У большинства россиян имя Сергея Вадимовича Степашина ассоциируется с вопросами безопасности — многие помнят его прежде всего как главу ФСК, затем ФСБ страны в трудные 1990-е и как Председателя Правительства РФ в последний год XX столетия.
Несколько меньшее количество людей знают его как руководителя Счётной палаты РФ, которой Степашин отдал почти 14 лет жизни. И совсем немногим известно, что в последнее время главной заботой Сергея Вадимовича является духовное возрождение России – с 2007 года Степашин возглавляет Императорское Православное Палестинское Общество.
На первый взгляд может показаться, что перечисленные сферы деятельности весьма далеки друг от друга. Но это впечатление ошибочно. На самом деле они крепко связаны такими понятиями, как служение Отечеству, патриотизм, честь и совесть, мир и христианство.
– Сергей Вадимович, среди многочисленных наград, которыми отмечена Ваша деятельность, есть одна довольно необычная. В 2016 году Вы стали лауреатом так называемой «русской нобелевки» – первой в истории Нобелевской премии, учреждённой в 1888 году (то есть за семь лет до составления Альфредом Нобелем его знаменитого завещания) и восстановленной в 2005-м Петербургским фондом возрождения памяти выдающегося предпринимателя и мецената Людвига Нобеля. Стала ли эта награда для Вас сюрпризом?
– Безусловно, я знал о существовании этой награды. И о том, что она действительно является первой: сначала была учреждена премия Людвига Нобеля, а уж потом – Альфреда. И если последний изобрёл порох, то первый строил нефтеперерабатывающие предприятия, очень много сделал для Санкт-Петербурга (там он и похоронен на Смоленском кладбище). И вообще он стал русским человеком: жил у нас в стране, говорил на прекрасном русском языке, оказывал огромную благотворительную помощь. У него рабочие жили примерно так, как об этом мечтал Ленин, но так и не смог реализовать свои мечты.
То, что возродили эту премию, очень важно. Тем более что она нематериальная. Это не миллион долларов, которые получил Обама. Ещё бы Трампу дать – и можно будет вообще перечеркнуть значение Нобелевской премии, потому что она политизирована.
Лауреаты «русской нобелевки» – люди очень приличные. Не буду перечислять все фамилии (вы можете посмотреть их на сайте), но это и президент В. В. Путин, и министр иностранных дел С. В. Лавров, и многие выдающиеся российские учёные, известные специалисты, великие актёры… Ну а мне дали по совокупности (смеётся). Я, конечно, не отказался. А вообще это своеобразный клуб людей, которые близки друг другу по духу.
Там очень жёсткий отбор. Сначала кандидату дают рекомендации три члена Почётного совета премии Людвига Нобеля. Затем проходит кадровая комиссия. Возглавляет её Л. М. Рошаль – человек очень строгий и принципиальный. И если он считает кого-то непорядочным, то, какие бы должности этот человек ни занимал, он никогда не пропустит его в число лауреатов.
Кандидатуру Лаврова предложил я. Сергея Викторовича трудно удивить наградами, он человек известный и популярный в нашей стране. Он внимательно изучил вопрос, почитал, что это за премия, кто лауреаты, и дал добро. Для нас это тоже важный показатель.
– На протяжении почти 14 лет (2000–2013) Вы возглавляли Счётную палату Российской Федерации. Насколько, на Ваш взгляд, изменились роль и функции этого ведомства сегодня?
– Принципиально не сильно изменились, потому что новый закон о Счётной палате был принят в мою бытность. Собственно, благодаря этому закону я и в отставку-то ушёл. Сам себе, что называется, написал (смеётся).
Закон соответствует всем европейским и мировым стандартам, Лимской и Мексиканской декларациям. Это уже не просто проверки и контрольные мероприятия, это аудит эффективности, работа над ключевыми национальными показателями, ИT-технологии.
Искренне рад, что в 2019 году Счётная палата России будет принимать в Москве XXIII Конгресс ИНТОСАИ. Хочу поздравить с этим своих коллег из Счётной палаты. ИНТОСАИ – организация, объединяющая высшие органы финансового контроля мира. 194 страны приедут к нам в Москву, и это при том, что мы находимся под санкциями. Повестка дня очень интересная. Это те самые ИT-технологии, электронное правительство и то, как в этом процессе видит себя Счётная палата как орган, который аудирует не только объекты, не только бюджет, но и действия правительства.
