Бегство в Египет. О Заболоцком и его стихотворении

Когда же отошли (волхвы),— се, Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошел в Египет, и там был до смерти Ирода, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: из Египта воззвал Я Сына Моего. Евангелие от Матфея

В августе 1953 года Николай Заболоцкий побывал в гостях у Бориса Пастернака. Полгода прошло после смерти Сталина. Они говорили о том, что жизнь понемногу меняется. Легче становится дышать. И очевидно, что впереди грядут еще большие перемены. Поэты немного почитали друг другу. Заболоцкого восхитила «Рождественская звезда» — стихотворение из еще неоконченного «Доктора Живаго». Потом он прочитал свои стихи. Борис Леонидович вдруг иронично заметил: «Николай Алексеевич, да, оказывается, я по сравнению с вами – боец!» Это не очень тактичное замечание гостя задело, хотя виду он не показал. И не то, чтобы он был не согласен, вероятно, это была правда, его произведения выглядели не слишком смелыми. Но была все же между ними разница, которую Пастернак мог бы и учесть. Он, по счастью, ни дня не просидел в тюрьме, а Заболоцкий прошел и пытки, и шесть лет лагерей. До самого двадцатого съезда на его столе лежали сочинения Ленина и Сталина: вдруг зайдет стукач. В ящике стола он хранил поясные ремни, в шкафу – бушлат, на антресолях – валенки. На всякий случай. И случаев, когда теплые вещи вот-вот могли понадобиться, после освобождения было несколько: государство не оставляло бывших зэков в покое.

И все он сражался: «Нет на свете печальней измены, чем измена себе самому». В своей тетради он выписал цитату, принадлежащую английскому писателю Уолфорту: «Одна из величайших трагедий в нашем уродливом мире состоит в том, что два существа – то, что человек есть и то, во что его превратили – живут в человеке одновременно».

В 1955 году у Заболоцкого был инфаркт. Он думал, что дни его сочтены. Лежа в постели, он мечтал только об одном: успеть рассказать о всем, что мучило его, о своих страхах и о своих надеждах. Оправившись, он написал первое и единственное свое стихотворение на евангельский сюжет. «Бегство в Египет».

Ангел, дней моих хранитель,
С лампой в комнате сидел.
Он хранил мою обитель,
Где лежал я и болел
Обессиленный недугом,
От товарищей вдали,
Я дремал. И друг за другом
Предо мной виденья шли.
Снилось мне, что я младенцем
В тонкой капсуле пелен
Иудейским поселенцем
В край далекий привезен.

Хорошо понимая, какая над ними нависла угроза, Иосиф покинул Вифлеем, не дожидаясь рассвета. Для Матери и Младенца дорога была крайне опасной, но он был уверен, что Господь не оставит Их. К тому же волхвы принесли немного золота, и на эти средства можно было как-то продержаться в чужом краю.

Египет был ближайшей провинцией Рима, где Святое Семейство могло чувствовать себя относительно спокойно. Туда не простиралась власть Ирода, и была огромная иудейская община, которая еще со времен Александра Македонского пользовалась большими свободами и уважением властей. Здесь впервые была переведена на греческий Библия и здесь же появились первые иудеи, обращенные из язычников. Но, была и еще одна причина, по которой Христос должен был оказаться именно в Египте. Для апостола Матфея, который при каждой возможности стремится подчеркнуть глубокую осмысленность и продуманность человеческой истории, она – главная.

24 января 1928 года в ленинградском Доме печати на Фонтанке состоялся вечер новой поэтической группы со странным названием ОБЭРИУ. Любители поэзии мечтали, что литературной жизни вернется былая яркость. Только легенды остались о схватках имажинистов, футуристов, акмеистов и прочих «истов», проходившие незадолго до и недолго после революции. Пронесся слух, что на вечере будет и один из героев тех словесных битв, а ныне главный советский поэт – Владимир Маяковский. Мэтра, впрочем, не было. Каждый из «обериутов» продумал свое появление на сцене. Александр Введенский, например, выехал на трехколесном велосипеде. Потом вынесли шкаф, на котором сидел Даниил Хармс. За ним вышел человек в военной гимнастерке, с румяным лицом, голубыми глазами, похожий на штабного чертежника. Но простота внешнего вида оказалась обманчивой. Стихи были даже необычней, чем у остальных.

Сидит извозчик, как на троне,
Из ваты сделана броня,
И борода, как на иконе,
Лежит монетами звеня.
А бедный конь руками машет,
То вытянется как налим,
То снова восемь ног сверкают
В его блестящем животе.

Услышав его, одна дама воскликнула: «Да ведь это капитан Лебядкин! Из Достоевского». Автор, Николай Заболоцкий нимало не смутился. «Да, но то, что я пишу не пародия, это мое зрение. Более того, это Петербург-Ленинград нашего поколения», город нэпманов. И заявил, что поэт-графоман из «Бесов» Достоевского гораздо интересней многих современных поэтов.

