Провенанс: «блошиный» рынок Женевы. Интервью с Кристофом Болльманном, владельцем рисунков Н.Ге

Господин Кристоф Болльманн, женевский коллекционер, архитектор по образованию, владелец крупного собрания графических работ Николая Николаевича Ге, отвечает на вопросы редактора Ирины Лазебниковой.

•«Главное, что я сделал, − обнаружил вещи, которые считались у специалистов утраченными навсегда».  Кристоф Болльманн

Ирина Лазебникова. В середине 1970-х годов, когда Ваше внимание привлекли рисунки тогда еще незнакомого Вам художника, русское искусство было мало известно западному зрителю. Как Вы считаете, в какой степени изменилась эта ситуация в наши дни?

Кристоф Болльманн. Для меня важно, что имеют в виду, когда говорят о русском искусстве, – произведения, созданные в пределах географического пространства с названием «Россия», или уникальные художественные творения, передающие восприятие их создателями того, что происходит с обществом? Или то и другое разом?

В 1970-е годы любители искусства часто не имели возможности видеть произведения русских художников кроме тех, что находились в коллекциях западных музеев, – прежде всего, это были работы художников в изгнании. Книги, посвященные мастерам реализма, приходили к нам в советских изданиях. И подбор иллюстраций, и искусствоведческий комментарий были тут очевидным образом идеологически окрашены. Полиграфический уровень оставлял желать лучшего. Нефигуративное искусство почти совершенно замалчивалось. Сегодня и художественные произведения, и любители искусства путешествуют из страны в страну. Масштабные ретроспективные выставки вызывают рекордный приток посетителей, но от этого целый массив произведений русских художников не стал нам более знаком. Русское искусство на Западе было делом специалистов, и сейчас оно находится в том же положении.

И.Л. Расскажите, пожалуйста, о Вашей коллекции изобразительного искусства, о том, как она складывалась. Стали ли Вы целенаправленно собирать работы русских художников после знакомства с творчеством Николая Ге?

К.Б. Я вырос в интеллигентной семье, в которой почиталось Искусство. На стенах висело несколько полотен, были книги, где воспроизводились шедевры живописи. Рисование и музыка считались важнее спорта. Я покинул родительский дом в семнадцатилетнем возрасте, и должен был существовать самостоятельно, продолжая мои занятия искусством, а потом архитектурой в Женевском университете. Одновременно я перепробовал самые разные профессии, был заводским рабочим, плотником, гарсоном в кафе, учителем рисования, музыки, репетитором, гравером… (Потом я был фотографом, режиссером, артистом, клоуном, звукооператором, художественным руководителем… жизнь коротка, нужно успеть перепробовать множество разных вещей!) Я ходил на Женевский «блошиный» рынок. Здесь я мог задешево, полагаясь только на свой вкус, приобретать картины и гравюры, которые потом с малым успехом, с мизерной прибылью перепродавал другим торговцам. На такую выручку я мог наполнить холодильник продуктами на несколько дней вперед или сходить с подружкой в кино. Не всегда получалось перепродать картину, которая представлялась мне достойной внимания. Таким образом, я стал коллекционером из-за финансовой необходимости и из-за моих коммерческих неудач. Мне случалось покупать целые папки рисунков, порой – все, что находилось в мастерской у художника. И не потому, что каждое произведение представлялось мне интересным, а потому, что произведения эти, с моей точки зрения, составляли неделимое целое. Вот так-то я и купил в одно прекрасное утро 1974 года штук пятьдесят рисунков углем большого размера, валявшихся у торговца прямо на полу. Рисунки были преимущественно на религиозную тему, следовательно, продать их было невозможно. Десятки людей их видели до меня и не проявляли ни малейшего интереса. Случались балбесы, которые даже на них наступали. Я купил это собрание, проникшись уважением к «неизвестному» мастеру, конечно же, не заслужившему такого пренебрежения. Я предполагал, что эти рисунки – русского происхождения. На некоторых были полустертые надписи: угадывалось кириллическое начертание букв, но тогда я не догадывался, кто же автор. Только пятнадцать лет спустя, в 1988 году, я узнал, что это рисунки Николая Николаевича Ге. Случай буквально перевернул мою жизнь и открыл мою душу навстречу русской культуре. Но и сейчас я в ней так же мало осведомлен.

