«Арабская весна» в контексте глобализации, или Перезагрузка матрицы. О.Б. Озеров
Во всех армиях мира была такая профессия — слухач. Он должен был предупреждать о приближении армии противника: в древности — прикладывая ухо к земле и пытаясь расслышать топот копыт, затем, в более современную эпоху,— улавливая шум приближающихся самолетов или всплеск активности на волнах радиосвязи. Сегодня в нашем быстро меняющемся мире, похоже, таких настоящих слухачей не хватает. Зато много предсказателей, гадалок и финансовых аналитиков, которые мало чем отличаются от экстрасенсов и астрологов, в том числе и по точности предсказаний.
А прислушаться есть к чему. Ведь уже несколько лет мы только и делаем, что вздрагиваем от тектонических толчков самого разного происхождения, которые грозят в скором времени слиться в один крупный цивилизационный и экологический сдвиг, который может оказаться если не для всего человечества, то для большой его части катастрофой.
По форме эти толчки могут выглядеть по-разному: это может быть 11 сентября 2001 года с последующими сейсмическими волнами терроризма и войн «против терроризма», это может быть Фукусима, ставящая под вопрос энергетическое будущее человечества, или масштабная засуха 2010 года, вызывающая к жизни призрак планетарного голода, а может — падение финансовых рынков 2008 года под давлением огромного «навеса» из пустых денег и всякого рода «деривативов». Президент Российской Федерации В. В. Путин, выступая 21 мая этого года перед новым составом правительства нашей страны, сказал что в мире очень много факторов неопределенности. Ранее эту же мысль он высказывал в своем последнем выступлении перед депутатами Государственной Думы 5-го созыва 23 ноября 2011 года. Иными словами, неопределенности за последние полгода меньше не стало. Похоже, ее стало только больше, как и в целом турбулентности в международных отношениях…
Следует признать — все эти события последних 15–20 лет, включая бурные трансформации 2011–2012 годов в арабском мире, стали некими «маркерами», которые высветили качественно новое явление: оказались на распутье, на переломе, не только сложившаяся после Второй мировой войны глобальная экономическая система, которая очевидным образом требует самого пристального к себе внимания, но и весь мировой порядок, основанный на Вестфальской системе примата государственного суверенитета, уложениях и принципах, зафиксированных в Уставе ООН, купленный кровью более 62 млн. человек, почти половина из которых — наши соотечественники.
Череда многочисленных природных, техногенных и экологических катастроф, террористических актов, революций, финансовых и экономических кризисов становится чем-то обыденным, что не дает в полной мере разглядеть масштаб грозящей катастрофы, выбрать некий главный вектор приложения сил человечества. А ведь настала пора взглянуть правде в глаза. Времени для поиска ответов на все эти многочисленные вызовы практически не осталось.
К тому же у некоторых наблюдателей и аналитиков складывается впечатление, что к новым глобальным испытаниям человечество приходит недостаточно хорошо подготовленным и оснащенным с точки зрения инструментария международного взаимодействия.
Казалось бы, есть ООН и ее многочисленные специализированные учреждения. За последние 67 лет, с момента своего создания, эта организация зарекомендовала себя как незаменимый инструмент поддержания глобального мира и безопасности, создания условий для устойчивого развития человечества.
Как подчеркивал в своем выступлении на 66-й сессии ГА ООН министр иностранных дел С. В. Лавров, «Организация Объединенных Наций остается опорной конструкцией международных отношений и равноправного многостороннего сотрудничества в интересах всех государств. ООН обладает уникальной легитимностью, необходимыми полномочиями для адекватного реагирования на все многообразие современных рисков и угроз. Именно ООН должна продолжать обеспечивать политическое, правовое, моральное лидерство в борьбе с глобальными вызовами, устанавливать справедливые принципы и стандарты взаимодействия, контролировать их выполнение, оказывать необходимую помощь и поддержку нуждающимся в этом государствам».
Эта организация, вроде бы будучи ключевым международным органом — интегратором коллективных усилий, и есть прообраз пресловутого «мирового правительства», которому мешал сложиться раскол мира по идеологическому принципу. Вот уже 20 лет, как размежевание мира по этому основанию приказало долго жить, но следует признать, что в целостном виде новая система глобального управления, соответствующая требованиям эпохи, так и не сложилась. Вместо идеологических появились другие разграничительные, в том числе геополитические, линии, касающиеся «образа будущего», который у различных определяющих ход мирового развития сил выглядит по-разному, а иногда и диаметрально противоположно. Новые же вызовы и угрозы глобального характера продолжают накапливаться, приближаясь к критической черте, обгоняя системные преобразования всей архитектуры международных отношений.
Ооновские структуры, как констатируют многие эксперты, нуждаются в существенном совершенствовании, придании им необходимой оперативности и гибкости не только в принятии решений, но и их имплементации. Сама ООН еще должна пройти комплексное реформирование, о чем определенно сказано в Концепции внешней политики Российской Федерации от 2008 года.
Создаваемые параллельно ООН и вроде бы ей в помощь международные форумы, такие как «Группа восьми» или «Группа двадцати», являются важными диалоговыми площадками для выработки согласованных подходов ведущих мировых держав по политическим («восьмерка») и экономическим вопросам, связанным с метарегулированием мировой экономики («двадцатка»).
Вместе с тем они, думается, еще недостаточно органично вписаны в существующие форматы, их место в общей архитектуре международных отношений, обязательность принимаемых ими решений для них самих и остальных членов международного сообщества не всегдавнятно определены. Они существуют как бы параллельно ооновским структурам, и предстоит еще много поработать, чтобы достичь нужного сопряжения сил и подходов, живительной синергии, которой сегодня так не хватает.
А роль этих диалоговых площадок может быть, как показали последние решения «Группы восьми» по Сирии, принятые на саммите в Кэмп-Дэвиде в мае 2012 года, весьма полезной для формирования более равноправных, основанных на примате международного права межгосударственных отношений, ненавязывании странам и народам неприемлемых для них решений.
Другие, нарождающиеся и многообещающие форматы, такие как БРИКС или ШОС, находятся в стадии становления, хотя институционализация БРИКС идет очень быстрыми темпами, как это отмечает директор Института международных организаций и международного сотрудничества Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Марина Ларионова[1]. Правда, она же пишет чуть ниже, что у БРИКС до настоящего времени «полностью отсутствовали функции реализации решений и развития глобального управления».
С последним утверждением можно поспорить, если внимательно ознакомиться с материалами последнего саммита БРИКС в Нью-Дели (март 2012 г.), в соответствии с которыми было принято решение создать банк развития БРИКС. Как подчеркнул хозяин саммита премьер-министр Индии Манмохан Сингх, «соглашение, подписанное сегодня банками развития стран БРИКС, будет стимулировать торговлю между нами, даст возможность предоставлять кредиты в наших национальных валютах». Принципиальный момент — это перспектива взаимных расчетов в национальных валютах стран — участниц соглашения о едином банке развития. Соответствующее соглашение также подписано в Нью-Дели председателями резервных банков стран БРИКС[2]. Но это еще только первые шаги альянса стран БРИКС.
Уже не вполне отвечают вызовам времени родившиеся в Бреттон-Вуде международные финансовые организации — Всемирный банк, МВФ. Со своими задачами они, как показал кризис 2008 года, не всегда успешно справляются. Внутри них назрела необходимость переформатирования, перераспределения голосов в пользу стран с развивающейся экономикой, создания новых балансов, учитывающих рост новых экономик и ветшание старых.
Недавно страны БРИКС добились увеличения своей доли во Всемирном банке с 44 до 47%. Доля стран БРИКС в МВФ также выросла: с 39,5 до 42,25%. Но очевидно, что работа по приведению этих институтов в соответствие с новыми политическими и экономическими реалиями должна продолжаться. Более-менее сносно работают те механизмы, необходимость существования которых признана всем мировым сообществом, как, например, ВТО.
Заметен кризис многих ранее мощных региональных объединений. У всех на устах кризис евро — «хребта» евроинтеграции, без которого ЕС вернется во времена зоны свободной торговли, если не объединения «угля и стали». Западные националисты и радикалы, резко осуждающие рост мусульманского населения в Европе, вообще говорят о том, что на смену ЕС идет «Еврабия»[3]. НАТО как блок времен холодной войны в его нынешнем виде изжил себя и длительное время после развала СССР искал смысл существования, находя его главным образом в расширении на Восток и рекламируя себя как «поставщика безопасности». Не преодолев до конца блоковое сознание и стереотипы мышления, рисуя «по привычке» разграничительные линии, НАТО к тому же занялась еще и поиском врагов вне сферы своей географической зоны ответственности и выстраиванием ЕвроПРО как системы защиты от гипотетических, несуществующих еще угроз, что породило новые напряжения по оси Восток — Запад.
Ситуация в этом вопросе близка к театру абсурда. Анализируя кризисное состояние блока накануне последнего саммита НАТО в Чикаго, известная журналистка Н. Гибер, касаясь системы ПРО, пишет в своей обзорной статье в солидной парижской газете «Монд» от 14 мая 2012 года: «Союзники не договорились ни о картографии угроз… ни о правилах введения в действие системы в случае кризиса, ни о финансировании, оцениваемом в миллиардах евро». А ПРО — только часть обширных проблем блока.
Это не отменяет того обстоятельства, что налицо примеры конструктивного взаимодействия между Россией и НАТО, в том числе по достаточно острой международной проблеме, как проблема Афганистана. Однако они омрачаются такими искусственно созданными драматическими эпизодами, как ливийская авантюра натовских стран, решивших «подправить» ход внутреннего развития ливийского общества, не имея на то соответствующих полномочий со стороны Совета Безопасности ООН.
