Интервью Сергея Степашина в журнале «Мужская работа»

– Сергей Вадимович, Вы с оптимизмом смотрите в... прошлое?

– В прошлое с оптимизмом? Не задумывался, но, наверное, – да. Хотя для любого человека прошлое – это материал для работы над ошибками.

– Их было много?
– Не считал. Но умышленных – ни одной. Да и как не ошибиться при огромном количестве объективных и «подковёрных» составляющих. Помните, у Брэдбери – раздавил бабочку в прошлом и вернулся в тоталитарное настоящее... Иногда такая злость накатывала от бессилия, что скулы сводило. Думал: «Вот так надо сделать, чтобы получилось». А сломать, изменить обстоятельства было невозможно. Всё против тебя. А потом – кровь, жертвы...

– Вы имеете в виду СССР?
– Да, и его развал. Мы, наверное, долго будем вспоминать Союз. Корить себя, искать причины происшедшего. Но ясно одно – злой гений всегда появляется в самый переломный для страны период.

Тогда надо было брать штурвал на себя. А вождь не за штурвал брался, а гнался за дешёвой славой. Коллективный разум подменялся воспалённым тщеславием: «Мы – умы, а вы – увы!». Я много думал над этим. Как могло получиться, что колосс с «рукой миллионнопалой» рухнул за три дня. Но ведь реально-то – не за три. Процесс уничтожения страны начался в 1986-м. А может, ещё в 1967 году, когда были свёрнуты реформы Алексея Косыгина. Идеи перестройки оказались скомпрометированы болтовнёй. Республики это видели. Тем более что многие так называемые «национальные вожди» давно подумывали – а зачем нам Москва?

Местечковое мышление как вирус – распространяется по организму, уничтожая ткани, органы, поражая мозг. Нерешительность, нежелание, незнание страны, неспособность проявить волю вели к страшным последствиям. Ош, Фергана, Карабах, Баку, Тбилиси... Подыгрывание националистам, разным фронтам всё больше развязывало им руки. По сути, шёл масштабный неуправляемый демонтаж партии, страны, экономики... Местные бонзы впрямую говорили, что центр им не нужен. В республиках из всех щелей лез национализм, коррупция, религиозный и политический шовинизм. Проходимцы стали овладевать массами. И местные чинуши пытались искать возможность сохраниться при любых условиях. Такой вот политический плюрализм...

– А что КГБ?
– КГБ был вооружённым отрядом партии. Может, в этом и была ошибка... И после всех реформ он оставался таковым. Безусловно, КГБ много видел и знал. Писал, бил в колокола. Но игра зашла далеко, и на депеши никто не реагировал. А 19 августа 1991 года рвануло на всю страну. Наши недруги ликовали, наблюдая, как арба покатилась по склону. Они даже финансировать доморощенную оппозицию перестали – «сами сожрут друг друга».

– В тот период Вы решили пойти в политику. Романтизм? Уверенность в возможности «остановить арбу»?
– И это тоже. Первое лезвие, по которому я пошёл. Было понимание, что нельзя так жить, хватит врать. Пришлось бросить вызов (я тогда всего-то подполковник) всесильному начальнику Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области генералу Анатолию Куркову. Анатолий Алексеевич... Титан, авторитет. За ним сила, мощь, как тогда говорили, карательного аппарата. А выборы-то ни больше ни меньше – в Верховный Совет РСФСР. И то, что мне удалось победить в честной схватке, подтверждает притчу про арбу. Народ уже не боялся КГБ, он хотел новых лиц.

Курков – замечательный человек. Честный, порядочный, профессионал с большой буквы. Он сказал: «Пусть победит тот, кто сможет честно выиграть». К слову, когда я стал начальником питерского управления, пригласил его советником. Многому у него научился.