Сегодня моя коллекция очень эклектична, разнородна. Здесь – гравюры, рисунки, живописные произведения и редкие книги XVI–XX веков (некоторые из них – музейного достоинства). Барочное, романтическое, современное искусство, примитивное искусство… Я собрал также рисунки Георгия Александровича Пожедаева (1894–1977), иллюстрирующие «Братьев Карамазовых» Достоевского, чеховскую «Степь».

Выбор вещей, приобретенных для коллекции, продиктован случайностью находок, а также скромностью моих средств. Сделать покупку побуждает чувство, которое мне внушает то или иное произведение, а также неразгаданная тайна, стоящая за ним. Конечно, в отличие от других коллекционеров, я не «безумный приобретатель». Моя цель – не ревностное собирание престижных произведений. Идея, лежащая в основе коллекции, – узнать что-то неизвестное, разделить мою радость с единомышленниками, в этом – высшее предназначение составляющих ее произведений. Я – только посредствующее звено.

И.Л. Чем интересны для Вас подготовительные рисунки художника? Считаете ли Вы, что процесс создания образа, запечатленный на бумаге, может произвести порой даже более сильное эмоциональное впечатление, чем завершенное полотно?

К.Б. Эскиз – это первая встреча души художника и листа бумаги. Это – наиболее интимный момент воплощения замысла. Работая над ним, художник не заботится о том, чтобы нравиться, пленять, соответствовать эстетическим требованиям эпохи, зрительским ожиданиям. Он – в поисках формы, он «приручает» пространство листа. В эскизе видна мысль, обуреваемая желанием воплощения и сомнениями. Поиски мучительны, разочарования бесчисленны. Меня чарует в рисунках Н.Н. Ге свежесть, жизненность, которых нередко не хватает в его живописных работах. Ге – огромный художник, его влияние на русскую мысль – глубокое и длительное, а рисунки его – шедевры.

И.Л. Чем «зацепили» Ваше внимание рисунки Николая Ге, да еще настолько, что Вы решили немедленно их приобрести?

К.Б. Я и сейчас не знаю – я ли их выбрал, или это они меня выбрали. Луи Пастер говорил: «Случай улыбается только тому, кто к этому хорошо подготовлен». Мне было двадцать лет, я был беден. Но в этот день я был при деньгах, чувствовал себя «на подъеме». У меня была с собой сумма, на которую я мог бы прожить неделю. Исходное состояние рисунков, выполненных в угле, крайняя хрупкость материала, конечно, привлекли мое внимание. Небрежное обращение с этими вещами торговца и покупателей было причиной невосстановимых разрушений. Мне невыносима была мысль, что рисунки могут быть распроданы в розницу. Я вернулся домой с большим бумажным свертком под мышкой. Потом я постарался обеспечить рисункам наилучшие условия хранения.

И.Л. Вы провели большую работу, изучая судьбу картин и этюдов, оставшихся в Швейцарии после смерти Н.Н. Ге-младшего. Удалось ли в последние годы найти новые сведения о работах художника, исчезнувших из поля зрения специалистов? И еще один вопрос. В статье Виктора Тарасова («Творчество», 1991, № 12) сказано: «Прошло более десяти лет, прежде чем коллекционер, заполучив в свой дом гостей из СССР, случайно узнал, что владеет собранием рисунков выдающегося русского художника ХIХ века». Можете ли Вы назвать, кто именно из русских специалистов атрибутировал эти работы?

К.Б. Я сосредоточился на сопоставлении полотен Ге и эскизов, а также на попытке уяснить себе историю рисунков, того, как они оказались на «блошином» рынке. Целью моей работы было убедить специалистов, обнародовать сам факт существования этой серии, − пусть другие исследователи, например, Виктор Тарасов, продолжат эти поиски. Совершенно не зная русского языка, я прибег к помощи моего друга Ливии делла Валле, занимавшейся в ту пору русской литературой в Женевском университете. Как-то вечером Ливия пригласила поужинать своего преподавателя Симона Маркиша и его сестру Ольгу Рапе-Маркиш, керамистку из Киева. Их отец − большой еврейский поэт Перетц Маркиш (1895−1952). После ужина я предложил показать им несколько рисунков, разложил их на диване. После недолгого молчания, просмотрев все эскизы с Распятием, Ольга спокойно промолвила: «Ге!». Я впервые услышал имя художника. Тогда-то и завязалась эта замечательная история.