Первая книга Заболоцкого «Столбцы» среди молодежи произвела фурор. Но советские критики на нее обрушились. Певец-ассенизотор, отщепенец-индивидуалист, половой психопат. Заболоцкий с выражением зачитывал эти характеристики друзьям, под громовой хохот. Один критик обвинил автора в нимфомании. «А что это такое? – спрашивал Заболоцкий. – За это судят?». Книга запоздала. Она вышла в 1929-м – в год великого перелома, когда от НЭПа страна перешла к индустриализации и коллективизации.

Как пишет Иосиф Флавий, главной страстью Ирода было тщеславие. Закон и Пророки не оставили ему шансов на законный престол – он не был потомком Давида, да и вообще не был иудеем. Он взял власть силой римского оружия, и, унижаясь перед Августом, мечтал добиться рабского поклонения от иудеев. Он строил дороги, возводил мощные крепости и великолепные дворцы. Он превратил Иерусалим в красивейший и цветущий город, а Иерусалимский Храм – в чудо света. Цезарь посылал сюда дары, а его консулы почитали за честь помолиться в специально отведенном для язычников приделе.

Ирод укреплял и расширял границы, почти победил преступность и голод. В неурожайные годы бедным раздавали хлеб и снижали цены. Но народ упорно продолжал ненавидеть узурпатора, и только льстецы называли его великим. В ответ он всех подозревал и убивал всех, кто стоял у него на пути – жену, тещу, сына – и жил в постоянном страхе и ожидании заговора.

Поняв, что волхвы не вернутся к нему, и он не сможет тайно узнать, кто из Вифлеемских младенцев – будущий Иудейский Царь, он приказал убить всех детей этого города и его окрестностей в возрасте «от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов». По преданию, их было четырнадцать тысяч.

19 марта 38 года в квартиру Заболоцких пришли. В ящике кушетки, на которой сидели во время обыска Николай Алексеевич и Екатерина Васильевна, лежала записка от Бухарина. В НКВД она стала бы смертным приговором. Но кушетку открывать не стали. Из «крамольных» книг изъяли Библию и «Царя Иудейского» К. Р. Заболоцкого отвезли в Большой дом на Литейном проспекте.

«Действие конституции кончается у нашего порога» — сразу объявил следователь. Начался допрос, который продолжался без перерыва четверо суток. «Первые дни меня не били, стараясь разложить морально и измотать физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом – сутки за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось разорвать ботинки, так как я не мог переносить боли в стопах».

Многие подследственные, чтобы прекратить муки, практически кончали жизнь самоубийством, подписывая самые нелепые обвинения. Заболоцкий позже вспоминал, что во время допросов к нему пришла абсурдная мысль, которая, видимо, и спасла ему жизнь. Он был уверен, что его мучители – фашисты, которым как-то удалось проникнуть в советскую организацию. Это были враги. И он отвергал все их обвинения. Его начали жестоко бить. К концу допроса он практически потерял рассудок, и его отвезли в психиатрическую больницу, чтоб подлечить. «Остаток сознания еще теплился во мне или возвращался ко мне временами. Так, я хорошо помню, как, раздевая меня и принимая от меня одежду, волновалась медицинская сестра: у нее тряслись и дрожали губы». Вместе с ним, кто раньше, кто позже были посажены и уничтожены все его друзья.

Спокойно ль вам, товарищи мои?
Легко ли вам? И все ли вы забыли?
Теперь вам братья – корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сестры – цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята…
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Ему еще не место в тех краях,
Где вы исчезли, легкие, как тени,
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений.

Заболоцкий был осужден на пять лет лагерей. Он оказался на Дальнем Востоке, на лесоповале. Потом его перевели чертежником. Стало полегче. Но потом началась война. Жизнь заключенных стала почти невыносимой, а сроки освобождения сдвинулись на неопределенное время. Но он знал, что еще труднее было Екатерине Васильевне с двумя их маленькими детьми сначала в блокадном Ленинграде, потом – в эвакуации.

«Боже мой, седьмой год уходит из жизни, – писала она ему, – и где след, оставленный этими годами? В нашем сердце, а жизнь так и прошла мимо». «Нет,— отвечает он,— это неверно. Когда ты очнешься, отдохнешь, разберешься в своих мыслях и чувствах, ты поймешь, что не даром прошли эти годы, они не только выматывали твои силы, но и обогащали тебя, твою душу, и она, хоть и израненная будет потом крепче, спокойнее и мудрее. Я люблю эту жизнь со всеми ее радостями и страданиями». Они встретились только осенью 44-го, под Карагандой, в селе с замечательным названием – Михайловское.

Перед Иродовой бандой
Трепетали мы. Но тут
В белом домике с верандой
Обрели себе приют.
Ослик пасся близ оливы,
Я резвился на песке.
Мать с Иосифом, счастливы,
Хлопотали вдалеке.
Часто я в тени у сфинкса
Отдыхал, и светлый Нил,
Словно выпуклая линза,
Отражал лучи свет ил.
И в неясном этом свете,
В этом радужном огне
Духи, ангелы и дети
На свирелях пели мне.

