. Такая политика августейшего генерал-губернатора показалось московским купцам и фабрикантам недопустимым вмешательством в их личные дела. Выдвинутая тогда Зубатовым идея государства как арбитра в сфере социальных отношений слишком опередила свое время и никак не укладывалась в головах, особенно в среде крупных предпринимателей.

В пику зубатовской политике и лично великому князю, которого они не любили, некоторые фабриканты начали материально поддерживать революционеров. Самый известный пример – деятельность С.Т.Морозова, вражда которого с Сергеем Александровичем порой выливалась в неприятные публичные сцены¹⁸. Морозов ненадолго пережил великого князя: принцип «выколю себе глаз – пусть у моей тещи будет кривой зять» привел гордого купца к преждевременной смерти.

Утверждалось, что в рабочем вопросе Великий князь слепо шёл на поводу у С.В.Зубатова и Д.Ф.Трепова, московского обер-полицмейстера¹⁸. Однако мемуары племянницы и воспитанницы Сергея Александровича, Великой княгини Марии Павловны-младшей, а также его собственные письма свидетельствует об ином. С началом русско-японской войны 1904-1905 гг. в Москве стали проходить патриотические манифестации. «Энтузиазм приобретал всё более буйные формы, но власти не желали препятствовать этому выражению верноподданнических чувств, люди отказывались покидать сквер и расходиться. Последнее сборище превратилось в безудержное пьянство…» – вспоминала Мария Павловна¹⁹. Но когда её предостережения насчёт опасности, исходящей от толпы, дошли до сведения дяди, Сергея Александровича, он «на полном серьёзе увещевал меня, что глас народа – глас Божий. Толпа, по его убеждению, демонстрировала монархические чувства в своего рода религиозной процессии. А моё недоверие к настроению толпы, сказал он, проистекает из-за отсутствия уважения к традициям»²⁰. В письме же Великому князю Константину Константиновичу от 15 января 1905 г., сравнивая трудное после 9 января положение в Петербурге и Первопрестольной, Сергей Александрович отмечал: «Правда, рабочие и фабричные в Москве представляют элемент менее податливый революционной пропаганде, ибо я старался для них сделать всё, что мог в эти 4 года, устраивая кассы самопомощи, разрешая собрания в народных домах общ<ества> трезвости и целый ряд лекций в разных аудиториях, куда часто и сам ездил»²¹.

На наш взгляд, вышесказанное свидетельствует в пользу того, что Великий князь не был слепо ведом Зубатовым и Треповым, а идеи Зубатова были серьёзно восприняты Сергеем Александровичем, увязаны с его собственным миропониманием и глубоко отрефлексированы. Во всяком случае, со стороны генерал-губернатора это была ясно осознанная политика.

Постепенно над деятельностью Зубатова сгущались тучи. Большинство консерваторов видели в его идее опасное заигрывание с, как считалось, потенциально революционными элементами – рабочими. Фабриканты были возмущены ущемлением своих прав, а социал-демократы с ужасом наблюдали, как их влияние в рабочей среде катастрофически падает. И хотя успех московского опыта позволил Зубатову создать аналогичные объединения рабочих в Одессе, Киеве, Минске, Николаеве и Харькове, его политика и по внешним, и по внутренним причинам стала испытывать неудачи. Всё закончилось в 1903 г., когда Зубатов был уличён в нелояльном отношении к своему начальнику – министру внутренних дел В. К. Плеве – и со скандалом отправлен в отставку²³, а его курс так называемого «полицейского социализма» был постепенно свёрнут. Сергей Александрович, влияние которого на Николая II к тому времени начинало падать, не смог отстоять своего protégé²⁴.

Постепенно у великого князя накапливалась усталость, вдобавок он чувствовал непонимание и недоброжелательность. Возникали у Сергея Александровича и определенные трения с Николаем II¹⁹.

