Четверть века прошло после острейшего внутриполитического конфликта в истории современной России, который завершился путчем 1993 года и чуть было не привёл к гражданской войне. Занимавший на тот момент пост заместителя министра безопасности, российский политический деятель Сергей Степашин рассказал в интервью РИА Новости, какие шаги, по его мнению, стали отправной точкой в разжигании конфликта, что лично задело президента России Бориса Ельцина, какие ошибки совершили участники этих событий, о чём он сожалеет и почему поддерживает амнистирование главных зачинщиков путча.
– Прошло 25 лет с событий 1993 года. Изменилось ли как-то Ваше отношение к тем событиям?
– Что касается моей оценки тех событий, она не изменилась, потому что уже в начале 1993 года было понятно, что конфликт членов Президиума Верховного Совета и президента Бориса Ельцина дошёл до грани, но, конечно, решать этот вопрос нужно было политически. В марте 1993 года я с группой депутатов предложили испанский вариант решения конфликта: когда умер Франко, в Испании был принят так называемый пакт Монклоа – пример компромисса, когда и франкисты, и социалисты, и все остальные политические силы договорились между собой о необходимых шагах для стабилизации общества и предотвращения гражданской войны в Испании. Я выступил с таким предложением, подготовил меморандум, который заключался в очень простом варианте – это досрочные выборы и президента, и Верховного Совета. К сожалению, это предложение не поддержали, в первую очередь против был Руслан Имранович Хасбулатов. Он не хотел идти на компромисс, считал, что у него будет огромная поддержка в регионах, чего не было, откровенно говоря, поэтому ситуация в стране 1993 года подогревалась. Был ещё и личностный момент между Ельциным и Хасбулатовым. Я помню публичное выступление Хасбулатова, где он про Ельцина говорил, что тот недееспособен, намекая на то, что он пьёт. А ведь именно Ельцин настоял на том, чтобы Хасбулатов стал председателем Верховного Совета. Хасбулатов должен был понимать, кто его вырастил. И, конечно, вот этот личностный аспект задел Ельцина чисто по-мужски. Это такой фактор – личностный.
Плюс надо понимать, что Съезд народных депутатов себя изжил. Я сам был депутатом и видел, что на Съезде, где более 1000 человек, принимать законы, Конституцию, рассматривать несколько сот поправок было невозможно… К сожалению, и Борис Николаевич сделал большую ошибку, когда отозвал из Верховного Совета многих своих сторонников, которые перешли на административную работу, например, Сергей Филатов, который возглавил его администрацию, а был первым заместителем председателя Верховного Совета. Тогда многие его сторонники ушли. Обстановка накалялась и из-за тяжёлой экономической ситуации; реформы шли плохо; провели неудачную ваучеризацию, мягко говоря; была огромная безработица – поводов критиковать Ельцина у оппозиции было много. И, конечно, Указ номер 1400 «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации» стал отправной точкой для разжигания событий октября 1993 года: можно было обойтись без таких жёстких формулировок…
– Хотя история не терпит сослагательного наклонения, но всё-таки, если бы было возможно вернуться назад, что бы Вы поменяли? Чего, на Ваш взгляд, не следовало делать?
– Если говорить, что не следовало делать, то я убеждён, что без стрельбы уже можно было обойтись. Два дня я находился в Верховном Совете, когда развернулись события 1993 года. Несмотря на то, что Совет был распущен, там состоялся Съезд. Я на нём выступил в зале уже при свечах, потому что свет уже отключили. Я тогда сказал, что Хасбулатов тоже много сделал, чтобы довести до такого острого конфликта, и нельзя пытаться втянуть армию в эти разборки. Я как генерал и председатель Комитета Верховного Совета по обороне и безопасности снял с себя полномочия и ушёл. Никто меня не тронул. Я ушёл, и меня назначили первым заместителем министра безопасности и поручили заниматься работой с депутатским корпусом. Потом я ходил в Белый дом и встречался там и с Александром Руцким, и с Виктором Баранниковым…
– Вы сказали, что встречались с Руцким уже после того, как ушли от протестующих и перешли на сторону Ельцина. А Вам не было страшно идти к Руцкому?
– Честно говоря, я об этом не думал тогда. Ещё все свои были, два дня прошло, как я ушёл из Верховного Совета. Сейчас я понимаю: шлёпнули бы за пять секунд, а тогда этого не ощущалось. Я встречался с Руцким на третий день после того, как стал заместителем министра безопасности. Мне потом рассказывали, когда я ушёл после встречи, что у Руцкого спрашивали, почему он меня не убрал.
– Какие ошибки были совершены тогда, на Ваш взгляд?
– Если брать сторону так называемой оппозиции, то ошибки, конечно, – это штурм мэрии и штурм Останкино, когда Макашов и компания пошли на штурм телецентра. Я помню выступление Николая Сванидзе, Егора Гайдара, призывавшего москвичей встать на защиту демократии. Тогда настроение резко изменилось, стало понятно, что можно обойтись без силового варианта.
– Почему решили всё-таки вводить танки в Москву? Это было решение Александра Коржакова?
– Нет, не знаю, кто это предложил. Не думаю, что Коржаков. Ему было достаточно работы с группой А («Альфа»). Ребята-альфисты вошли без боя в Белый дом. Кстати, стреляли по Белому дому не боевыми снарядами. Я это знаю, потому что одна из болванок попала в мой рабочий кабинет. Я потом это долго вспоминал. Были бы боевые снаряды, здания не было бы. Это был акт устрашения. Кстати, ни один депутат не пострадал… Конечно, внешне штурм Белого дома выглядел безобразно. Я сейчас считаю, что без пальбы из танков можно было обойтись, сто процентов, никто меня не переубедит в этом.
– Как Вы считаете, после окончания всех событий нужно было судить главных зачинщиков событий, это же была попытка госпереворота?
– Да, госпереворот, с одной стороны, но указ Ельцина был признан Конституционным судом неконституционным, и с юридической точки зрения указ был на грани фола. Если брать чисто правовую часть, неконституционными были действия двух сторон, поэтому, когда Госдума проголосовала за амнистию и арестованных выпустить, это было по закону. Нравится это или не нравится, но это было по-тогдашнему закону.
Помню, потом звонит Ельцин, спрашивает, почему арестованных выпустили из Лефортово? Я ему сообщил, что это решение Госдумы и Генпрокурора – пришло предписание, и министр безопасности дал соответствующее распоряжение. После Министерство безопасности разогнали. С гуманистической точки зрения – отпустили и отпустили. А где эти люди теперь? Кто о них помнит? А то сидели и были бы героями…
Если вспоминать события 1993 года, то была у меня ещё потешная история. Когда всё закончилось и я наконец приехал домой, вечером мне стали звонить разные депутаты, которые сидели в Белом доме. Человек 20-30 звонили и говорили, что их выгоняют из служебных квартир и даже вещи не дают собрать. Я тогда одному, второму, третьему, четвёртому написал записки, что такие-то депутаты находились в Белом доме, так как по моему поручению оказывали содействие Министерству безопасности. В Кремле к тому времени уже была создана комиссия, которая проверяла, кто был в Белом доме, кто был за, кто против. Мне потом глава администрации президента Сергей Филатов звонит и говорит: «Ты что, обалдел? У нас уже чуть ли не 30 записок от тебя. Скоро все депутаты будут твоими агентами!» Но понимаете, это было столкновение верхушек, а по большей части депутатов, которые там остались, мне было просто по-человечески жалко.
РИА Новости https://ria.ru/interview/20181002/1529796345.html