Россия уже десять лет входит в руководство ИНТОСАИ. Так получилось, что это произошло при мне. Я возглавлял и высший орган финансового контроля Европы: меня избрали президентом ЕВРОСАИ на V Конгрессе этой организации, состоявшемся в Москве в 2002 году. Всё это говорит о том, что Счётная палата России соответствует всем мировым стандартам. А пожеланий у меня к ней два. Те, что и мне давали в своё время.
Первое – хотелось бы, чтобы мы более ясно и чётко видели, как на замечания, особенно связанные с грубыми финансовыми нарушениями, реагируют правоохранительные органы: прокуратура, МВД, ФСБ. Я знаю, что материалы передаются, знаю, что возбуждаются уголовные дела, но публика об этом знает гораздо меньше. Последнее, что люди помнят, – это, наверное, нашумевшая история «Оборонсервиса». Между тем гласность – первый и самый главный принцип деятельности высших органов финансового контроля. Он был определён ещё в 1975 году в Лиме (столица Перу). Лимская декларация – что-то вроде международного устава органов финконтроля. Именно в ней впервые и появился термин «гласность». И только через десять лет Горбачёв стал использовать его в нашей стране.
С. В. Степашин вручил грамоты Императорского Православного Палестинского Общества студентам и педагогу МГХАИ им. В. И. Сурикова
Я вспоминаю мою первую встречу в качестве председателя Счётной палаты с нашим президентом. Это был 2000 год. Меня только назначили, и президент неожиданно говорит: «Вы там поаккуратнее с информацией». Я отвечаю: «Да наоборот! Мы ведь не спецслужба». Так что мне очень хотелось бы, чтобы и у современной Счётной палаты была возможность быть более открытой. И мы бы могли больше узнавать о её работе через газеты, журналы, пресс-конференции.
А второе – это более продуктивная работа в регионах. Как председатель Наблюдательного совета Фонда ЖКХ, который занимается переселением из аварийного жилья, я несколько раз призывал коллег: давайте будем активнее, особенно в тех регионах, где подворовывают и где эту программу заваливают. Программа дала хороший результат в Карелии. Очень неплохо сработали ряд Уральских регионов, Кавказ. Но вот с Тывой у нас не всё благополучно, и решить эту проблему пока не удаётся. Крым выполнил программу переселения из аварийного жилья, причём при хорошем, бесперебойном финансировании, всего на 25 процентов. Поэтому как налогоплательщик, а Счётная палата содержится у нас за счёт налогоплательщиков, я хотел бы через журнал «Бюджет» попросить бывших коллег обратить внимание на эти вопросы.
А в целом мы со Счётной палатой работаем очень плотно. Я рад, что она сегодня занимает достойное место и в стране, и в Европе, и в мире. Это приятно, когда ты уходишь, а твой труд не забывают, он продолжает жить.
– Руководитель Счётной палаты – далеко не единственная Ваша государственная должность. Вы были и директором Федеральной службы безопасности (1994–1995), и министром юстиции (1997–1998), и министром внутренних дел (1998–1999), и даже Председателем Правительства Российской Федерации (с мая по август 1999 года). Что из перечисленного стало для Вас самым большим испытанием, наиболее трудным жизненным опытом? И где, напротив, было интереснее всего?
– Самым трудным был период работы в ФСБ. По трём обстоятельствам. Первое – только в мою бытность организация пережила шесть переименований. Начинал я с должности начальника Ленинградского управления КГБ. Потом комитет стал именоваться ФБ. Затем МБВД. После этого МБ. Затем ФСК. И наконец, ФСБ. Шесть переименований! Шесть переаттестаций! Лупили со всех углов. Едва под люстрацию не попали. И в это время тебе нужно руководить службой. Поверьте, это очень тяжело.
Второе. Что бы ни говорили, КГБ Советского Союза был элитой. Комитет беспрекословно и качественно выполнял те задачи, которые ставили перед ним государство и КПСС. Не зря говорили, что КГБ – передовой отряд партии. И никто этого не стеснялся. Партия на Старой площади разбежалась за один день, только пятки сверкали. А КГБ остался. Всё это происходило на моих глазах. Представляете моральные травмы и удар по службе?