Мы пересмотрели все издания, имевшиеся в библиотеках. Прежде всего нас удивило, что в русских книгах имелись репродукции рисунков из моей коллекции с указанием: «Местонахождение неизвестно». Мы нашли каталог-резонне, посвященный творчеству Ге и изданный в 1904 году сыном художника (Н.Н. Ге-младшим, 1857−1938). Этот каталог служил историкам искусства свидетельством того, что многочисленные утраченные произведения, вещи, след которых затерялся, существовали и выглядели так-то и так-то. (Здесь замечу в скобках следующее. Орфография фамилии «Ге» по-французски очень разнообразна из-за транслитерации − Ge, Ghe, Gay. Дед художника был ремесленник-француз, поселившийся в Петербурге в конце XVIII века. Его фамилия писалась Gay. Такое написание принял и Николай Николаевич, сын художника. Фамилия Gay очень распространена в Швейцарии, из-за этого наши разыскания часто шли в неверном направлении).

Мы изучили документы о наследовании, составленные Ге-сыном, и открыли, что он завещал все свое имущество своей покровительнице, Беатрисе де Ваттвилль, владелице замка Жэнжэн, кантон Во, в обмен на пожизненную ренту. После смерти Николая Николаевича в 1938 году остались 64 автографа писем Льва Толстого, секретарем которого он был, большая библиотека, а также многочисленные живописные произведения его отца, среди них − знаменитое «Распятие» 1894 года, разыскиваемое по всему миру (Христос на кресте, ноги опираются о землю, справа − разбойник. Композиция горизонтальная: 194х1 245).

Беатриса де Ваттвилль скончалась в 1952 году. Ее дети не заботились о восстановлении замка. Имение было продано в октябре 1953-го, коллекции рассеялись. Правомерно предположить, что «Распятие» 1894 года окончательно утрачено. Существует свидетельство, согласно которому живописные полотна, так и оставшиеся не проданными, были отделены от рам, что нанесло им непоправимый ущерб. 

Рисунки находились на хранении в течение оговоренного законом срока, а затем были позабыты. Тут-то их и заполучил старьевщик, и так они попали на «блошиный» рынок. Дальше история Вам известна.  

Я убежден, что одна из важнейших задач искусства − объединять людей. Мы обращаемся к Искусству затем, чтобы оно нам открыло что-то в нашем бытии здесь и сейчас. Искусство должно быть живым. Произведение существует, если на него смотрят. В этом случае оно может взаимодействовать с человеческим восприятием, будить яркие переживания, изменять существующий порядок вещей, создавать условия для возникновения новых мнений, позиций, даже менять ход жизни.

На протяжении всех этих лет наилучшим вознаграждением для меня было то, что, благодаря этой коллекции я встречал исключительных людей, которые зачастую становились моими любимыми друзьями. Я хотел бы поблагодарить всех, кто оказал мне бескорыстную дружескую поддержку, без кого мои поиски были бы невозможны, а моя жизнь − гораздо менее полна. Приношу мою благодарность, в частности, Ливии делла Валле и ее семье в Неаполе, Симону Маркишу и Ольге Рапе-Маркиш, идентифицировавшим произведения, г-ну Райнеру Микаэлю Масону, возглавляющему отдел графики Музея искусства и истории (Женева), а также его сотрудницам за их советы и за хранение коллекции, Валентине и Жан-Клоду Маркаде, историкам искусства и крупным специалистам по русскому искусству, Изабель Кан, хранителю музея Орсэ в Париже, госпоже Ирине Антоновой, директору музея им. А.С. Пушкина, впервые поместившей на выставку 12 рисунков Н.Н. Ге из моей коллекции в 1994 году. Благодарю и Софи Перреле (Москва) за ее благожелательную помощь.

От редакции. Господин Кристоф Болльманн неоднократно выражал великодушное желание возвратить принадлежащую ему коллекцию в целостном виде в один из центральных музеев России. Журнал «Русское искусство» считает своим долгом привлечь к этому внимание общества. (В 2011 году рисунки Ге из коллекции Больманна были приобретены для Третьяковской галереи. Прим. IPPO.Ru)

Перевод Елены Степанян
Русское искусство, 2003, №3, с. 116-123