Отдушиной для великого князя была сфера искусства. С московской театральной общественностью у Сергея Александровича были неизменно теплые отношения. Генерал-губернатор входил в нужды артистов и художников, нередко помогал им²⁰. В дружеских отношениях он был с великой русской актрисой М.Н.Ермоловой. В августе 1904 г. она приезжала погостить в Ильинское (имение великого князя), где пробыла несколько дней. Сергей Александрович лично выступил в качестве «экскурсовода», показывая гостье свои владения²¹.

Однако жизнь генерал-губернатора в то время не могла быть безмятежной: 15 июля 1904 г. террористами был убит министр внутренних дел В.К.Плеве. Его преемником был назначен 25 августа князь П.Д.Святополк-Мирский, настроенный на проведение некоторых либеральных преобразований. Ключевым пунктом его программы являлось привлечение выборных от дворянских собраний, земств и городских дум для участия в законодательной деятельности в Государственном Совете. Сергей Александрович был категорически против введения представительной формы правления и, кроме того, полагал, что уступки в период беспорядков будут восприниматься как слабость власти, давление на правительство лишь усилится. Великий князь принял решение уйти в отставку, поскольку, как подчиненному князя Святополк-Мирского²², генерал-губернатору следовало проводить в жизнь его политику, а это шло вразрез с убеждениями Сергея Александровича.

Великий князь ушел в отставку с поста генерал-губернатора 1 января 1905 г., но остался командовать войсками округа. В Санкт-Петербурге 9 января произошло событие, известное как «кровавое воскресенье»: войска были вынуждены открыть огонь по толпе, двигавшейся к Зимнему дворцу. После этого в Петербурге и ряде других городов России, в том числе в Москве, начались беспорядки.

Характеризуя вскоре после этого положение в Москве, Сергей Александрович отмечал 15 января в письме Великому князю Константину Константиновичу: «Что касается стачек и забастовок здесь, то пока они идут вяло, т.е. забастует какая-нибудь фабрика, то на другой день снова действует, а другая забастует, и так всё время»²⁵. Такое относительное, по сравнению с Петербургом, благополучие Великий князь считал прямым следствием своей и Зубатова политики²⁶. 1 февраля Сергей Александрович уже уверенно писал Д.Ф.Трепову: «У нас пока всё тихо и забастовки прошли вполне благополучно…»²⁷.

Тем не менее, он ясно осознавал, что ситуация в любую минуту может выйти из-под контроля: «…я себе не делаю никаких иллюзий!! и каждую минуту может вспыхнуть пожар ужасный»²³. Великому князю понадобился весь его опыт и выдержка, чтобы справиться с ситуацией. И он с честью вышел из положения: умело распоряжаясь войсками, Сергей Александрович не допустил больших скоплений недовольных. Скоро беспорядки прекратились. При этом не было пролито ни одной капли крови.

Глубокое удовлетворение великий князь испытал, когда 22 января 1905 г. в московском губернском дворянском собрании большинством голосов прошел тот вариант адреса императору, который был составлен группой дворян во главе с А.Д.Самариным. В адресе выражались верноподданнические чувства московских дворян и их вера в незыблемость принципов самодержавия, отвергалась необходимость либеральных преобразований и содержался призыв следовать «твердому» курсу²⁴.

Террористы уже давно охотились за великим князем, и он знал об этом. Сергей Александрович был опасен революционерам главным образом как покровитель зубатовского эксперимента и как хранитель порядка в Москве: эти обстоятельства надежно защищали первопрестольную от широкого распространения революционной пропаганды. Великий князь же, пренебрегая опасностью, словно нарочно всегда выезжал в строго определенные часы. И 4 февраля 1905 г. он был убит в Кремле эсеровским террористом Каляевым.

Часть московского общества восприняла это событие с показным равнодушием. Есть свидетельства о том, что вечером того же дня как ни в чем не бывало в московских ресторанах играла веселая музыка. Ряд исследователей на основании этого делали вывод, что в таком поведении проявилось отношение всей Москвы к нелюбимому генерал-губернатору. Однако погребение великого князя и панихиды по нему, несмотря на холод и угрозу со стороны террористов, прошли при огромном стечении народа. Бесчисленное количество москвичей желало поклониться праху Сергея Александровича. Если часть московского общества и была настроена против него, то многие жители первопрестольной, как показали события, искренне любили и уважали своего августейшего генерал-губернатора²⁵.