Ну и третье, это, конечно, Кавказ. Это смута в Чечне, начавшаяся в 1991-м. Это война 1994-го. Это теракт в Будённовске, после которого я и вынужден был уйти в отставку. Вот почему это было самое сложное место службы. Но в то же время ФСБ выстояла и сегодня занимает достойное место в стране. И определённую лепту в это, пусть небольшую, но всё-таки внёс, надеюсь, и я.
А самым интересным местом службы был Минюст. Хотя и недолго, меньше года. Нас никто не заметил, хотя буквально за 6-7 месяцев мы вместе с Павлом Крашенинниковым и другими коллегами создали совершенно новую организацию. Там появился институт судебных приставов. Мы забрали из МВД пенитенциарную систему. Хотели сделать её более гуманной. Не получилось пока. В Минюст перешла госрегистрация имущества, недвижимости. Таким образом, он постепенно становился одним из самых сильных органов власти нашей страны. Но некоторые заметили большую активность Минюста, и меня перевели в МВД. А в МВД было просто интересно, потому что для меня это родное ведомство.
Что же касается правительства – это отдельная история. Я проработал там всего три месяца, но это была деятельность, что называется, на острие. Тут не до воспоминаний.
– А если вернуться в детство. Вы всегда хотели стать политиком? Кто повлиял на Ваш выбор профессии? Что стало решающим фактором?
– Да нет, профессию-то я другую собирался получать. Я родился в Порт-Артуре в семье военно-морского офицера. И хотел поступить в военно-морское училище. Подвело зрение, в 10-м классе стало быстро садиться – много читал, да к тому же ночью, в темноте (мы тогда ещё жили в коммуналке). И медкомиссия не пропустила.
Поэтому вместо военно-морского училища имени Фрунзе в Ленинграде я попал в политучилище МВД. Не думал, не гадал – просто прозевал все сроки, надо было куда-то поступать. Так сложилась карьера. Но в любом случае военного человека. А море я и сейчас люблю.
Председатель Наблюдательного совета Фонда ЖКХ С. В. Степашин вручает волжанам ключи от новых квартир, построенных по программе переселения из аварийного жилья, г. Волжский Волгоградской области
– В 2017 году Вы стали членом совета некоммерческого партнёрства «Институт внутренних аудиторов» в России. Среди целей и задач этой организации есть такая: «Разработка и распространение этических и профессиональных стандартов для внутренних аудиторов». Но ведь аудитор – априори человек высоких этических принципов. Или подобные стандарты всё же необходимы?
– Высокими этическими принципами должен руководствоваться любой человек на госслужбе – учитель, врач, милиционер, чекист… Но аудитор – особенно. Ведь вопросы, которыми он занимается, затрагивают миллиарды рублей. Последствием принятых или не принятых им решений могут быть огромные потери.
Вот, например, я сейчас возглавляю комитет по аудиту и рискам в «Российских железных дорогах». Как член совета директоров РЖД знаю не понаслышке, насколько это ответственно. Ведь РЖД – это, по сути, страна в стране. С колоссальным бюджетом – почти два триллиона. И неправильные оценки, неверно поставленный диагноз – это грандиозные потери. Не говоря уже о нечистоплотности при принятии решения.
Поэтому этический кодекс чрезвычайно важен. И хорошо, что наши партнёры, крупные отечественные компании, с которыми мы работаем, с пониманием восприняли необходимость такого стандарта и его внедрение.
– Значительная и, наверное, даже бόльшая часть Вашей профессиональной деятельности (включая докторскую диссертацию) посвящена проблемам обеспечения безопасности. Как влияют на выполнение этих задач современное бурное развитие техники и технологий, изобретение всё новых гаджетов, появление сложных ИT-устройств? Современные технологии скорее помогают обеспечению безопасности или делают задачу труднее?
– Труднее, конечно. Вот смотрите, мы сейчас вовсю говорим об электронном правительстве. Это новелла, конечно, но решение президентом уже принято, готовится законодательная база, определены даже сроки. Правда, президент говорит пока только о Евразийском цифровом правительстве. Но всё равно, это же Мировая паутина.
Безусловно, новые технологии – это упрощение расчётов, это уход от коррупции, это возможность использовать технические возможности для выработки решений. Но решения-то всё равно должен принимать человек. Электронное правительство никогда не заменит живого человека. На днях Герман Греф неожиданно тоже обратил внимание на эту проблему, а ведь он один из самых ярких сторонников этого направления.