В 46 году Заболоцкому разрешили вернуться. Он не захотел в Ленинград. Поселился под Москвой, в Переделкино, на даче у Вениамина Каверина. Сюда же перенесли вещи, которые сохранила Екатерина Васильевна за годы странствий. Жизнь возвращалась в свое русло. У него снова появилась возможность писать стихи и читать книги. В лагерях его сопровождал единственный томик его любимого поэта Боратынского. Теперь в его распоряжении была библиотека Каверина. Но вернулся он не в свободную страну, а все в то же государство Сталина. Вскоре вышла печально знаменитая статья Жданова, против Зощенко и Ахматовой. Союз писателей решил отреагировать и исключить их из своих рядов. Было объявлено о собрании. Заболоцкий только-только был восстановлен в Союзе. Ему обещали выдать московскую прописку. И Каверин, и Екатерина Васильевна стали уговаривать его пойти, что, разумеется, означало проголосовать за исключение. А они с Зощенко были добрыми знакомыми. Но не пойти означало затоптать ростки спокойной жизни, и, вероятно, уже навсегда.

В мрачном настроении Заболоцкий оделся и ушел на станцию. А часа через два вернулся. Жена ахнула: он шел, слегка пошатываясь и виновато улыбаясь. «Я очень полезно и очень содержательно провел время». Оказалось, что все это время он просидел в привокзальном кафе, выпивая и беседуя с местными рабочими. К счастью, новых бед не последовало. Но ждать их можно было в любую минуту. Радость возвращения снова сменилась страхом, и он перестал писать.

Два года Заболоцкий не мог возразить Пастернаку, с которым они давно уже подружились, и, наконец, после болезни решил дать ему стихотворный ответ. «Бегство в Египет» говорит о том, что смелым человек часто бывает от незнания, а истинным мужеством обладал только Тот, Кто изначально знал все, что с Ним произойдет, и добровольно пожертвовал Собой.

Пророк Осия, живший семь с половиной веков до новой эры, первым заговорил о грядущем Кресте. На его глазах люди, которым Господь Сам дал веру, снова превращались в язычников. Бог тяжко страдает от этого, но терпеливо ждет их свободного возвращения и лишь наводит на мысли о покаянии: «Я милости хочу, а не жертвы,— говорит Господь,— и Богопознания больше, чем всесожжений». Осия говорит о бесконечной Божией Любви – Она вывела народ из Египта. И пророк видит, как Она снова идет туда, на этот раз Сама, чтобы спасти уже все человечество.

Но когда пришла идея
Возвратиться нам домой
И простерла Иудея
Перед нами образ свой -
Нищету свою и злобу,
Нетерпимость, рабский страх,
Где ложилась на трущобу
Тень Распятого в горах, -
Вскрикнул я и пробудился…
И у лампы близ огня
Взор твой ангельский светился,
Устремленный на меня.

В последние годы у Заболоцких произошло нелепое расставание. Всю жизнь любовь служила им защитой от государства. И вот теперь, вздохнув свободнее, Екатерина Васильевна и Николай Алексеевич вдруг разошлись. Она влюбилась в писателя Гроссмана и ушла жить к нему. Он ушел к молоденькой поклоннице, подарив ей цикл «Последняя любовь».

Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована
Драгоценная моя женщина!

Очень скоро красавица поняла, что эти стихи не про нее – Заболоцкий думал только о жене и меньше, чем через год, вернулся в свою квартиру на Беговой.

В 57-м он впервые в жизни поехал за границу. Как и его любимый Боратынский, в Италию, по приглашению тамошних литераторов. В Союзе писателей его кандидатуру хотели заменить, но итальянцы настояли. Позднее поэт Рипеллино напишет, что был крайне удивлен видом Заболоцкого, который больше походил на бухгалтера или фармацевта. Николай Алексеевич тоже в долгу не остался, заметив, что Рипеллино похож на парикмахера. Поэта потрясла Флоренция, галерея Уффици, он несколько часов стоял перед картинами Боттичелли. Потом, в Венеции он, как влюбленный юноша, так долго плавал по Гранд каналу, что едва не отстал: «Вы еще приедете в Италию,— извинялся он,— и на гондоле покатаетесь. А для меня это последняя возможность».

Когда он вернулся, в Москве, на Беговой его ждала Екатерина Алексеевна. Он был счастлив. Переполнен планов. Говорил ей, что ему нужно два года жизни, чтобы написать трилогию из трех поэм. Смерть Сократа. Поклонение волхвов. Сталин. Сталин был для него фигурой сложной. Царь Ирод, закончивший духовную семинарию. Но ничего осуществить он уже не успел. 14 октября 1958 года больное сердце остановилось навсегда. Многие спохватились: «Какого большого поэта мы потеряли!» Екатерину Васильевну попросили выразить главную черту, характеризующую ее мужа. Она ответила одним словом: «Просветленность».