Председатель Императорского Православного Палестинского Общества, экс-премьер России Сергей Степашин в интервью главному редактору журнала «Историк» Владимиру Рудакову.
Автор фото: Алексей Никольский, ТАСС
После отставки Евгения Примакова председателем Правительства России был назначен Сергей Степашин. В интервью «Историку» он рассказал о событиях тех дней.
О том, что над Примаковым сгущаются тучи, было понятно многим: импичмент стал всего лишь поводом для его отставки. Впрочем, о том, кто станет преемником Примакова на премьерском посту, догадаться было не так уж просто. Ельцин умел запутать не только политических оппонентов, но и тех, кто считал себя его сторонниками.
Это было коллегиальное решение
– Каким было Ваше отношение к идее вынесения импичмента президенту Ельцину?
– Проблем в стране было много, совершённых ошибок тоже, причём связанных с деятельностью не только Ельцина, но и правительства в целом. Особенно много их было совершено в начале 1990-х – я имею в виду, прежде всего, «дикую приватизацию». Но, несмотря на это, я, конечно, не был сторонником импичмента. Я помню, этот вопрос мы обсуждали с Геннадием Андреевичем Зюгановым, и я ему прямо сказал, что не поддерживаю эту идею. Причин было три. Во-первых, я знал, что импичмент как таковой просто не состоится. Даже если бы Дума проголосовала за отрешение Ельцина от должности, эту инициативу должен был ещё поддержать Совет Федерации, а там были совершенно другие настроения. Да и вообще, это достаточно длинная процедура.
– Нужен был ещё и положительный отзыв высших судов.
– Конечно. И понятно было, что всё это закончилось бы пшиком – никакой правовой перспективы эта идея не имеет. Это первое.
Второе: можно по-разному было относиться к сути выдвинутых против Ельцина обвинений, но по одному пункту я был категорически не согласен. Речь идёт о том, что Ельцин якобы развязал войну в Чечне. Я в конце 1994 года занимал пост директора Федеральной службы контрразведки (ФСК) и знал ситуацию, наверное, лучше всех из ныне живущих. Я помню, как Ельцин сомневался и по поводу военной кампании, и по поводу ввода войск в Чечню, и поэтому обвинять его лично в этой истории было бы, с моей точки зрения, неправильно, просто нечестно. Тем более, что решение о вводе войск в Чечню принималось не единолично Ельциным, а всеми членами Совета безопасности России, среди которых на тот момент были и Примаков как директор Службы внешней разведки, и Степашин как директор ФСК, и другие товарищи. Почему-то с них никто не спрашивал за «развязывание войны» в Чечне.
– Это решение было коллегиальным?
– Решение было коллегиальным. Мы голосовали. Мы все поднимали руку. Поэтому, если отвечать, то всем вместе, а не одному Ельцину. Это второе.
Ну и третье. В 1999 году я как министр внутренних дел понимал, что последствия импичмента могут быть необратимыми. Мы могли бы раскачать лодку хуже, чем в 1993 году: тяжелейшее экономическое положение, нестабильная политическая система и тут ещё отрешение президент от должности. И это при том, что уже в первой половине 1999-го было ясно, что год станет переломным в политической истории нашей страны; что Ельцин скоро уйдёт, ведь срок его конституционных полномочий истекал летом 2000-го. Что, собственно, и произошло. Так что какой смысл было затевать этот импичмент?
Кстати, когда меня назначали председателем правительства, депутаты меня спросили по поводу моего отношения к импичменту, и я им ответил примерно то же, что вы сейчас слышите от меня. И за меня всё равно проголосовали 307 человек – это конституционное большинство Государственной Думы. Так что, думаю, депутаты сами всё прекрасно понимали.
Нужно было знать Примакова
– Как Вы считаете, чего добивались коммунисты и все те, кто голосовал за импичмент?