Но есть и другие примеры — Лига арабских государств (ЛАГ). Она, как корабль в бурю, сильно потрепана вихрями арабских революций. Традиционный лидер — Египет — глубоко погружен в свои внутренние проблемы, что вполне естественно после пережитых им в 2011 году революционных событий. В лидерах оказались Саудовская Аравия иКатар, но добиться объединения вокруг себя остальных членов Лиги в полной мере они пока еще не смогли. Приняв в ноябре 2011 года вполне конструктивные решения по Сирии, соответствующие заявлению Совета Безопасности ООН от 3 августа 2011 года, в котором говорилось, что «единственный способ урегулирования текущего кризиса в Сирии — это ведомый сирийцами инклюзивный политический процесс», ЛАГ затем, в январе 2012 года, пошла дальше этой формулы. Она предложила Дамаску собственный вариант урегулирования (передачу полномочий Президента Б. Асада вице-президенту Ф. Шараа), который до этого никак не обсуждался с самими сирийцами, о чем говорилось в заявлении председателя СБ, а полномочия самой САР — одной из учредительниц ЛАГ — в Лиге были на тот момент заморожены, что, естественно, не способствовало позитивному восприятию предложений этой региональной организации сирийскими властями.
Однако в марте 2012 года ЛАГ в ходе диалога с Россией все же нашла в себе силы выработать на основе консенсуса известные «пять пунктов» («Мы согласовали совместную позицию из пяти пунктов. Первое — прекращение насилия, откуда бы оно ни исходило. Второе — создание беспристрастного и независимого механизма мониторинга, третье — никакого внешнего вмешательства, четвертое — беспрепятственная доставка гуманитарной помощи всем сирийцам. И, наконец, пятое — твердая поддержка миссии Кофи Аннана с целью начала политического диалога между правительством и всеми оппозиционными группами»,— заявил министр иностранных дел РФ Сергей Лавров 10 марта 2012 г.), которые наметили выход из сирийского тупика. Именно они впоследствии были положены в основу плана К. Аннана. Майские (2012 г.) события в сирийской деревушке Хула, где неизвестными были убиты около 100 человек, стали серьезным испытанием как для ЛАГ, так и всего международного сообщества. «Пять пунктов» как план К. Аннана, в первую очередь пункт о недопустимости внешнего вмешательства, оказались под вопросом. Сумеет ли Лига выйти с честью из этих испытаний — покажет время.
Способная выступить ее мощным дублером, Организация исламского сотрудничества — ОИС (до 2011 г. — Организация Исламская конференция) находится в стадии роста. Кстати, по сирийскому урегулированию она не сделала таких резких движений, как ЛАГ, а сохранила контакты и диалог с сирийскими властями, в своих решениях не выходила за пределы линии, очерченной СБ ООН.
Но ее амбиции стать второй после ООН международной организацией пока не вполне удовлетворены, хотя в нее и входит 57 государств мира (то есть 25% от общего числа стран), в которых доминирует ислам. ОИС действительно начала звучать в последние годы значительно громче во многом благодаря личной роли своего генерального секретаря Э. Ихсаноглу — тонкого политика и дипломата, умело балансирующего между различными центрами силы. При его личном участии в 2005 году был принят десятилетний План действий Организации, а в 2008 году — новый Устав ОИК. Но, может быть, именно в силу необходимости балансировать между различными державами (КСА, Иран, Индонезия, Малайзия, Пакистан, Турция) направление деятельности ОИС не до конца ясно: будет ли она, как и прежде, объединять очень различающиеся друг от друга страны, расположенные в разных концах света, только по религиозному признаку или выработает некую собственную философию, превратится в мощное политическое и экономическое интеграционное объединение. Возможности для этого у нее есть, но предстоит очень много работы, в том числе и со странами-наблюдателями, такими как Россия, полномочия которых на сессии СМИД ОИС в Астане в июне 2011 года были серьезно урезаны, что поставило под вопрос саму возможность эффективного взаимодействия этой категории государств с ОИС.
После ливийской трагедии 2011 года, когда тогдашняя СНЛАД подвергалась неспровоцированной агрессии со стороны НАТО под лицемерным предлогом создания «бесполетных зон» для защиты мирного населения, много вопросов появилось в отношении будущности Африканского союза, в котором Ливия была видным и активным игроком. Хотя всем очевидно, что у этого регионального объединения есть серьезный потенциал.
Набирают силу и становятся все более состоятельными другие военные, политические, экономические региональные организации на просторах евразийского пространства, азиатско-тихоокеанского ареала, Ближнего Востока и в Латинской Америке, такие как ОДКБ, ЕврАзЭС, АСЕАН, ШОС, МЕРКОСУР, Андское сообщество, Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива — ССАГПЗ (Совет с декабря 2011 г. взял по инициативе Эр-Рияда курс на превращение в союз) и т. д.
При этом следует отметить, что набирающие силу и быстро развивающиеся организации и объединения типа БРИКС или ШОС отнюдь не являются частью той же системы ценностей, что, скажем, НАТО, и исповедуют совсем другую политическую философию, более того, ониформируются под решение совершенно иных задач, о чем будет сказано несколько ниже.
Формулируя кратко, можно сказать, что главным противоречием на международной арене сегодня является противоречие между народными структурами, созданными ранее под концепцию монополярного мира, и другими — создающимися уже в условиях нарождающегося и бурно развивающегося полицентричного мира, требующими равноправного сотрудничества, а не прохождения «команд сверху». Как представляется, эти противоречия не носят антагонистического характера и могут быть разрешены — в отличие от предыдущих этапов мирового развития — исключительно политико-дипломатическими средствами. Уже сейчас мы видим, что этот процесс перенастройки международных институтов под цели и задачи полицентричного мира начинает набирать обороты.
А прислушаться есть к чему. Ведь уже несколько лет мы только и делаем, что вздрагиваем от тектонических толчков самого разного происхождения, которые грозят в скором времени слиться в один крупный цивилизационный и экологический сдвиг, который может оказаться если не для всего человечества, то для большой его части катастрофой.
По форме эти толчки могут выглядеть по-разному: это может быть 11 сентября 2001 года с последующими сейсмическими волнами терроризма и войн «против терроризма», это может быть Фукусима, ставящая под вопрос энергетическое будущее человечества, или масштабная засуха 2010 года, вызывающая к жизни призрак планетарного голода, а может — падение финансовых рынков 2008 года под давлением огромного «навеса» из пустых денег и всякого рода «деривативов». Президент Российской Федерации В. В. Путин, выступая 21 мая этого года перед новым составом правительства нашей страны, сказал что в мире очень много факторов неопределенности. Ранее эту же мысль он высказывал в своем последнем выступлении перед депутатами Государственной Думы 5-го созыва 23 ноября 2011 года. Иными словами, неопределенности за последние полгода меньше не стало. Похоже, ее стало только больше, как и в целом турбулентности в международных отношениях…
Следует признать — все эти события последних 15–20 лет, включая бурные трансформации 2011–2012 годов в арабском мире, стали некими «маркерами», которые высветили качественно новое явление: оказались на распутье, на переломе, не только сложившаяся после Второй мировой войны глобальная экономическая система, которая очевидным образом требует самого пристального к себе внимания, но и весь мировой порядок, основанный на Вестфальской системе примата государственного суверенитета, уложениях и принципах, зафиксированных в Уставе ООН, купленный кровью более 62 млн. человек, почти половина из которых — наши соотечественники.
Череда многочисленных природных, техногенных и экологических катастроф, террористических актов, революций, финансовых и экономических кризисов становится чем-то обыденным, что не дает в полной мере разглядеть масштаб грозящей катастрофы, выбрать некий главный вектор приложения сил человечества. А ведь настала пора взглянуть правде в глаза. Времени для поиска ответов на все эти многочисленные вызовы практически не осталось.
К тому же у некоторых наблюдателей и аналитиков складывается впечатление, что к новым глобальным испытаниям человечество приходит недостаточно хорошо подготовленным и оснащенным с точки зрения инструментария международного взаимодействия.
Казалось бы, есть ООН и ее многочисленные специализированные учреждения. За последние 67 лет, с момента своего создания, эта организация зарекомендовала себя как незаменимый инструмент поддержания глобального мира и безопасности, создания условий для устойчивого развития человечества.
Как подчеркивал в своем выступлении на 66-й сессии ГА ООН министр иностранных дел С. В. Лавров, «Организация Объединенных Наций остается опорной конструкцией международных отношений и равноправного многостороннего сотрудничества в интересах всех государств. ООН обладает уникальной легитимностью, необходимыми полномочиями для адекватного реагирования на все многообразие современных рисков и угроз. Именно ООН должна продолжать обеспечивать политическое, правовое, моральное лидерство в борьбе с глобальными вызовами, устанавливать справедливые принципы и стандарты взаимодействия, контролировать их выполнение, оказывать необходимую помощь и поддержку нуждающимся в этом государствам».
Эта организация, вроде бы будучи ключевым международным органом — интегратором коллективных усилий, и есть прообраз пресловутого «мирового правительства», которому мешал сложиться раскол мира по идеологическому принципу. Вот уже 20 лет, как размежевание мира по этому основанию приказало долго жить, но следует признать, что в целостном виде новая система глобального управления, соответствующая требованиям эпохи, так и не сложилась. Вместо идеологических появились другие разграничительные, в том числе геополитические, линии, касающиеся «образа будущего», который у различных определяющих ход мирового развития сил выглядит по-разному, а иногда и диаметрально противоположно. Новые же вызовы и угрозы глобального характера продолжают накапливаться, приближаясь к критической черте, обгоняя системные преобразования всей архитектуры международных отношений.
Ооновские структуры, как констатируют многие эксперты, нуждаются в существенном совершенствовании, придании им необходимой оперативности и гибкости не только в принятии решений, но и их имплементации. Сама ООН еще должна пройти комплексное реформирование, о чем определенно сказано в Концепции внешней политики Российской Федерации от 2008 года.