– Кураж?
– Вера в справедливость. Политтехнологов не было, денег тоже. Курсанты и слушатели политического училища ВВ МВД – вот и все технологи. Молодые парни. В другое время нас за одну такую мысль («на кого руку подняли!») со свистом попёрли бы из училища, из партии. Но времена изменились. Наверное, по этой причине в Верховном Совете меня избрали председателем комитета по обороне и безопасности.

– А видение, что делать, имелось?
– В известной степени. Я уже побывал в разных передрягах – Фергана, Сумгаит, Сухуми... Был комендантом района в Баку в 1989 году в период известных событий. Видел многое: просчёты власти и в центре, и на местах, оскал националистов, чаяния людей на земле. Много приходилось общаться с населением, военными, сотрудниками КГБ. Это хорошее подспорье для депутата – получаешь большой объём информации. К тому же и в нашем комитете были люди из КГБ, которые стремились реформировать всесильную организацию, сделать её эффективным инструментом противодействия внешним и внутренним угрозам.

Работа в КГБ – ФСБ была отличной школой. Началась она своеобразно: после августа меня назначили на должность начальника Управления КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области. При этом я оставался председателем комитета по обороне и безопасности РСФСР. Тогда была такая практика. Менял я на этом посту моего соперника по выборам в Верховный Совет генерала Куркова. После вышеупомянутых событий было ясно, что предстоит полная смена «караула» на уровне многих управлений. Понимал это и Курков. Я уже говорил, что после его увольнения я предложил ему должность своего советника. И был рад, что он остался. Кадры – это то, что не купишь ни за какие деньги. Тем более кадры того времени. Их не просто тщательно подбирали, их взращивали, вели селекцию. Сильные спецы были на вес золота.

Это сейчас к кадрам как к пешкам относятся. Бывает, приезжает некий чиновник в район, а с ним его «команда», чаще ничем не блещущая, но зато взяткоёмкая. И начинается чехарда. А мы и в тех условиях сохранили костяк органов. Не только силовых, но и административных. Многие, прошедшие «через август», выросли до больших начальников. Грамотных, толковых, не вороватых. Политик Галина Старовойтова, очень влиятельная и сильная дама, требовала люстрации, увольнения всех, кто имел отношение к КГБ и КПСС! Полный запрет на профессию. Удалось отстоять страну от этого иезуитского пролонгированного шабаша. Трудно представить, что было бы... Невольно приходит на память история. 14 декабря 1825 года. Бунт против государя. Многие декабристы арестованы и даже казнены. Но многие и наказаны не были. Они честно дальше служили империи и государю, а их близкие родственники и дети впоследствии занимали ключевые посты в России. К оступившимся относились по-людски. И если наказывали, то за реальные дела и преступления...

– Как Вас встретили питерские чекисты?
– Ну как они могли встретить? С недоверием, естественно... Но меня это не смутило. Авторитет надо завоёвывать делами. Приглашение Куркова моим советником играло на мой имидж, да и помощь была неоценимая. Мы спасли промышленность Ленинграда от разрушения...

А потом был удар по системе в целом. Президент России 19 декабря, накануне профессионального праздника, издал указ и объединил КГБ и МВД в одну структуру. Как?! Понятно, что был шок. И если для милиции это казалось их звёздным часом, то чекисты сразу вспомнили НКВД. Я собрал личный состав ленинградского управления в большом зале. Люди подавлены. Долгих речей не говорил. «Указ неконституционный. Он должен быть отменён!» Уехал в Москву в Верховный Совет. Многие на Литейном думали: «Не доедет»...

– Это был самоотверженный поступок, на грани политического самоубийства! Все, кто помнит Ельцина, понимает, что за такие слова можно было серьёзно поплатиться...
– А что было делать. Это же глупость – создать министерство безопасности и внутренних дел – МБВД РСФСР. Вместе с коллегами-депутатами и чекистами написали в Конституционный суд России. Сразу после указа в наши управления КГБ стали приезжать хозяйственники из МВД. Слиться в экстазе с чужим имуществом... Понятно, что их сразу отправляли восвояси. Правда, руководство МВД держало паузу, ожидая, куда кривая выведет...

