Спасительный промысел Божий

— В дальнем правом углу Красного кладбища на каменной плите постоянно появляются новые траурные таблички с именами нижегородских православных священнослужителей, убитых и замученных в страшные годы безбожного большевистского режима. Разглядывая те таблички, я вижу людей, трепетно украшающих стелу живыми цветами, я думаю о том, что погибшие приходятся им отцами, дедами, дядями, старшими братьями. Если внимательно всмотреться в даты их мученической кончины, становится ясным, что новомученики и исповедники почти наши современники, что нас разделяют какие-то 90 либо 70 лет. Таким образом, я, родившийся после Великой Отечественной войны, мог бы спокойно играть на коленях своего деда – протоиерея Александра Никольского. Но не играл, более того, своего деда видел только на старых семейных фотографиях. Его расстреляли в октябре 1937 года. Его вдова, моя бабушка Мария Сергеевна, прожила еще 43 года.

Иногда говорят, что репрессии против православного духовенства со стороны советской богоборческой власти в 1918–1937 годах по своей жестокости сравнимы с гонениями против христиан в апостольское время. Однако мне представляется, что большевики по изощренности и глумлениям в отношении Русской Православной церкви во много раз превзошли первых римских гонителей. Исторические источники приводят не намного отличающиеся данные о количестве убитых и замученных священнослужителей. Только 1918 год завершился убийствами более 3 тысяч священников и монашествующих, а к концу 1924 года было расстреляно, распято, повешено, утоплено в прорубях, сожжено на кострах, посажено на колья, живыми зарыто в землю, зверски замучено более 8 тысяч.

— Советская Конституция 1918 года официально лишила духовенство избирательных прав, признав репрессивный подход к Русской Православной церкви частью богоборческой политики. Книга памяти жертв политических репрессий в Нижегородской области содержит значительный перечень имен представителей православного духовенства, расстрелянных или замученных большевистскими палачами. Есть там имена и моих родственников. Некоторые были известными в Нижнем Новгороде священниками, например, кафедральный протоиерей Алексий Порфирьев, прославленный Архиерейским Юбилейным Собором 2000 года для общецерковного почитания как священномученик.

Протоиерей Алексий Порфирьев — прадед Александра Лушина

Поэт Маяковский, верный слуга большевистского режима, в известном стихотворении 1929 года о Ленине радостно рапортовал портрету «самого человечного», что в советской России «работа адова будет сделана и делается уже». В других стихах он торжествующе признавался, что «днесь небывалой сбывается былью социалистов великая ересь», а ноги большевистских лидеров знают, «чьими трупами им идти». Страшно читать эти строки, в которых публично объявлялось служение большевиков сатанинским силам. Не случайно и прадед мой был расстрелян накануне первой годовщины торжества антихристианских сил, в ночь на 6 ноября 1918 года. Есть в этом трагическом событии что-то зловещее, приводящее к размышлениям о том, что подобные убийства для большевиков носили ритуальный характер. Парадоксально, но коммунистическая идеология приобрела черты псевдорелигиозного характера, создав вполне языческий культ «обожествленных императоров» (Ленин и Сталин), породив скопище неистовых «титанов»– фанатиков (Островский, читай Павка Корчагин), учредив чисто языческие празднества (например, по случаю несения вождем пролетариата бревна) и так далее. А все, что не вписывалось в антихристианскую систему, следовало безжалостно ликвидировать, так как новую идеологию питали явно экстремистские революционная целесообразность и пролетарская ненависть. Скоропалительные литераторы стремились цинично осмеять церковную жизнь русского народа. С удовольствием это делал, к примеру, пролетарский поэт Демьян Бедный, который в своих бездарных виршах на потеху большевистским малограмотным вождишкам издевался над православным духовенством.

— И в таких условиях Русская Православная церковь давала народу не просто уроки мужества, но позволяла ему выстоять в злобном натиске антихристианских сил и даже побеждать. Можно вспомнить, как с треском провалилась пятилетка безбожия, объявленная большевиками в советской стране. Именно в это время, когда гонения на духовенство начали нарастать, появилась когорта молодых священнослужителей, готовых принять страдания ради Христа. Удивительное время наступило: с одной стороны — вчерашнее прихожане, озверевшие, избивающие своих пастырей, оскверняющие алтари храмов и сбрасывающие с улюлюканьем колокола, с другой стороны – недавние гимназисты, офицеры, интеллигенты, пришедшие на смену убитым, замученным, томящимся в советских концлагерях священникам. Даже само слово «поп», которым пренебрежительно называли «сознательные» пролетарии и крестьяне своих вчерашних наставников, обрело удивительную расшифровку: пастырь овец православных.