Создаваемые параллельно ООН и вроде бы ей в помощь международные форумы, такие как «Группа восьми» или «Группа двадцати», являются важными диалоговыми площадками для выработки согласованных подходов ведущих мировых держав по политическим («восьмерка») и экономическим вопросам, связанным с метарегулированием мировой экономики («двадцатка»).
Вместе с тем они, думается, еще недостаточно органично вписаны в существующие форматы, их место в общей архитектуре международных отношений, обязательность принимаемых ими решений для них самих и остальных членов международного сообщества не всегдавнятно определены. Они существуют как бы параллельно ооновским структурам, и предстоит еще много поработать, чтобы достичь нужного сопряжения сил и подходов, живительной синергии, которой сегодня так не хватает.
А роль этих диалоговых площадок может быть, как показали последние решения «Группы восьми» по Сирии, принятые на саммите в Кэмп-Дэвиде в мае 2012 года, весьма полезной для формирования более равноправных, основанных на примате международного права межгосударственных отношений, ненавязывании странам и народам неприемлемых для них решений.
Другие, нарождающиеся и многообещающие форматы, такие как БРИКС или ШОС, находятся в стадии становления, хотя институционализация БРИКС идет очень быстрыми темпами, как это отмечает директор Института международных организаций и международного сотрудничества Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Марина Ларионова[1]. Правда, она же пишет чуть ниже, что у БРИКС до настоящего времени «полностью отсутствовали функции реализации решений и развития глобального управления».
С последним утверждением можно поспорить, если внимательно ознакомиться с материалами последнего саммита БРИКС в Нью-Дели (март 2012 г.), в соответствии с которыми было принято решение создать банк развития БРИКС. Как подчеркнул хозяин саммита премьер-министр Индии Манмохан Сингх, «соглашение, подписанное сегодня банками развития стран БРИКС, будет стимулировать торговлю между нами, даст возможность предоставлять кредиты в наших национальных валютах». Принципиальный момент — это перспектива взаимных расчетов в национальных валютах стран — участниц соглашения о едином банке развития. Соответствующее соглашение также подписано в Нью-Дели председателями резервных банков стран БРИКС[2]. Но это еще только первые шаги альянса стран БРИКС.
Уже не вполне отвечают вызовам времени родившиеся в Бреттон-Вуде международные финансовые организации — Всемирный банк, МВФ. Со своими задачами они, как показал кризис 2008 года, не всегда успешно справляются. Внутри них назрела необходимость переформатирования, перераспределения голосов в пользу стран с развивающейся экономикой, создания новых балансов, учитывающих рост новых экономик и ветшание старых.
Недавно страны БРИКС добились увеличения своей доли во Всемирном банке с 44 до 47%. Доля стран БРИКС в МВФ также выросла: с 39,5 до 42,25%. Но очевидно, что работа по приведению этих институтов в соответствие с новыми политическими и экономическими реалиями должна продолжаться. Более-менее сносно работают те механизмы, необходимость существования которых признана всем мировым сообществом, как, например, ВТО.
Заметен кризис многих ранее мощных региональных объединений. У всех на устах кризис евро — «хребта» евроинтеграции, без которого ЕС вернется во времена зоны свободной торговли, если не объединения «угля и стали». Западные националисты и радикалы, резко осуждающие рост мусульманского населения в Европе, вообще говорят о том, что на смену ЕС идет «Еврабия»[3]. НАТО как блок времен холодной войны в его нынешнем виде изжил себя и длительное время после развала СССР искал смысл существования, находя его главным образом в расширении на Восток и рекламируя себя как «поставщика безопасности». Не преодолев до конца блоковое сознание и стереотипы мышления, рисуя «по привычке» разграничительные линии, НАТО к тому же занялась еще и поиском врагов вне сферы своей географической зоны ответственности и выстраиванием ЕвроПРО как системы защиты от гипотетических, несуществующих еще угроз, что породило новые напряжения по оси Восток — Запад.
Ситуация в этом вопросе близка к театру абсурда. Анализируя кризисное состояние блока накануне последнего саммита НАТО в Чикаго, известная журналистка Н. Гибер, касаясь системы ПРО, пишет в своей обзорной статье в солидной парижской газете «Монд» от 14 мая 2012 года: «Союзники не договорились ни о картографии угроз… ни о правилах введения в действие системы в случае кризиса, ни о финансировании, оцениваемом в миллиардах евро». А ПРО — только часть обширных проблем блока.
Это не отменяет того обстоятельства, что налицо примеры конструктивного взаимодействия между Россией и НАТО, в том числе по достаточно острой международной проблеме, как проблема Афганистана. Однако они омрачаются такими искусственно созданными драматическими эпизодами, как ливийская авантюра натовских стран, решивших «подправить» ход внутреннего развития ливийского общества, не имея на то соответствующих полномочий со стороны Совета Безопасности ООН.
Но есть и другие примеры — Лига арабских государств (ЛАГ). Она, как корабль в бурю, сильно потрепана вихрями арабских революций. Традиционный лидер — Египет — глубоко погружен в свои внутренние проблемы, что вполне естественно после пережитых им в 2011 году революционных событий. В лидерах оказались Саудовская Аравия иКатар, но добиться объединения вокруг себя остальных членов Лиги в полной мере они пока еще не смогли. Приняв в ноябре 2011 года вполне конструктивные решения по Сирии, соответствующие заявлению Совета Безопасности ООН от 3 августа 2011 года, в котором говорилось, что «единственный способ урегулирования текущего кризиса в Сирии — это ведомый сирийцами инклюзивный политический процесс», ЛАГ затем, в январе 2012 года, пошла дальше этой формулы. Она предложила Дамаску собственный вариант урегулирования (передачу полномочий Президента Б. Асада вице-президенту Ф. Шараа), который до этого никак не обсуждался с самими сирийцами, о чем говорилось в заявлении председателя СБ, а полномочия самой САР — одной из учредительниц ЛАГ — в Лиге были на тот момент заморожены, что, естественно, не способствовало позитивному восприятию предложений этой региональной организации сирийскими властями.
Однако в марте 2012 года ЛАГ в ходе диалога с Россией все же нашла в себе силы выработать на основе консенсуса известные «пять пунктов» («Мы согласовали совместную позицию из пяти пунктов. Первое — прекращение насилия, откуда бы оно ни исходило. Второе — создание беспристрастного и независимого механизма мониторинга, третье — никакого внешнего вмешательства, четвертое — беспрепятственная доставка гуманитарной помощи всем сирийцам. И, наконец, пятое — твердая поддержка миссии Кофи Аннана с целью начала политического диалога между правительством и всеми оппозиционными группами»,— заявил министр иностранных дел РФ Сергей Лавров 10 марта 2012 г.), которые наметили выход из сирийского тупика. Именно они впоследствии были положены в основу плана К. Аннана. Майские (2012 г.) события в сирийской деревушке Хула, где неизвестными были убиты около 100 человек, стали серьезным испытанием как для ЛАГ, так и всего международного сообщества. «Пять пунктов» как план К. Аннана, в первую очередь пункт о недопустимости внешнего вмешательства, оказались под вопросом. Сумеет ли Лига выйти с честью из этих испытаний — покажет время.
Способная выступить ее мощным дублером, Организация исламского сотрудничества — ОИС (до 2011 г. — Организация Исламская конференция) находится в стадии роста. Кстати, по сирийскому урегулированию она не сделала таких резких движений, как ЛАГ, а сохранила контакты и диалог с сирийскими властями, в своих решениях не выходила за пределы линии, очерченной СБ ООН.
Но ее амбиции стать второй после ООН международной организацией пока не вполне удовлетворены, хотя в нее и входит 57 государств мира (то есть 25% от общего числа стран), в которых доминирует ислам. ОИС действительно начала звучать в последние годы значительно громче во многом благодаря личной роли своего генерального секретаря Э. Ихсаноглу — тонкого политика и дипломата, умело балансирующего между различными центрами силы. При его личном участии в 2005 году был принят десятилетний План действий Организации, а в 2008 году — новый Устав ОИК. Но, может быть, именно в силу необходимости балансировать между различными державами (КСА, Иран, Индонезия, Малайзия, Пакистан, Турция) направление деятельности ОИС не до конца ясно: будет ли она, как и прежде, объединять очень различающиеся друг от друга страны, расположенные в разных концах света, только по религиозному признаку или выработает некую собственную философию, превратится в мощное политическое и экономическое интеграционное объединение. Возможности для этого у нее есть, но предстоит очень много работы, в том числе и со странами-наблюдателями, такими как Россия, полномочия которых на сессии СМИД ОИС в Астане в июне 2011 года были серьезно урезаны, что поставило под вопрос саму возможность эффективного взаимодействия этой категории государств с ОИС.
После ливийской трагедии 2011 года, когда тогдашняя СНЛАД подвергалась неспровоцированной агрессии со стороны НАТО под лицемерным предлогом создания «бесполетных зон» для защиты мирного населения, много вопросов появилось в отношении будущности Африканского союза, в котором Ливия была видным и активным игроком. Хотя всем очевидно, что у этого регионального объединения есть серьезный потенциал.
Набирают силу и становятся все более состоятельными другие военные, политические, экономические региональные организации на просторах евразийского пространства, азиатско-тихоокеанского ареала, Ближнего Востока и в Латинской Америке, такие как ОДКБ, ЕврАзЭС, АСЕАН, ШОС, МЕРКОСУР, Андское сообщество, Совет сотрудничества арабских государств Персидского залива — ССАГПЗ (Совет с декабря 2011 г. взял по инициативе Эр-Рияда курс на превращение в союз) и т. д.