Московское генерал-губернаторство периода Сергея Александровича стало своего рода кузницей кадров для высших эшелонов власти Империи, хотя и далеко не всегда это зависело от желания самого августейшего генерал-губернатора. Вскоре после восшествия на престол Николай II по протекции своего дяди назначил министром юстиции Н.В.Муравьёва, прокурора Московской судебной палаты. В 1898 г. министром народного просвещения стал профессор и бывший ректор Императорского Московского университета Н.П.Боголепов, также благодаря генерал-губернатору Первопрестольной. Но назначение в 1899 г. управляющим Министерством внутренних дел другого сотрудника Великого князя – бывшего московского губернатора (в 1891-1893 гг.) Д.С.Сипягина – состоялось вопреки желанию Сергея Александровича. Последнему было неприятно, что в 1891 г. Сипягин был ему навязан²⁸.

В январе 1905 г. санкт-петербургским генерал-губернатором был назначен Д.Ф.Трепов, до этого времени занимавший должность московского обер-полицмейстера; вскоре Трепов стал товарищем министра внутренних дел. В том же месяце министром внутренних дел стал бывший до этого помощником московского генерал-губернатора А.Г.Булыгин. Эти январские назначения 1905 г. были неожиданностью для начальника Булыгина и Трепова. В письме последнему от 13 января 1905 г. Сергей Александрович написал: «Как я вам телеграфировал: я всё (здесь и далее подчёркнуто в тексте. – Д.С.) понял. Зная вас, чувствую, что вы принесли Государю самую большую жертву, какую могли принести, и мне ужасно вас жаль! Любя вас – мучаюсь за вас»²⁹. Но если назначение Трепова, хоть и не шло через Великого князя, но его не удивило, то с Булыгиным было совсем другое дело. Назначение последнего министром внутренних дел прямо-таки поразило Сергея Александровича. 19 января 1905 г. он записал в своём дневнике: «Слух пошёл, будто Булыгин назначен М<инистром> В<нутренних> Д<ел> – ещё не верю!»³⁰. Вскоре, однако, сведения подтвердились. 21 января там же появилась запись: «Был Булыгин – трогательно, сердечно поговорили – ему было приказано принять <пост>«³¹. Как отмечал Г.А.Литвиненко, Сергей Александрович в конце 1904 г. высказывался «против этого назначения, считая Булыгина не подходящим для кризисного управления»³².

Блистательную карьеру сделал личный адъютант Великого князя В.Ф.Джунковский. В июле 1905 г. он был назначен московским вице-губернатором, в ноябре того же года – московским губернатором, а в 1909 г. ему были приданы генерал-губернаторские полномочия (но без именования его генерал-губернатором). Наконец, в январе 1913 г. Джунковский был назначен товарищем министра внутренних дел и шефом жандармов. Другой личный адъютант Сергея Александровича, князь Ф.Ф.Юсупов граф Сумароков-Эльстон (старший), впоследствии фактически унаследовал почти полную должность своего бывшего начальника в Первопрестольной, став, хотя и ненадолго (несколько месяцев 1915 г.), одновременно командующим войсками Московского военного округа и главноначальствующим в Москве.

Не имеющий в истории Российской империи аналогов период «великокняжеской» Москвы, ещё практически не исследованный, является целой эпохой в жизни не только Первопрестольной, но и всей страны – эпохой удивительной, своеобразной и парадоксальной.

Софьин Д.М. «Великое княжество Московское»: управление Великого князя Сергея Александровича Москвой как политико-административный феномен Российской Империи рубежа XIX-XX веков // Границы в пространстве прошлого: социальные, культурные, идейные аспекты: Сборник статей участников Всероссийской (с международным участием) научной конференции молодых исследователей, посвящённой 35-летию Тверского государственного университета. Тверь, 23-26 апреля 2006 г.: В 3 т. / Отв. ред. А.В.Винник, Т.И.Любина. – Тверь: ТвГУ, 2007. – Т. 1. – С. 106-113.