– Думаю, мотивов было три. Первый – это, конечно, действительно недовольство ситуацией. Ситуация была тяжелейшая: невыплаты зарплат, трагическое состояние армии, падение промышленного производства, последствия приватизации и колоссальное расслоение население. Нищета, страшная нищета! Нам сейчас уже трудно представить, с чем столкнулись люди в 1990-е годы. Но это то, что называется, объективные причины.
Второе – это борьба за власть. А любая борьба за власть предусматривает разные методы и формы, в том числе и конституционные. В тот момент были политические силы, которые считали возможным через процедуру импичмента идти на выборы. А выборы в Госдуму, напомню, должны были состояться в конце того же 1999 года.
Ну и третий мотив – субъективный. Многие Бориса Николаевича недолюбливали, особенно в КПРФ. И, наверное, было за что…
– Надо отдать ему должное: он отвечал коммунистам тем же.
– Вы абсолютно правы: он отвечал тем же.
– Скажите, как Вы считаете, или, может быть, даже знаете, вели ли коммунисты переговоры с Примаковым?
– По поводу импичмента – точно нет. Сто процентов нет. С Евгением Максимовичем мы дружили, и очень близко. И мы с ним вместе обсуждали эти вопросы. Он был премьер-министром, я министром внутренних дел. Евгений Максимович открыто высказался против импичмента. Другое дело, что коммунисты рассматривали кандидатуру Примакова в качестве возможного президента. Это очевидно: он был очень популярным человеком. Но надо было знать Примакова. Он был слишком чистоплотный и порядочный политик, чтобы позволять себе кулуарные переговоры и интриги за спиной у того же Ельцина. К сожалению, Борис Николаевич этого так тогда и не понял. Ему-то шептали про Примакова Бог знает что.
Кстати, меня о позиции Примакова Ельцин тоже спрашивал. И я ему вот так же, как сейчас вам, ответил, что нет, Евгений Максимович категорически против этой затеи. Аргументы у него были примерно такими же, как и у меня.
Истерика Березовского
– Почему, как Вы считаете, Ельцин всё-таки снял Примакова?
– И тут причин несколько. Хотя, если честно, я всё-таки думаю, что не Борис Николаевич снимал Примакова. Это было коллективное решение. Как и в отношении меня, кстати, спустя три месяца. Коллективное решение людей, который в тот момент – скажем мягко – помогали Ельцину управлять страной.
Думаю, что первым мотивом для тех, кто подсказывал Ельцину по поводу Примакова, было то, что он якобы идёт «не тем курсом». Хотя каким курсом мы все шли тогда, одному Богу известно. Да и ему тоже, наверное, неизвестно. Но Ельцину нашёптывали, что Примаков-де задавит экономические реформы. Но какие это были «экономические реформы», мы-то с вами знаем.
Второе – и, я думаю, что это главное. На одном из заседаний правительства мы обсуждали вопрос амнистии, и тогдашний министр юстиции Павел Крашенинников назвал цифру – порядка 160 тысяч осуждённых по незначительным статьям вскоре выйдут на свободу по амнистии. Тут Евгений Максимович немного не сдержался: вот, говорит, 160 тысяч выпустим, чтобы освободить места для тех, кто замешан в экономических преступлениях, кто по сути разграбил нашу страну. Это был эмоциональный выплеск. И я помню, какая истерика была у Березовского и его тогдашних сотоварищей – тех, кто нажился в 1990-е годы. Конечно, они все побежали к Борису Николаевичу.
Ну и третья причина. Она в какой-то степени была связана со мной лично. В какой-то момент Евгений Максимович попросил меня как министра внутренних дел предоставить ему список наших крупных коррупционеров – тех, на кого у нас была собрана оперативная информация. Список этот я ему передал лично, с грифом «совершенно секретно», причём список был написан от руки. Мы его даже не печатали – я опасался утечек. И всё-таки утечка произошла: список попал в руки к фигурантам списка. Я не знаю, как это случилось. Но для окружения Ельцина это был ещё один аргумент: президента стали накручивать – мол, премьер-министр готовит массовые репрессии в отношении бизнесменов.