При этом следует отметить, что набирающие силу и быстро развивающиеся организации и объединения типа БРИКС или ШОС отнюдь не являются частью той же системы ценностей, что, скажем, НАТО, и исповедуют совсем другую политическую философию, более того, ониформируются под решение совершенно иных задач, о чем будет сказано несколько ниже.
Формулируя кратко, можно сказать, что главным противоречием на международной арене сегодня является противоречие между народными структурами, созданными ранее под концепцию монополярного мира, и другими — создающимися уже в условиях нарождающегося и бурно развивающегося полицентричного мира, требующими равноправного сотрудничества, а не прохождения «команд сверху». Как представляется, эти противоречия не носят антагонистического характера и могут быть разрешены — в отличие от предыдущих этапов мирового развития — исключительно политико-дипломатическими средствами. Уже сейчас мы видим, что этот процесс перенастройки международных институтов под цели и задачи полицентричного мира начинает набирать обороты.
Завершая этот беглый и далеко не полный обзор, приходим к выводу: к периоду серьезных политических, социально-экономических и экологических потрясений глобальная система международных отношений подходит далеко не в самой лучшей форме. По сути дела, она находится в переходной стадии, когда старый (биполярный) мир уже рухнул, а новый еще только находится в затянувшейся стадии становления, которая длится уже 20 лет и никак не закончится. Вопрос в том, когда она завершится и чем? Не новым ли и крайне опасным взрывом противоречий?
С этой точки зрения то, что назвали арабскими революциями, или более напыщенно — «арабской весной», в которой явно читаются коннотации с «пражской весной», явилось неким рубежным событием или серией событий, которые отделили, условно говоря, «постсоветскую эру», или эру после холодной войны, от совершенно нового этапа в международных отношениях.
Какие отличительные черты можно было бы выделить у системы международных политических и экономических отношений, сложившейся до «арабской весны» за последние 20 лет?
Начнем с того, что, как писал в сборнике статей «Протестные движения в арабских странах», вышедшем в 2011 году в ИафрАН, известный российский востоковед Л. Л. Фитуни, «роковой просчет правивших элит Египта и Туниса как раз и состоял в том, что они, сами уже de facto интегрировавшись в структуры глобального общества и мирового рынка, став владельцами международных компаний, игнорировали тот факт, что растущий разрыв в уровнях потребления, доступе к социальным благам и просто достижениям цивилизации не будет спокойно восприниматься остальными слоями общества. Ведь это обстоятельство также является частью мировых либеральных и демократических веяний, причем они не в последнюю очередь порождены модернизационной политикой самих властей».
С этой точки зрения то, что назвали арабскими революциями, или более напыщенно — «арабской весной», в которой явно читаются коннотации с «пражской весной», явилось неким рубежным событием или серией событий, которые отделили, условно говоря, «постсоветскую эру», или эру после холодной войны, от совершенно нового этапа в международных отношениях.
Какие отличительные черты можно было бы выделить у системы международных политических и экономических отношений, сложившейся до «арабской весны» за последние 20 лет?
Начнем с того, что, как писал в сборнике статей «Протестные движения в арабских странах», вышедшем в 2011 году в ИафрАН, известный российский востоковед Л. Л. Фитуни, «роковой просчет правивших элит Египта и Туниса как раз и состоял в том, что они, сами уже de facto интегрировавшись в структуры глобального общества и мирового рынка, став владельцами международных компаний, игнорировали тот факт, что растущий разрыв в уровнях потребления, доступе к социальным благам и просто достижениям цивилизации не будет спокойно восприниматься остальными слоями общества. Ведь это обстоятельство также является частью мировых либеральных и демократических веяний, причем они не в последнюю очередь порождены модернизационной политикой самих властей».
Иначе говоря, в «арабской весне» вскрылись и вышли на поверхность все проблемы и язвы предложенной в начале 1990-х годов модели глобализации. Назовем ее глобализацией 1.0.
Вспомним. На самом раннем этапе, в первой половине 1990-х годов, после развала СССР, стала набирать силу тенденция создания единого и монополярного мира. Внешне она выглядела вполне благообразно: самая мощная в военном, политическом и экономическом отношении, технологически развитая держава США предлагает миру проект «открытого общества», плюралистической демократии, свободного движения людей, информации, товаров и капиталов. Современные технологии, прежде всего коммуникационные, проникают через границы, свобода информационных обменов сжимает мир до одной «деревни». Прежние госграницы размываются не только «сверху», но и «снизу», в самих народных массах, где идет активный процесс переопределения идентичности — складывания новых, зачастую с религиозной или конфессиональной подосновой, и растворения старых, таких, например, как советская идентичность.
Национальный суверенитет в рамках этой модели должен перестать играть центральную роль, уступив место приоритету прав человека, а полномочия национальных органов должны быть планомерно переданы наднациональным. Лабораторией для этой модели становится Европейский союз с его развитыми институтами.
Место Вестфальской системы с ее приоритетом государственного суверенитета должна была занять концепция «гуманитарных интервенций» под лозунгом защиты прав человека. Российский политолог И. Г. Илишев обратил внимание на сказанные еще в 1991 году тогдашним министром иностранных дел Франции Р. Дюма применительно к иракскому Курдистану слова: «Хотя и нужно руководствоваться обязательствами, вытекающими из международных договоров, иногда появляется настоятельная необходимость нарушать положения международного права»[4].
Более того, исторический Запад за последние 20 лет неоднократно пытался ввести никак не кодифицированные международным правом «гуманитарные интервенции» в качестве стандарта де-факто, навязывал и продолжает навязывать введение односторонних санкций против ряда государств под предлогом защиты прав человека как некой новой нормы.
Однако вскоре — по историческим меркам — выяснилось, что мир и даже Европа политически и цивилизационно слишком разнообразны для единой модели (как до этого тесны оказались для планеты рамки коммунистического проекта). Многие, например, задают себе вопрос: что общего между Португалией и Финляндией, в чем их «европейская идентичность»? Блестяще «упакованный», поддержанный товарами массового спроса, системой длительного кредитования и Голливудом, всемирный проект создания «будетлянина», или «всемирного человека», потребителя возрастающих благ техногенной цивилизации в бейсболке, джинсах, с iPod в ушах и банкой кока-колы в руке, наталкивается на достаточно серьезное сопротивление разнородных обществ, вплоть до террористического.
Не все общества готовы «заглотить» концепт современного человека, который в идеале должен быть не более чем «продвинутым юзером» новых гаджетов и девайсов, поставляемых современными технологическими центрами. Кстати говоря, именно это сопротивление навязыванию западных культурных и моральных стандартов, попахивающих язычеством и идолопоклонством (Дэвид Бекхэм, Леди Гага, Майкл Джексон и другие поп-дивы и порнозвезды), стало, видимо, одной из причин взлета популярности в ближневосточных странах в период «арабской весны» радикального политического ислама, выступившего против «голой демократии».
В ответ на сопротивление (явное и тайное) США и их союзники развязали целую серию войн — Сербия, Ирак, Афганистан, Ливия — все во имя победы идеалов добра, справедливости, демократии, прав человека и других абстрактных, но вообще-то внешне симпатичных ценностей. Но что-то конца этим «гуманитарным» войнам не видно, горы трупов растут (последняя из них в 50 тыс. человек — в ливийском городе Сирте). Попытки России в СБ ООН добиться ответа на то, кто за все это ответственен, натыкаются на глухую стену молчания. В лучшем случае получаемый ответ похож на слова секретаря Госдепа США Х. Клинтон в качестве комментария к конфликту между Израилем и «Хезболлой» в Ливане в 2006 году, когда она назвала эту сопровождавшуюся бомбардировками мирных ливанских городов локальную войну «родовыми муками нового Ближнего Востока».
В. В. Путин рельефно обозначил эту проблему в своей предвыборной, но, по сути, программной статье «Россия и меняющийся мир», опубликованной 27 февраля 2012 года: «Происходящее в арабском мире весьма поучительно. События показывают, что стремление внедрить демократию с помощью силовых методов может — и зачастую приводит к абсолютно противоположному результату. Со дна поднимаются силы, в том числе и религиозные экстремисты, которые пытаются изменить само направление развития стран, светский характер их управления».
Каждый раз такая «победа демократии» оборачивается притеснениями меньшинств, как в Косове, перманентной нестабильностью, как в Ираке, долгосрочной войной, как в Афганистане, и имплозией целых государств, как в Ливии. Но авторы (во многом то, что происходит, опирается на идеологию неоконов) и исполнители проекта (США и ведомые ими страны НАТО) не унывают: это всего лишь издержки. Еще чуть-чуть поднажать в Сирии или Иране — и победа будет достигнута. Но не обманываются ли сторонники неолиберальной модели? Не начинают ли они походить на некоторых «твердокаменных» большевиков, говоривших, что «лес рубят, щепки летят»?
Да, в целом концепция прав человека и плюралистической электоральной демократии находит отклик в сердцах миллионов, как в свое время люди откликались на антиимпериалистические и антиколониальные лозунги арабских националистов и коммунистов. Молодежь воодушевлена Интернет-культурой и возможностями свободного перемещения по миру, свободой информации и как во все времена мечтает о жизни, свободной от диктата, коррупции, от мешающих развиваться сословных и социальных перегородок.
Но никто не хочет в этих арабских, да и неарабских странах, чтобы демократия, да еще ее особая — неоконовская — разновидность, навязывались силой. Насильно никого счастливым сделать нельзя. Страны сами должны прийти к той форме демократии, которую они считают для себя исторически оправданной и приемлемой. Этому учит весь опыт мировой истории. И никакого конца истории, провозглашенного Ф. Фукуямой, нет — есть перманентный процесс рекомпозиции, реструктурирования, усложнения обществ, стремящихся к саморазвитию в соответствии со своим собственным «генетическим кодом». В рамках такого понимания все идеологические постулаты, как бы красиво они ни выглядели, носят временный, преходящий характер.