К сожалению, исследователи истории гонений на Русскую Православную церковь в советский период сосредоточили основное внимание на репрессиях 1930-х годов. Более того, помнится, как в самом начале 1990-х некоторые историки самодовольно рассуждали о том, что непременно следует как можно скорее реабилитировать верных ленинцев, павших от рук усатого тирана. Но как только речь заходила о жертвах ленинского «массовидного» террора, эти историки начинали рьяно отстаивать право большевиков на репрессии против духовенства и дворянства, называя последних врагами социализма. И сегодня период от ноября 1917 до 1922 года остается мало исследованным в части целенаправленных и жестоких преследований православного духовенства. Между тем, только ленинские инструкции-телеграммы 1918 года дают серьезную основу для изучения паталогически злобной большевистской политики в отношении Русской Православной церкви. В них сквозит лютая ненависть к духовенству, которое следует по большевистским меркам беспощадно уничтожать. Гражданская война, преступно развязанная Лениным и его кровожадными приспешниками, еще более обострила их карательные намерения. Мне однажды рассказывали, что Троцкий после жуткого разорения Казани красными мародерами гнусно похвалялся, что в городе не осталось ни одного живого православного священника.

— Однако вернусь к истории деда, трагичной, но для 1930-х годов весьма будничной. Страшно будничной, если расстрельные приговоры в отношении духовенства уже не были исключением. В 1930 году его, настоятеля кафедрального собора г. Княгинино, ранее лишенного избирательных прав, арестовали органы ОГПУ за контрреволюционную деятельность, но, не собрав необходимых доказательств, были вынуждены отпустить. Это, кстати, был не первый арест. В начале осени 1937 года протоиерея Александра Никольского сотрудники НКВД увезли в Павлово-на-Оке, где оперуполномоченный Гололобов явно «состряпал» (ощущается по содержанию документа) уголовное дело по активной контрреволюционной деятельности попа Никольского и некоторых прихожан храма. Удивительно, но малочисленная группа прихожан во главе со священником намеревалась не только устраивать массовые антисоветские выступления на территории Павловского района, но и совершать террористические акты в отношении видных представителей советской власти. Писать бы Гололобову фантастические романы, а не протоколы, наверное, цены бы не было, как А. Н. Толстому. Но Гололобов сочинял именно протоколы и обвинительные заключения. Романы по своей малограмотности Гололобов не писал. Однако все, кого он допрашивал, во всех антиправительственных делах сознались. Значительно позже, в июне 1958 года, Президиум Горьковского областного суда отменил дело в отношении протоиерея Александра Никольского «за недоказанностью обвинения». Правда, сам священник был расстрелян 20 лет тому назад, а его вдова и дочь репрессированы, но это были всего лишь досадные мелочи для строителей социализма, которые, согласно строкам Маяковского, могли бодро докладывать о результатах проделанной ими «работы адовой».

А.Н. Лушин. Священник — душа народа
Книга вышла по благословению архиепископа Нижегородского и Арзамасского Георгия
в Издательском отделе Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыря.
Страницы семейной хроники XIX–XX веков повествуют о нескольких священнических династиях Порфирьевых, Никольских, Виноградовых, Вейсовых и др. Многие из них в годы лихолетий советской власти прошли тюрьмы и лагеря. Книга богато иллюстрирована фотографиями и документами, хранящимися в личном архиве автора. Тираж 2000 экз.

Когда я работал над книгой «Священник – душа народа», родственники всемерно помогали мне собирать фотографии и документы о нашем старинном священническом роде. Страшно было даже подумать, сколько человек могла потерять одна семья всего лишь на протяжении нескольких месяцев. Были расстреляны кроме моего деда протоиереи Иоанн Лазарев, Василий Виноградов, Александр Сахаровский, иереи Федор Вейсов, Алексей Богословский, Михаил Старополев.

— Долгие годы в советских концлагерях томилась Александра Николаевна Колотилова, дочь известного церковного деятеля протоиерея Николая Цветаева, вынужденного в 1918 году эмигрировать из советской России. Она вернулась в родной город совершенно больной, и я, в возрасте шести лет, когда остальные дети резвились в летних дворах, старательно ухаживал за ней, выносил ночной горшок. Дочь священномученика Алексия Порфирьева, учительница школы им. Рылеева Татьяна Алексеевна, была арестована в июне 1927 года. К счастью, ее не расстреляли, так как в осень этого года большевики пышно праздновали десятилетие октябрьского переворота и проявили снисхождение к некоторой части заключенных. В страшной нищете в 1960-е годы умерла вдова протоиерея Василия Виноградова, родная тетка моей бабушки. В 1930-е годы она отбывала ссылку в Енисейском крае. Одна из родственниц поведала мне дикую историю о том, как сотрудники НКВД арестовали священника, служившего в сельском приходе, и в зимнюю стужу повезли его в город в санях без верхней одежды. По пути батюшка превратился в ледяной труп.

Сегодняшние политики подчас предлагают российскому народу забыть об ужасах братоубийственной гражданской войны и кровавых сталинских репрессий. Может быть, когда-нибудь настанет время, и будущие поколения не будут вспоминать о тех страшных временах. Но пока живо мое поколение, заставшее не сломленных бедами и нуждой старух, всегда одетых в траурные платья, вдов православных священнослужителей, которые держали меня на коленях, гладили сухими тонкими пальцами по голове, учили моим первым молитвам, забыть это невозможно. Как невозможно сегодня прийти на могилы большинства новомучеников, потому что никто, кроме Бога, не ведает ныне, где покоятся их тела.

Вопросы задавал Станислав Смирнов