А ситуация в стране была аховая. Начали дымиться окраины России. «Берите столько суверенитета, сколько сможете», – как-то сказал Борис Ельцин. В сентябре 1991 года был разогнан Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР. Захвачено здание республиканского КГБ. Погибли люди. Боевики завладели оружием, которое туда было свезено со всего Северного Кавказа. Когда-то этот регион казался самым спокойным. Трясло Осетию, Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию, где национализм и сепаратизм расцветали пышным цветом. В ноябре вице-президент Александр Руцкой потребовал ввести чрезвычайное положение, и Ельцин подписал указ. Но у МВД не было реальных сил выполнить задачу. Внутренние войска подчинялись президенту СССР Горбачёву. И тем не менее туда отправили несколько групп МВД. Двумя самолётами личный состав прилетел в Грозный. А их оружие отправили в Моздок. Дикость какая-то! Командиром был будущий командующий ВВ МВД генерал Вячеслав Овчинников, которого я представил на эту должность в 1999 году. Банды дудаевцев и басаевцев окружили самолёт, пытались арестовать военнослужащих... Овчинников потребовал встречи с главой Ичкерии Джохаром Дудаевым, который как раз в тот день принял присягу как президент самопровозглашённого государства. После инаугурации возбуждённый Джохар буквально орал на генерала, угрожая всех арестовать. Надо отдать должное Овчинникову, тот лихо уладил ситуацию, заявив, что если самолёт не будет выпущен, то по Грозному ударят ракетами. Увидев его глаза, Джохар сдулся... Блеф сработал.

Предваряя вопрос, скажу, что случившееся 4 октября 1993 года для нас всех было ударом. Можно ли было всё остановить? Не знаю. В тот период я каждый день бывал в Белом доме. Общался, кого-то уговаривал. Но какое-то чёрное поле накрыло Верховный Совет. Полная дезориентация во времени и пространстве. Какой-то психоз... Пытался вывезти оттуда уважаемого мною опального министра безопасности Виктора Баранникова... Удалось. Его принял Виктор Черномырдин. Но Баранников вернулся в Белый дом за генералом Дунаевым, да там и остался...

– В 1996 году в должности руководителя административного департамента аппарата правительства Вы летали в Афганистан. Снова горячая точка?
– Да. Эту должность я занял после отставки с должности директора ФСБ после будённовских событий... Понятно, что не по турпутёвке и не по своему желанию. Выезжал без документов... Наверное, так было надо – послать именно меня с коллегами. Надо так надо... Вы помните, что в 1989 году наш ограниченный контингент ушёл из этой страны. Власть была верна себе. Сначала бросили соцстраны, обрекли на мучения вчерашних верных соратников – Ярузельского, Хонеккера, Кадара... А в 1989-м – Наджибуллу. Сегодня спорят, надо ли было входить. Не надо... Даже было постановление Госдумы об ошибочности ввода советских войск. Да и некоторые бывшие военачальники начали рассуждать на эту тему, забывая, что наш уход обрёк на смерть их бывших соратников, афганцев – офицеров, генералов, солдат, политическое руководство, их жён и детей, которые молились на нас. Как-то всё быстро забывается... Сегодня афганское население с теплотой вспоминают шурави. Нас не проклинают как янки.

Но, думаю, что, дав политическую оценку вводу войск, необходимо дать оценку и решению о выводе нашего контингента.