Общую благостную картину «мерной поступи демократии» подпортили также серьезные сбои неолиберальной экономической модели, предложенной Западом в «одном флаконе» с неоконовской моделью демократии. Экономика постоянно удешевляющегося кредита и голого монетаризма, хлестко названная одним из сопредседателей мирового общественного форума «Диалог цивилизаций» В. И. Якуниным казино-капитализмом, заканчивается (первые признаки того, что она выдыхается, проявились еще во время Азиатского финансового кризиса второй половины 90-х гг. прошлого века). Долги, ранее бывшие исключительно юдолью африканских и бедных азиатских государств, настигают теперь и развитые страны. Долг США переваливает за 16 трлн. долларов, но все делают вид, что ничего экстраординарного не происходит. Business as usual?
Собственно, стартером арабских революций было не только многолетнее диктаторское правление решивших стать монархами президентов, но и внедрение — путем проведения верхушечных реформ — неолиберальной модели, которая вызвала глубокую дестабилизацию арабских традиционных обществ. Ранее по этому пути прошел Иран, где «белая революция» шахского режима проложила дорогу Хомейни. В арабских странах это было усугублено резким ростом цен на продовольствие из-за засухи 2010 года. Причем во многих государствах, в частности Сирии, засуха продолжалась несколько лет, что подорвало социальный контракт общества и государства. Причиной кризиса не всегда является политический режим.
А что же сам Запад? С таким энтузиазмом начинавшийся проект единой европейской валюты начинает трещать по швам. Вопрос о выходе Греции из еврозоны становится вопросом не лет, а месяцев и дней. Серьезный лондонский журнал «Экономист» в своем номере за 19 мая 2012 года публикует редакционную статью, в которой рекомендует ЕС и Греции серьезно подготовиться к выходу из еврозоны, рассуждая не в категориях, что «Грецию надо сохранить в зоне евро», как об этом говорилось на последнем саммите «Группы восьми» в Кэмп-Дэвиде в мае 2012 года, а с той точки зрения, что организованный выход Греции из зоны евро лучше, чем хаотичный. (На очереди — Ирландия, Испания, Италия, Португалия — пресловутые страны PIIGS). Сразу же возникает много вопросов: как такое могло случиться? Не только эксперты, но и широкие круги мировой общественности начинают говорить: «Мы не хотим быть похороненными под обломками неолиберализма»[5] . Подвергаются сомнению сами основы системы, которую имелось в виду предложить миру как самую лучшую, демократическую и наиболее успешную. Член так называемого коллектива «Рузвельт-2012» (в него входит, в частности, такой известный деятель, как Мишель Рокар) Пьер Ларрутуру пишет в том же номере «Монд»: «Пусть это и не понравится неолибералам, но мы находимся не перед лицом кризиса государства всеобщего благоденствия, но перед кризисом капитализма, чрезвычайная глубина которого делает недостаточными классические ответы…»[6]
Исследование же подоплеки механизмов попытки глобализации 1.0, ставшей одной из причин нынешнего, только разгорающегося кризиса политико-экономической модели 1990-х и начала 2000-х годов, показывает, что она на самом деле стояла, да и стоит, на трех китах: мощи транснациональных корпораций, обладающих, как, например, «Exxon Mobil», финансовыми возможностями среднего по размерам государства и опирающихся в качестве платформы на США; на наднациональных финансовых институтах, таких как МВФ, Всемирный банк, Уолл-стрит со всем его колоссальным финансовым ресурсом; и наконец, на военно-политической надстройке в форме НАТО. Стержнем выступали царивший над всем этим доллар в качестве «голубой крови» мировой экономики (сейчас его чаще называют «мертвым президентом») и неоконовская идеология прав человека как инструмент легитимизации этой формы глобализма, обеспеченный всей мощью американских массмедиа и Голливудом, а также новейшими информационными технологиями, дающими небывалые ранее возможности для манипуляций массовым сознанием и ведения «сетевых войн».
Так где же произошел сбой первой модели глобализации, симптомом чего отчасти стали и арабские революции?
А произошел он, как представляется, на очень многих уровнях. Начнем с того, что международные финансовые институты и транснациональные банковские монстры, как говорил совсем по другому поводу страстный критик капитализма В. И. Ленин, «сосредоточили в своих руках необъятную власть». Причем ни они, ни транснациональные корпорации, как выяснилось, никому не подотчетны в рамках неотвратимо глобализирующегося рынка финансов, товаров и услуг. А это обстоятельство, названное стыдливым эвфемизмом «дерегуляция», стало вести к колоссальным злоупотреблениям и напрямую противоречить подотчетной народу плюралистической модели демократии, предлагаемой миру самими авторами глобализации 1.0. А кто выбирает банкиров с Уолл-стрита или руководство ТНК? Вопрос риторический.
Дальше — больше. Предложенная модель глобализации имела финансовую инфраструктуру и международные институты, операторов в лице ТНК и Уолл-стрита. Но она не имела упорядоченной промышленной инфраструктуры. В результате международное разделение труда в условиях свободного движения капитала и принципа максимизации прибыли, вышеупомянутой дерегуляции, произошло в 1990-х — начале 2000-х годов стихийно и привело к существенному перераспределению промышленных потенциалов, что породило целый ряд драматических дисбалансов. Стали бурно расти страны АСЕАН и в то же время сворачиваться производства в США (там промпроизводство дает сейчас всего 12% ВВП) и странах ЕС, а некоторые зоны оказались «прокляты», как бы стихийно превращаясь либо в зоны сырьевых придатков, либо в приходящие в упадок регионы, охватывающие целые страны. И это также было одной из причин «арабской весны». Молодежь Ближнего Востока, получившая благодаря политике правительств неплохое образование, ждет полноценного развития своих государств, а ей предлагают стать потребителями товаров из «промзон», скажем Китая или Южной Кореи.
Наконец, приказала долго жить сама модель экономического процветания, основанная на долгосрочном кредите, которая обеспечивала высокую динамику развития западных экономик на протяжении последних 40 лет — после «отвязки» доллара от золота в 1971 году. Дав вначале мощный импульс промышленному развитию, эта модель выродилась в упоминавшийся выше «казино-капитализм», поскольку финансовые потоки полностью оторвались от промышленной основы. Оказалось, что 80% производства перенесено в Азию, а 80% денег прокачиваются через Уолл-стрит. Такая структура мировой экономики не может долго и устойчиво существовать, что, собственно, показал и кризис 2008 года, и те же арабские революции.
Важный фактор, породивший множество проблем нынешней версии глобализации, заключается в том, что и базовая инфраструктура (кроме Интернета и телекоммуникаций) оказалась не готова к работе в условиях глобализации, что ведет к многочисленным и неоправданным экономическим и политическим издержкам. Как пример: отсутствие наземной инфраструктуры для перекачки нефти из Персидского Залива заставляет весь мир вздрагивать, когда Иран начинает говорить о перекрытии Ормузского пролива, через который танкеры вывозят нефть из добывающих стран этой зоны, или когда Украина заявляет о своем несогласии с заключенными ею же газовыми контрактами с Россией.
США же, как пишет саудовская «Сауди газетт», заняты другим — к примеру, проталкиванием проекта газопровода Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия (TAPI), но не по соображениям экономической целесообразности, а для того, чтобы удушить экономически более состоятельный, однако политически не устраивающий Вашингтон проект газопровода Иран — Пакистан — Индия (IPI)[7].
Другой не менее важный изъян: ускоренная передача национальных полномочий наднациональным органам, опять же никем не избранным и никому не подотчетным. Для их правильного функционирования нужно доверие, а его становится все меньше и меньше, как показывают результаты парламентских выборов в Греции, превратившихся, по сути, как писал тот же «Экономист», в референдум о доверии к ЕС.
Однако ослабление национальных государств несет в себе неисчислимые риски. Никакие другие образования — ни частные армии, ни кредитные карты Visa — не способны решать задачи, исторически сформулированные и решаемые в их рамках, и прежде всего проблемы безопасности.
Главным же, если можно так сказать, системообразующим звеном, породившим кризис современной модели глобализации, стало то, что продвигалась она из одного центра и при опоре только на США и их союзников, причем зачастую силовыми методами, путем продавливания предложенной схемы как безальтернативной. Национальные интересы других, даже очень крупных игроков на международной арене не учитывались, им предлагали только встраиваться в существующие международные структуры монополярного мира и мириться с «неудобствами», а проще — с нарастающим ущемлением своего суверенитета. Предлагалось и предлагается до сих пор, чтобы все страны во имя «общих ценностей» поступились своим главным историческим завоеванием — правом самим выбирать путь развития.
Каковы же последствия такой глобализации и что со всем этим делать?
Надо признать, что последствия построения «вавилонской башни» нынешней версии глобализации 1.0 пока неубедительны: не обсужденная и не согласованная ни с кем, рожденная в глубинах непрозрачных структур, подобных Бильдербергскому клубу, внедряемая либо силой, либо исподволь (как якобы естественно-исторический процесс), зачастую в обход международно признанных механизмов, таких как ООН, предложенная модель монополярного мира явно переживает не лучшие времена. Если она не будет должным образом всесторонне и многоаспектно реформирована с учетом интересов других государств, то она либо рухнет, либо приведет к развитию крайне опасных конфликтных ситуаций. Иными словами, если исторический Запад не внесет кардинальных изменений в свою модель глобализации, не сделает этот процесс прозрачным и подконтрольным национальным государствам, не признает, что центр принятия решений так или иначе переносится на другие уровни в рамках модели многополярного мира, но при сохранении ведущей роли ООН, то нас всех ждут суровые испытания.