Опасность же заключается в том, что мы попадаем в общую Паутину, становимся открытыми. Технически закрыться, полностью обезопасить себя практически невозможно. Я говорю даже не о хакерах. Наше электронное правительство в любую минуту могут: а) отключить; б) просветить, как рентгеном, и посмотреть, чем мы занимаемся.
– Но ведь и мы тоже можем отключить и просветить…
– У нас, к сожалению, возможностей поменьше. Мы, давайте говорить откровенно, серьёзно отстали в этой части. Лет этак на 20. Все наши гаджеты, извините за каламбур, не наши.
Поэтому здесь двуединая задача: во-первых, не отстать, а точнее, уже успеть догнать. А во-вторых, защититься. Ведь совершенно очевидно, что к нам не очень дружески относятся, несмотря на то что империя зла, о которой говорил покойный Рейган, рухнула. Теперь есть другая империя. Ясно, что огромная страна, которую мы представляем, как конкурентный игрок, никому не нужна. Наивно думать, что кто-то нас сейчас всерьёз полюбит. Ни в Азии, кстати, ни в Европе. Это надо понимать и играть в том числе по своим правилам. Что мы и пытаемся делать.
– В чём Вы видите главные беды России? И в чём заключается наша сила?
– Главная сила – я скажу очевидные вещи – это, безусловно, наш народ. Впрочем, это и сила наша, и слабость. Пока не прижмут, можем долго раскачиваться. Но не дай бог, если прижмут. Шарахнуть можем так, что мало не покажется. История это доказала. Начиная с Куликова поля и заканчивая Отечественной войной 1812 года, Первой мировой, Великой Отечественной, да и всем, что мы переживали потом.
С. В. Степашин на посту руководителя Счётной палаты РФ
Это всё – глубинная сила народа, которую трудно сравнить с чем-либо. Не хочу говорить о США – это совершенно другая популяция, я, честно говоря, вообще не понимаю, что это за нация. С Европой тоже всё становится понятно – к сожалению, для самой Европы. А Россия сохранила эту удивительную самость – евро-азиатского государства, культуры, этноса. Возьмите хотя бы культурную планку, особенно конец XIX – начало XX века. Более выдающихся писателей и художников, чем за тот короткий период дала наша страна, не было никогда и, боюсь, уже не будет в истории мира.
Вторая наша сила – это, конечно, просторы. Россия – очень большая страна. И если эквивалент бензину, керосину и нефти рано или поздно, но будет найден, то огромная территория России, её природные ресурсы, её вода, её воздух всегда будут оставаться нашим преимуществом. Помните фантастический роман Александра Беляева «Продавец воздуха», который мы читали ещё в детстве? Это ведь действительно потрясающий потенциал. 40 процентов питьевой воды – в России. Колоссальное богатство.
А третье – это духовность. Пусть медленно, пусть с трудом, но мы всё же начинаем понимать не только свою этническую, национальную, но и христианскую религиозную принадлежность. Пусть у нас пока только десять процентов действительно верующих, но люди, по крайней мере, уже не остаются равнодушными к духовной составляющей своей жизни. Это, конечно, сила. Вот почему и патриарх, и президент, и те, кто действительно озабочен этим вопросом, понимают, что духовная безопасность страны – это, может быть, самый главный вопрос повестки дня.
Слабости же вытекают из нашей силы. Мы слишком богаты. И подчас очень расточительны по отношению к своим богатствам. Говоря о технологическом прорыве, я всё-таки рассчитываю на поколение, которому сегодня 20-30 лет. Не думаю, что они будут совершенно айпадовскими и твиттерными людьми, полуроботами. Уверен, это люди с сильным интеллектом, с хорошим английским, с прекрасным знанием новых технологий. Это продвинутые в хорошем смысле люди, но живущие на территории России.
Сегодня многие из тех, кто недавно так стремился на Запад, возвращаются назад. Нет того, что было в начале 1990-х, когда двери чуть приоткрыли – и все побежали. Нет, люди уже не хотят в европах быть водителями трамваев, такси или поварами. Как случилось с прибалтийской молодёжью. Это же страшная потеря генофонда – вся прибалтийская молодёжь уехала в Европу на низкооплачиваемую работу. То же самое ждёт сейчас Украину. А в России этого нет. Наше молодое поколение, как бы его ни ругали, наша главная надежда. Так что я уверен: всё в нашей стране будет хорошо.
Подготовила В. И. Маанди