К 1996 году религиозные фанатики стали завоёвывать Афганистан. Они объявили войну «неверным единоверцам. Насаждали мракобесие и феодализм, возвращали страну «в пещеру»... Уничтожалось всё, что имеет отношение в цивилизации – заводы, объекты культуры, науки... Идеи воинов Талибана начали распространяться вовне. Формировался кластер террора, его щупальца потянулись в Европу. Для нас это было реальной угрозой, так как в южном подбрюшье России находятся мусульманские государства. Создание вокруг России такого пояса – угроза национальной безопасности. Очевидно, что светское государство Афганистан сопротивлялось из последних сил, теряя одну провинцию за другой. В борьбе с этим злом объединились ещё вчера враждующие силы, составившие Северный альянс – пророссийски настроенный генерал Дустум, президент Раббани и один из самых отчаянных душманов Ахмад Шах Масуд. Перед общей угрозой – все равны... Но к середине 1996 года их альянс стал ослабевать. По поручению правительства и президента мы вылетели в Афганистан с группой товарищей. К тому времени там было много лагерей таджикских беженцев, находящихся в ужасающих условиях. Прекрасная база для рекрутирования в террористические группы и банды. К слову, американцы там уже плотно сидели, управляя внутренними процессами. Впрочем, это естественно. Создание нестабильности вокруг России и её бывших братских республик – их любимая забава... За что они и поплатились сегодня. Талибан, Аль-Каида и запрещённый в нашей стране ИГИЛ – структуры «made in USA», выкормыши американских спецслужб.

Во время бесед с генералом Дустумом стало ясно, что сил у него мало, а его союзники проявляют нежелание сотрудничать. Вот потому и пришлось собрать их за одним столом...

– При этом Вы с группой офицеров наших спецслужб проехали шесть часов по горам через позиции талибов... Вот бы удивились они, если узнали!
– Мы как-то не думали об этом. Афганцы проявляли тревогу, поглядывая на края ущелий с дозорами талибов... Если думать, что не исключает щекочущего страха, то и задачу не решишь. Важен не процесс, а результат, а он был.

– Наверное, у Вас в крови идти по лезвию. В 1999 году Вы в Дагестане, будучи министром внутренних дел России, наперекор уговорам руководства республики поехали в мятежные сёла Чабанмахи и Карамахи, которые, по сути, объявили войну Дагестану...
– Они себя считали всем Дагестаном! И что? Воевать? Хотим мы того или нет, но они граждане России. И на тот момент мы имели дело лишь с политическими декларациями. Для понимания проблемы надо посмотреть друг другу в глаза. Хотя бы для очистки совести, что сделано всё. Стрелять – ума много не надо. И делать это можно лишь в самом крайнем случае. Помните, как писал Сунь Цзы: «Сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию не сражаясь». Приехали, встретились, объяснились. Помогли с оборудованием больницы и лекарствами (сейчас бы Счётная палата обвинила меня в нецелевом использовании средств). И пусть на немного, но отсрочили войну. Замечу, что их претензии к власти были обоснованны. Был ли риск? Наверное. Но он был оправдан.

– Сергей Вадимович, как Вы, в целом, оцениваете те годы?
– Люди, которые жили в девяностых, напоминают мне героя сказки «Конёк-Горбунок», который прыгал в чаны то с холодной водой, то с кипятком. Время было такое... Но для тех, кто входил в политику в те годы, было ещё несколько чанов с кислотой. И выжить, сохраниться и сделать что-то для страны было дано не каждому. Кто-то продался, кто-то спился, кто-то из номенклатурного кресла пошёл прямиком в бандиты... Украл, сел, вышел и снова сел. Посидел перед дорожкой, да и удрал за границу...

Мы часто говорим о потерянном поколении девяностых. Но такое ли оно потерянное? Если бы было совсем потерянное, где бы мы с вами сегодня жили? Где «географически» была бы наша страна? Да и была бы она вообще?

Спросите многих офицеров и политиков о тех окаянных годах. Кроме общих слов они вряд ли что-то скажут. Таково свойство человеческой памяти. Но, оборачиваясь, мы должны думать о том, что нельзя повторять сделанные ошибки. Всё уже было. Лишь незнание заставляет плутать в потёмках в поисках выхода.

Человека и его поступки определяют не только само время, но и люди его формирующие. Пусть растерянные в тех обстоятельствах, пусть озлобленные, нищие. Но сохранившие чувство собственного достоинства, совесть и нравственные принципы. На этом и держится наша страна.