Многие страны, включая Россию, с псевдодемократической глобализацией, с сохранением власти одного сюзерена не согласны. В. В. Путин ясно об этом заявил, подчеркнув в своей предвыборной статье по внешнеполитической проблематике, что «Россия практически всегда пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Так будет и впредь»[8].
А провести глубинную реформу еще не поздно. США и НАТО следует извлечь уроки из 20-летия «войн за демократию», отказаться от попыток навязать демократические принципы силой, путем вооруженной агрессии. Есть хорошая возможность — поступить по-новому в случае с Сирией, дав шанс национальным силам, приверженным демократии и выступающим против экстремизма и терроризма, начать конструктивный национальный диалог с выходом на глубокие реформы политсистемы страны. Сделать это возможно только опираясь на выполнение плана К. Аннана, вокруг которого должно объединиться все мировое сообщество — как сторонники, так и противники режима Б. Асада. Альтернативой ему может быть только гражданская война или вторжение извне. Впечатление на данный момент такое, что, учитывая единство пяти постоянных членов СБ ООН и стран «Группы восьми» в отношении путей урегулирования в Сирии (на момент написания статьи), шанс действительно есть, хотя действовать надо очень и очень быстро.
Причем это касается всех стран «арабской весны». Да, в них сильны критические и даже революционные настроения, желание коренным образом поменять ход дел. Но меньше всего там ждут прилета бомбардировщиков НАТО, а больше — добрых советов, как обустроить свой национальный дом, и конкретной помощи. И здесь Россия и западные страны находятся по одну сторону баррикад. Это хорошо видно на примере Йемена. Вопреки всем возможным разногласиям сформирована дееспособная группа «Друзей Йемена», в состав которой вошли и страны ССАГПЗ, и «пятерка» СБ, и Евросоюз. Эта группа способна, как доказывает практика, вполне эффективно работать в качестве инструмента содействия внутренним политическим трансформациям, что показала последняя встреча ее участников в Эр-Рияде 23 мая 2012 года.
Равным образом нашим западным партнерам не мешало бы пересмотреть и принципы выработки решения коренных вопросов безопасности — будь то в случае с ЕвроПРО или с ядерной программой Ирана (кстати, эти темы взаимосвязаны, или, вернее, искусственно увязаны странами Запада). Важно не бряцать оружием, не запугивать мир призраком новых войн, не душить партнеров односторонними санкциями, а перейти к длительному, терпеливому диалогу с «трудными» партнерами, одним из которых, кстати, является и Россия. Похоже, это сейчас действительно происходит, чему во многом способствует политика «перезагрузки» американской администрации Б. Обамы.
В конечном счете следует признать: мир намного сложнее и многообразнее, чем самые хитроумные построения самоназначенных теоретиков монополярной концепции глобализации. Да, глобализация будет идти, но она будет идти не по ранее заготовленным лекалам, а путем, продиктованным самой жизнью, которая требует уважения интересов всех участников международных отношений, их истории, культуры, религии, цивилизации наконец.
А это означает необходимость для всех стран, в том числе наиболее развитых, вернуться к основам Вестфальской системы, к принципам национального суверенитета, даже если это внешне кому-то покажется регрессом. Негосударственные акторы в международных отношениях важны и играют все возрастающую роль, отражая широкий спектр мнений гражданского общества. Но государства они не заменят, так как не обладают его инструментами, полномочиями, ресурсами и возможностями. Необходимо, конечно же, в полной мере обернуться лицом к ООН, к ее международно-правовым основам, может быть, подумать о возвращении в ее лоно ряда крупных международных тем, которые «уплыли» в руки других международных организаций, стоящих поодаль от нее.
Довольно неожиданно в пользу сохранения Вестфальской системы приоритета государственного суверенитета в своей статье «Вмешательство в Сирии может вызвать последствия глобального характера», опубликованной в «Вашингтон пост» 4 июня 2012 года, высказался матерый политик и дипломат Г. Киссинджер.
Защищая ее от слишком ретивых сторонников концепции «гуманитарной интервенции», он, в частности, пишет: «…традиционные стратегические императивы не исчезли. Смена режима почти по определению порождает необходимость национально-государственного строительства. Если этого не удастся сделать, то сам Международный порядок начинает распадаться. Могут появиться означающие беззаконие белые пятна, которые будут доминировать на карте, как это уже произошло в Йемене, Сомали, Северном Мали, Мавритании и на северо-западе Пакистана. Все это еще может случиться в Сирии. Распад государства может превратить территорию страны в базу для терроризма или поставок оружия соседям, которые, в отсутствие какой-либо центральной власти, не будут иметь средств противодействия им»[9].
Необходимо заняться глубоким, а не косметическим пересмотром, или, как пишет «Экономист», «реинжинирингом» мировой финансовой системы, поскольку уже очевидно, что продолжать жить на основе одной резервной валюты, «накачанной» пустыми деньгами, она в перспективе не сможет. Страны БРИКС это хорошо понимают.
Западу, думается, важно слезть с кафедры ментора, поучающего остальной мир, как жить, ему стоит понять и принять, что новые международные альянсы, появляющиеся на международной арене, такие как БРИКС, ШОС, ОДКБ и другие,— это не аберрация и не зигзаг истории, а закономерный процесс формирования полицентричного и многоуровневого мира, где решение задач, стоящих перед одними, не должно проходить через ущемление прав и интересов других, где сотрудничество развивается на равноправной основе.
Конечно, уже начавшееся переформатирование модели глобализации потребует немалых усилий, признания того, что монополии на принятие решений и предложение моделей развития, которые должны почему-то всеми восприниматься как безальтернативные, приходит конец, что на мировую арену выходят новые, требующие равных прав с бывшими «грандами» игроки, которые ищут свой путь и, встав на него, уже с этой стези не свернут. Может быть, это и есть один из главных уроков «арабской весны»…
______________
Примечания
[1]. Ларионова М. БРИКС в системе глобального управления // Международная жизнь. 2012. № 4.
[2]. http://www.warandpeace.ru/ru/exclusive/view/68247/
[3]. Camus Jean-Yves. Le monde manicheen d'Eurabia // Le Monde. 2012. 29 mai.
[4]. Илишев И. Г. Гуманитарная интервенция и международное право // Правовое государство: теория и практика. М., 2011. № 3 (25). С. 19.
[5]. Le Monde. 2012. 2 mai.
[6]. Ibid.
[7]. Rashid Hussain Seyed. Energy geopolitics show unsightly side? // Saudi Gazette. 2012. 27 may.
[8]. Московские новости. 2012. 27 февраля.
[9]. Kissinger Henry A. Syrian intervention risks upsetting global order // Washington post. 2012. 6 April.
Ключевые слова: ЛАГ, Саудовская Аравия и Катар, Организация исламского сотрудничества, ССАГПЗ, глобализация 1.0, «гуманитарные интервенции», неоконовская идеология.
Вспомним. На самом раннем этапе, в первой половине 1990-х годов, после развала СССР, стала набирать силу тенденция создания единого и монополярного мира. Внешне она выглядела вполне благообразно: самая мощная в военном, политическом и экономическом отношении, технологически развитая держава США предлагает миру проект «открытого общества», плюралистической демократии, свободного движения людей, информации, товаров и капиталов. Современные технологии, прежде всего коммуникационные, проникают через границы, свобода информационных обменов сжимает мир до одной «деревни». Прежние госграницы размываются не только «сверху», но и «снизу», в самих народных массах, где идет активный процесс переопределения идентичности — складывания новых, зачастую с религиозной или конфессиональной подосновой, и растворения старых, таких, например, как советская идентичность.
Национальный суверенитет в рамках этой модели должен перестать играть центральную роль, уступив место приоритету прав человека, а полномочия национальных органов должны быть планомерно переданы наднациональным. Лабораторией для этой модели становится Европейский союз с его развитыми институтами.
Место Вестфальской системы с ее приоритетом государственного суверенитета должна была занять концепция «гуманитарных интервенций» под лозунгом защиты прав человека. Российский политолог И. Г. Илишев обратил внимание на сказанные еще в 1991 году тогдашним министром иностранных дел Франции Р. Дюма применительно к иракскому Курдистану слова: «Хотя и нужно руководствоваться обязательствами, вытекающими из международных договоров, иногда появляется настоятельная необходимость нарушать положения международного права»[4].
Более того, исторический Запад за последние 20 лет неоднократно пытался ввести никак не кодифицированные международным правом «гуманитарные интервенции» в качестве стандарта де-факто, навязывал и продолжает навязывать введение односторонних санкций против ряда государств под предлогом защиты прав человека как некой новой нормы.
Однако вскоре — по историческим меркам — выяснилось, что мир и даже Европа политически и цивилизационно слишком разнообразны для единой модели (как до этого тесны оказались для планеты рамки коммунистического проекта). Многие, например, задают себе вопрос: что общего между Португалией и Финляндией, в чем их «европейская идентичность»? Блестяще «упакованный», поддержанный товарами массового спроса, системой длительного кредитования и Голливудом, всемирный проект создания «будетлянина», или «всемирного человека», потребителя возрастающих благ техногенной цивилизации в бейсболке, джинсах, с iPod в ушах и банкой кока-колы в руке, наталкивается на достаточно серьезное сопротивление разнородных обществ, вплоть до террористического.
Не все общества готовы «заглотить» концепт современного человека, который в идеале должен быть не более чем «продвинутым юзером» новых гаджетов и девайсов, поставляемых современными технологическими центрами. Кстати говоря, именно это сопротивление навязыванию западных культурных и моральных стандартов, попахивающих язычеством и идолопоклонством (Дэвид Бекхэм, Леди Гага, Майкл Джексон и другие поп-дивы и порнозвезды), стало, видимо, одной из причин взлета популярности в ближневосточных странах в период «арабской весны» радикального политического ислама, выступившего против «голой демократии».