Ну и последнее. Я думаю, что Бориса Николаевича кто-то сумел убедить, что если придёт к власти Примаков, то он не даст гарантий безопасности семье первого президента – пересажает едва ли не всех. Это был абсолютно неправильный подход. Примаков, как и президент Путин, никогда не позволял себе мстить. Никогда! Его просто плохо знали те, кто тогда сидел в Кремле. Я уверен: никаких гонений на Ельцина и его окружение Примаков осуществлять бы не стал: для этого он был слишком порядочный человек.
Других причин отставки Примакова я, честно говоря, не знаю. Может быть, что-то ещё было, но об этом нужно спрашивать у тех, кто давал тогда Ельцину соответствующие советы.
Не так сели!
– Когда Вас назначили 27 апреля первым вице-премьером, понимали ли Вы, что это уже ступенька к премьерской должности?
– Нет, я понимал только, что вот-вот должна произойти замена главы правительства. О том, что она произойдёт, говорили ещё с начала весны. В том числе и я это понимал. Всё-таки я был министром внутренних дел – не последним человеком в стране – и видел, что Примакова готовят к отставке. Кстати, я ему говорил об этом, но он мне не поверил…
– Вы знали, что Вас готовят ему на смену?
– Нет, я знал, что сменщиком Примакова хотят сделать Николая Аксёненко – тогда он занимал пост министра путей сообщения. За несколько дней до отставки Примакова я знал о таком сценарии. Собственно говоря, моё назначение первым вице-премьером 26 апреля 1999 года было страховочным: вдруг Аксёненко не пройдёт в Думе, тогда вот вам, пожалуйста, Степашин. Но в последний момент ситуация была переиграна: Ельцина убедили, что Аксёненко не пройдёт утверждение в Госдуме, что за него не проголосуют, и, значит, придётся Госдуму распускать. А это новый виток политической напряжённости. Так я и оказался кандидатом в премьер-министры.
Кстати, Геннадий Селезнёв – тогдашний председатель Госдумы – прямо во время заседания сообщил депутатам, что ему позвонили из Кремля и сообщили о том, что в Думу вносится кандидатура Аксёненко, но к этому времени была внесена уже кандидатура Степашина. «У президента семь пятниц на неделе», – прокомментировал Селезнёв…
– А как же знаменитая ельцинская фраза, которую все до сих пор вспоминают…
– «Не так сели»?
– «Не так сели! Степашин – первый вице-премьер! Сергей Вадимович, пересядьте!» – сказал Ельцин, прервав своё выступление, транслировавшееся чуть ли не в прямом эфире.
– Было такое. После чего меня посадили рядом с Примаковым…
– Это выглядело как сознательное унижение Примакова.
– Согласен. Таких сознательных унижений было и до этого много, например, когда его обвиняли в том, что он чуть ли не подсиживает Ельцина, и он вынужден был делать специальное заявление, что не собирается идти в президенты. Ну, это манера поведения, к сожалению.
Но была и другая история. 9 мая – уже после этого эпизода с «Сергей Вадимович, пересядьте!» – сразу после парада Победы я уехал в Министерство внутренних дел на Житной. Мне позвонили из приёмной президента и пригласили подъехать: «Сергей, тебя Ельцин приглашает в Мавзолей». Я очень удивился. Думаю: «Почему ж в Мавзолей-то?!» А там с задней стороны – не знаю, остался сейчас или нет, но тогда был такой маленький буфет под Мавзолеем. Ещё в советские годы члены Политбюро туда заходили погреться во время многочасовых демонстраций трудящихся – стопочку опрокинуть, чайку попить: холодно же стоять на трибуне.
Приезжаю, захожу, там Ельцин, ещё кто-то, я уже и не помню кто точно. Подъезжает Евгений Максимович. И Ельцин говорит: «Я знаю, что вы дружите. Ну-ка, выпейте друг за друга!» Ну, выпили мы друг за друга с Примаковым. Это было 9 мая. Через три дня его отправили в отставку, а я стал премьер-министром. Что Ельцин хотел этим сказать, можно только догадываться. Вот такая история была…
– А как Вы узнали о том, что планы Ельцина относительно Аксёненко поменялись и премьером будете Вы?
– О том, что меня будут назначать премьер-министром, я понял, когда мне позвонил глава Администрации Президента РФ Александр Волошин. У меня в тот момент шло совещание в МВД. Меня вызвали к Ельцину. Уже в приёмной президента стало понятно, зачем вызывали. Когда я зашёл туда, из кабинета Ельцина как раз выходил Евгений Максимович: «Ну, Сергей, я сказал Ельцину, что ты – лучшая кандидатура в премьер-министры». И пошёл. Я даже ничего не успел ему сказать в ответ. Так я оказался, правда, ненадолго председателем Правительства Российской Федерации.
Это было время кадровой чехарды
– Предполагали ли Вы, что Вас вскоре тоже отправят в отставку?
– Безусловно. В то время только очень самоуверенный человек мог предполагать, что вот он усидит в этом кресле. Это было время кадровой чехарды, постоянных перестановок. Я сам сколько должностей поменял!
Когда меня уже избрала Госдума, мы поехали в Сочи, в Бочаров Ручей, к Ельцину. Был очень тяжёлый разговор. Кое-кого мне тогда засунули в кабинет министров вопреки моему желанию, в том числе и Михаила Касьянова. Я не хотел, чтобы он был министром финансов. Я предлагал оставить Михаила Задорнова, и сначала Ельцин согласился. Но потом переиграл. Во время этой встречи в Сочи Ельцин мне неожиданно сказал: «Мы Вас назначаем исполнять обязанности премьер-министра». Я говорю: «Борис Николаевич, не понял Вас». Он говорит: «Что значит «не понял»?». Я говорю: «Я не исполняю обязанности – я их исполнял, а теперь за меня проголосовали 307 депутатов, и я полноценный председатель правительства, а не и.о.». Можно сказать, что это был первый звоночек…
– Потом были и другие?
– Разумеется. Интересно, что о своей будущей отставке как о деле решённом я узнал от людей, казалось бы, далёких от московской политической кухни. Я, наверное, впервые журналистам об этом рассказываю. Так вот, первый, кто мне сообщил о моей грядущей отставке (это было в конце июля или в начале августа, перед моей поездкой в Штаты), был тогдашний премьер-министр Израиля Эхуд Барак. По окончании переговоров он мне вдруг предлагает: «Пойдём пройдёмся». Ну, Барак из спецслужб и я из спецслужб: сразу всё понял, видимо, есть у него какая-то секретная информация. Ну, пошли по коридорчику, а все смотрят на нас: что это они ходят тут? И Барак мне спокойно говорит, мол, по нашим данным, в начале августа Вас, Сергей, скорее всего, снимут.
И то же самое мне сказал несколько дней спустя, уже в Америке, Строуб Тэлботт – заместитель госсекретаря США, который тогда курировал отношения с Россией. Как только мы в аэропорту сели в автомобиль, он мне то же самое сообщает: «Сергей, по нашим сведениям, Вас скоро отправят в отставку». Так что я знал о том, что что-то готовится. Но всё-таки отставка стала для меня неожиданностью: я думал, что хотя бы месяца два-три я ещё потружусь. Однако Ельцин решил иначе.
Впрочем, мне грех стыдиться своей короткой премьерской планиды. Хотя бы потому, что на этом посту я сменил Примакова, а меня сменил Владимир Путин. В этом смысле я оказался в компании очень достойных людей.
Беседовал Владимир Рудаков