В ответ на сопротивление (явное и тайное) США и их союзники развязали целую серию войн — Сербия, Ирак, Афганистан, Ливия — все во имя победы идеалов добра, справедливости, демократии, прав человека и других абстрактных, но вообще-то внешне симпатичных ценностей. Но что-то конца этим «гуманитарным» войнам не видно, горы трупов растут (последняя из них в 50 тыс. человек — в ливийском городе Сирте). Попытки России в СБ ООН добиться ответа на то, кто за все это ответственен, натыкаются на глухую стену молчания. В лучшем случае получаемый ответ похож на слова секретаря Госдепа США Х. Клинтон в качестве комментария к конфликту между Израилем и «Хезболлой» в Ливане в 2006 году, когда она назвала эту сопровождавшуюся бомбардировками мирных ливанских городов локальную войну «родовыми муками нового Ближнего Востока».
В. В. Путин рельефно обозначил эту проблему в своей предвыборной, но, по сути, программной статье «Россия и меняющийся мир», опубликованной 27 февраля 2012 года: «Происходящее в арабском мире весьма поучительно. События показывают, что стремление внедрить демократию с помощью силовых методов может — и зачастую приводит к абсолютно противоположному результату. Со дна поднимаются силы, в том числе и религиозные экстремисты, которые пытаются изменить само направление развития стран, светский характер их управления».
Каждый раз такая «победа демократии» оборачивается притеснениями меньшинств, как в Косове, перманентной нестабильностью, как в Ираке, долгосрочной войной, как в Афганистане, и имплозией целых государств, как в Ливии. Но авторы (во многом то, что происходит, опирается на идеологию неоконов) и исполнители проекта (США и ведомые ими страны НАТО) не унывают: это всего лишь издержки. Еще чуть-чуть поднажать в Сирии или Иране — и победа будет достигнута. Но не обманываются ли сторонники неолиберальной модели? Не начинают ли они походить на некоторых «твердокаменных» большевиков, говоривших, что «лес рубят, щепки летят»?
Да, в целом концепция прав человека и плюралистической электоральной демократии находит отклик в сердцах миллионов, как в свое время люди откликались на антиимпериалистические и антиколониальные лозунги арабских националистов и коммунистов. Молодежь воодушевлена Интернет-культурой и возможностями свободного перемещения по миру, свободой информации и как во все времена мечтает о жизни, свободной от диктата, коррупции, от мешающих развиваться сословных и социальных перегородок.
Но никто не хочет в этих арабских, да и неарабских странах, чтобы демократия, да еще ее особая — неоконовская — разновидность, навязывались силой. Насильно никого счастливым сделать нельзя. Страны сами должны прийти к той форме демократии, которую они считают для себя исторически оправданной и приемлемой. Этому учит весь опыт мировой истории. И никакого конца истории, провозглашенного Ф. Фукуямой, нет — есть перманентный процесс рекомпозиции, реструктурирования, усложнения обществ, стремящихся к саморазвитию в соответствии со своим собственным «генетическим кодом». В рамках такого понимания все идеологические постулаты, как бы красиво они ни выглядели, носят временный, преходящий характер.
Общую благостную картину «мерной поступи демократии» подпортили также серьезные сбои неолиберальной экономической модели, предложенной Западом в «одном флаконе» с неоконовской моделью демократии. Экономика постоянно удешевляющегося кредита и голого монетаризма, хлестко названная одним из сопредседателей мирового общественного форума «Диалог цивилизаций» В. И. Якуниным казино-капитализмом, заканчивается (первые признаки того, что она выдыхается, проявились еще во время Азиатского финансового кризиса второй половины 90-х гг. прошлого века). Долги, ранее бывшие исключительно юдолью африканских и бедных азиатских государств, настигают теперь и развитые страны. Долг США переваливает за 16 трлн. долларов, но все делают вид, что ничего экстраординарного не происходит. Business as usual?
Собственно, стартером арабских революций было не только многолетнее диктаторское правление решивших стать монархами президентов, но и внедрение — путем проведения верхушечных реформ — неолиберальной модели, которая вызвала глубокую дестабилизацию арабских традиционных обществ. Ранее по этому пути прошел Иран, где «белая революция» шахского режима проложила дорогу Хомейни. В арабских странах это было усугублено резким ростом цен на продовольствие из-за засухи 2010 года. Причем во многих государствах, в частности Сирии, засуха продолжалась несколько лет, что подорвало социальный контракт общества и государства. Причиной кризиса не всегда является политический режим.
А что же сам Запад? С таким энтузиазмом начинавшийся проект единой европейской валюты начинает трещать по швам. Вопрос о выходе Греции из еврозоны становится вопросом не лет, а месяцев и дней. Серьезный лондонский журнал «Экономист» в своем номере за 19 мая 2012 года публикует редакционную статью, в которой рекомендует ЕС и Греции серьезно подготовиться к выходу из еврозоны, рассуждая не в категориях, что «Грецию надо сохранить в зоне евро», как об этом говорилось на последнем саммите «Группы восьми» в Кэмп-Дэвиде в мае 2012 года, а с той точки зрения, что организованный выход Греции из зоны евро лучше, чем хаотичный. (На очереди — Ирландия, Испания, Италия, Португалия — пресловутые страны PIIGS). Сразу же возникает много вопросов: как такое могло случиться? Не только эксперты, но и широкие круги мировой общественности начинают говорить: «Мы не хотим быть похороненными под обломками неолиберализма»[5] . Подвергаются сомнению сами основы системы, которую имелось в виду предложить миру как самую лучшую, демократическую и наиболее успешную. Член так называемого коллектива «Рузвельт-2012» (в него входит, в частности, такой известный деятель, как Мишель Рокар) Пьер Ларрутуру пишет в том же номере «Монд»: «Пусть это и не понравится неолибералам, но мы находимся не перед лицом кризиса государства всеобщего благоденствия, но перед кризисом капитализма, чрезвычайная глубина которого делает недостаточными классические ответы…»[6]
Исследование же подоплеки механизмов попытки глобализации 1.0, ставшей одной из причин нынешнего, только разгорающегося кризиса политико-экономической модели 1990-х и начала 2000-х годов, показывает, что она на самом деле стояла, да и стоит, на трех китах: мощи транснациональных корпораций, обладающих, как, например, «Exxon Mobil», финансовыми возможностями среднего по размерам государства и опирающихся в качестве платформы на США; на наднациональных финансовых институтах, таких как МВФ, Всемирный банк, Уолл-стрит со всем его колоссальным финансовым ресурсом; и наконец, на военно-политической надстройке в форме НАТО. Стержнем выступали царивший над всем этим доллар в качестве «голубой крови» мировой экономики (сейчас его чаще называют «мертвым президентом») и неоконовская идеология прав человека как инструмент легитимизации этой формы глобализма, обеспеченный всей мощью американских массмедиа и Голливудом, а также новейшими информационными технологиями, дающими небывалые ранее возможности для манипуляций массовым сознанием и ведения «сетевых войн».
Так где же произошел сбой первой модели глобализации, симптомом чего отчасти стали и арабские революции?
А произошел он, как представляется, на очень многих уровнях. Начнем с того, что международные финансовые институты и транснациональные банковские монстры, как говорил совсем по другому поводу страстный критик капитализма В. И. Ленин, «сосредоточили в своих руках необъятную власть». Причем ни они, ни транснациональные корпорации, как выяснилось, никому не подотчетны в рамках неотвратимо глобализирующегося рынка финансов, товаров и услуг. А это обстоятельство, названное стыдливым эвфемизмом «дерегуляция», стало вести к колоссальным злоупотреблениям и напрямую противоречить подотчетной народу плюралистической модели демократии, предлагаемой миру самими авторами глобализации 1.0. А кто выбирает банкиров с Уолл-стрита или руководство ТНК? Вопрос риторический.
Дальше — больше. Предложенная модель глобализации имела финансовую инфраструктуру и международные институты, операторов в лице ТНК и Уолл-стрита. Но она не имела упорядоченной промышленной инфраструктуры. В результате международное разделение труда в условиях свободного движения капитала и принципа максимизации прибыли, вышеупомянутой дерегуляции, произошло в 1990-х — начале 2000-х годов стихийно и привело к существенному перераспределению промышленных потенциалов, что породило целый ряд драматических дисбалансов. Стали бурно расти страны АСЕАН и в то же время сворачиваться производства в США (там промпроизводство дает сейчас всего 12% ВВП) и странах ЕС, а некоторые зоны оказались «прокляты», как бы стихийно превращаясь либо в зоны сырьевых придатков, либо в приходящие в упадок регионы, охватывающие целые страны. И это также было одной из причин «арабской весны». Молодежь Ближнего Востока, получившая благодаря политике правительств неплохое образование, ждет полноценного развития своих государств, а ей предлагают стать потребителями товаров из «промзон», скажем Китая или Южной Кореи.
Наконец, приказала долго жить сама модель экономического процветания, основанная на долгосрочном кредите, которая обеспечивала высокую динамику развития западных экономик на протяжении последних 40 лет — после «отвязки» доллара от золота в 1971 году. Дав вначале мощный импульс промышленному развитию, эта модель выродилась в упоминавшийся выше «казино-капитализм», поскольку финансовые потоки полностью оторвались от промышленной основы. Оказалось, что 80% производства перенесено в Азию, а 80% денег прокачиваются через Уолл-стрит. Такая структура мировой экономики не может долго и устойчиво существовать, что, собственно, показал и кризис 2008 года, и те же арабские революции.
Важный фактор, породивший множество проблем нынешней версии глобализации, заключается в том, что и базовая инфраструктура (кроме Интернета и телекоммуникаций) оказалась не готова к работе в условиях глобализации, что ведет к многочисленным и неоправданным экономическим и политическим издержкам. Как пример: отсутствие наземной инфраструктуры для перекачки нефти из Персидского Залива заставляет весь мир вздрагивать, когда Иран начинает говорить о перекрытии Ормузского пролива, через который танкеры вывозят нефть из добывающих стран этой зоны, или когда Украина заявляет о своем несогласии с заключенными ею же газовыми контрактами с Россией.
США же, как пишет саудовская «Сауди газетт», заняты другим — к примеру, проталкиванием проекта газопровода Туркменистан — Афганистан — Пакистан — Индия (TAPI), но не по соображениям экономической целесообразности, а для того, чтобы удушить экономически более состоятельный, однако политически не устраивающий Вашингтон проект газопровода Иран — Пакистан — Индия (IPI)[7].
Другой не менее важный изъян: ускоренная передача национальных полномочий наднациональным органам, опять же никем не избранным и никому не подотчетным. Для их правильного функционирования нужно доверие, а его становится все меньше и меньше, как показывают результаты парламентских выборов в Греции, превратившихся, по сути, как писал тот же «Экономист», в референдум о доверии к ЕС.
Однако ослабление национальных государств несет в себе неисчислимые риски. Никакие другие образования — ни частные армии, ни кредитные карты Visa — не способны решать задачи, исторически сформулированные и решаемые в их рамках, и прежде всего проблемы безопасности.
Главным же, если можно так сказать, системообразующим звеном, породившим кризис современной модели глобализации, стало то, что продвигалась она из одного центра и при опоре только на США и их союзников, причем зачастую силовыми методами, путем продавливания предложенной схемы как безальтернативной. Национальные интересы других, даже очень крупных игроков на международной арене не учитывались, им предлагали только встраиваться в существующие международные структуры монополярного мира и мириться с «неудобствами», а проще — с нарастающим ущемлением своего суверенитета. Предлагалось и предлагается до сих пор, чтобы все страны во имя «общих ценностей» поступились своим главным историческим завоеванием — правом самим выбирать путь развития.
Каковы же последствия такой глобализации и что со всем этим делать?
Надо признать, что последствия построения «вавилонской башни» нынешней версии глобализации 1.0 пока неубедительны: не обсужденная и не согласованная ни с кем, рожденная в глубинах непрозрачных структур, подобных Бильдербергскому клубу, внедряемая либо силой, либо исподволь (как якобы естественно-исторический процесс), зачастую в обход международно признанных механизмов, таких как ООН, предложенная модель монополярного мира явно переживает не лучшие времена. Если она не будет должным образом всесторонне и многоаспектно реформирована с учетом интересов других государств, то она либо рухнет, либо приведет к развитию крайне опасных конфликтных ситуаций. Иными словами, если исторический Запад не внесет кардинальных изменений в свою модель глобализации, не сделает этот процесс прозрачным и подконтрольным национальным государствам, не признает, что центр принятия решений так или иначе переносится на другие уровни в рамках модели многополярного мира, но при сохранении ведущей роли ООН, то нас всех ждут суровые испытания.
Многие страны, включая Россию, с псевдодемократической глобализацией, с сохранением власти одного сюзерена не согласны. В. В. Путин ясно об этом заявил, подчеркнув в своей предвыборной статье по внешнеполитической проблематике, что «Россия практически всегда пользовалась привилегией проводить независимую внешнюю политику. Так будет и впредь»[8].
А провести глубинную реформу еще не поздно. США и НАТО следует извлечь уроки из 20-летия «войн за демократию», отказаться от попыток навязать демократические принципы силой, путем вооруженной агрессии. Есть хорошая возможность — поступить по-новому в случае с Сирией, дав шанс национальным силам, приверженным демократии и выступающим против экстремизма и терроризма, начать конструктивный национальный диалог с выходом на глубокие реформы политсистемы страны. Сделать это возможно только опираясь на выполнение плана К. Аннана, вокруг которого должно объединиться все мировое сообщество — как сторонники, так и противники режима Б. Асада. Альтернативой ему может быть только гражданская война или вторжение извне. Впечатление на данный момент такое, что, учитывая единство пяти постоянных членов СБ ООН и стран «Группы восьми» в отношении путей урегулирования в Сирии (на момент написания статьи), шанс действительно есть, хотя действовать надо очень и очень быстро.
Причем это касается всех стран «арабской весны». Да, в них сильны критические и даже революционные настроения, желание коренным образом поменять ход дел. Но меньше всего там ждут прилета бомбардировщиков НАТО, а больше — добрых советов, как обустроить свой национальный дом, и конкретной помощи. И здесь Россия и западные страны находятся по одну сторону баррикад. Это хорошо видно на примере Йемена. Вопреки всем возможным разногласиям сформирована дееспособная группа «Друзей Йемена», в состав которой вошли и страны ССАГПЗ, и «пятерка» СБ, и Евросоюз. Эта группа способна, как доказывает практика, вполне эффективно работать в качестве инструмента содействия внутренним политическим трансформациям, что показала последняя встреча ее участников в Эр-Рияде 23 мая 2012 года.
Равным образом нашим западным партнерам не мешало бы пересмотреть и принципы выработки решения коренных вопросов безопасности — будь то в случае с ЕвроПРО или с ядерной программой Ирана (кстати, эти темы взаимосвязаны, или, вернее, искусственно увязаны странами Запада). Важно не бряцать оружием, не запугивать мир призраком новых войн, не душить партнеров односторонними санкциями, а перейти к длительному, терпеливому диалогу с «трудными» партнерами, одним из которых, кстати, является и Россия. Похоже, это сейчас действительно происходит, чему во многом способствует политика «перезагрузки» американской администрации Б. Обамы.
В конечном счете следует признать: мир намного сложнее и многообразнее, чем самые хитроумные построения самоназначенных теоретиков монополярной концепции глобализации. Да, глобализация будет идти, но она будет идти не по ранее заготовленным лекалам, а путем, продиктованным самой жизнью, которая требует уважения интересов всех участников международных отношений, их истории, культуры, религии, цивилизации наконец.
А это означает необходимость для всех стран, в том числе наиболее развитых, вернуться к основам Вестфальской системы, к принципам национального суверенитета, даже если это внешне кому-то покажется регрессом. Негосударственные акторы в международных отношениях важны и играют все возрастающую роль, отражая широкий спектр мнений гражданского общества. Но государства они не заменят, так как не обладают его инструментами, полномочиями, ресурсами и возможностями. Необходимо, конечно же, в полной мере обернуться лицом к ООН, к ее международно-правовым основам, может быть, подумать о возвращении в ее лоно ряда крупных международных тем, которые «уплыли» в руки других международных организаций, стоящих поодаль от нее.
Довольно неожиданно в пользу сохранения Вестфальской системы приоритета государственного суверенитета в своей статье «Вмешательство в Сирии может вызвать последствия глобального характера», опубликованной в «Вашингтон пост» 4 июня 2012 года, высказался матерый политик и дипломат Г. Киссинджер.
Защищая ее от слишком ретивых сторонников концепции «гуманитарной интервенции», он, в частности, пишет: «…традиционные стратегические императивы не исчезли. Смена режима почти по определению порождает необходимость национально-государственного строительства. Если этого не удастся сделать, то сам Международный порядок начинает распадаться. Могут появиться означающие беззаконие белые пятна, которые будут доминировать на карте, как это уже произошло в Йемене, Сомали, Северном Мали, Мавритании и на северо-западе Пакистана. Все это еще может случиться в Сирии. Распад государства может превратить территорию страны в базу для терроризма или поставок оружия соседям, которые, в отсутствие какой-либо центральной власти, не будут иметь средств противодействия им»[9].
Необходимо заняться глубоким, а не косметическим пересмотром, или, как пишет «Экономист», «реинжинирингом» мировой финансовой системы, поскольку уже очевидно, что продолжать жить на основе одной резервной валюты, «накачанной» пустыми деньгами, она в перспективе не сможет. Страны БРИКС это хорошо понимают.
Западу, думается, важно слезть с кафедры ментора, поучающего остальной мир, как жить, ему стоит понять и принять, что новые международные альянсы, появляющиеся на международной арене, такие как БРИКС, ШОС, ОДКБ и другие,— это не аберрация и не зигзаг истории, а закономерный процесс формирования полицентричного и многоуровневого мира, где решение задач, стоящих перед одними, не должно проходить через ущемление прав и интересов других, где сотрудничество развивается на равноправной основе.
Конечно, уже начавшееся переформатирование модели глобализации потребует немалых усилий, признания того, что монополии на принятие решений и предложение моделей развития, которые должны почему-то всеми восприниматься как безальтернативные, приходит конец, что на мировую арену выходят новые, требующие равных прав с бывшими «грандами» игроки, которые ищут свой путь и, встав на него, уже с этой стези не свернут. Может быть, это и есть один из главных уроков «арабской весны»…
______________
Примечания
[1]. Ларионова М. БРИКС в системе глобального управления // Международная жизнь. 2012. № 4.
[2]. http://www.warandpeace.ru/ru/exclusive/view/68247/
[3]. Camus Jean-Yves. Le monde manicheen d'Eurabia // Le Monde. 2012. 29 mai.
[4]. Илишев И. Г. Гуманитарная интервенция и международное право // Правовое государство: теория и практика. М., 2011. № 3 (25). С. 19.
[5]. Le Monde. 2012. 2 mai.
[6]. Ibid.
[7]. Rashid Hussain Seyed. Energy geopolitics show unsightly side? // Saudi Gazette. 2012. 27 may.
[8]. Московские новости. 2012. 27 февраля.
[9]. Kissinger Henry A. Syrian intervention risks upsetting global order // Washington post. 2012. 6 April.
Ключевые слова: ЛАГ, Саудовская Аравия и Катар, Организация исламского сотрудничества, ССАГПЗ, глобализация 1.0, «гуманитарные интервенции», неоконовская идеология.
Поделиться:
