Роза Иерихона
Роза Иерихона
В знак веры в жизнь вечную, в воскресение из мертвых, клали на Востоке в древности Розу Иерихона в гроба, в могилы.
Странно,
что назвали розой да еще Розой Иерихона этот клубок сухих, колючих
стеблей, подобный нашему перекати-поле, эту пустынную жесткую поросль,
встречающуюся только в каменистых песках ниже Мертвого моря, в безлюдных
синайских предгориях. Но есть предание, что назвал ее так сам
преподобный Савва, избравший для своей обители страшную долину Огненную,
нагую мертвую теснину в пустыне Иудейской. Символ воскресения, данный
ему в виде дикого волчца, он украсил наиболее сладчайшим из ведомых ему
сравнений.
Ибо он, этот волчец, воистину чудесен. Сорванный и
унесенный странником за тысячи верст от своей родины, он годы может
лежать сухим, серым, мертвым. Но, будучи положен в воду, тотчас начинает
распускаться, давать мелкие листочки и розовый цвет. И бедное
человеческое сердце радуется, утешается: нет в мире смерти, нет гибели
тому, что было, чем жил когда-то! Нет разлук и потерь, доколе жива моя
душа, моя Любовь, Память!
Так утешаюсь и я, воскрешая в себе те
светоносные древние страны, где некогда ступала и моя нога, те
благословенные дни, когда на полудне стояло солнце моей жизни, когда, в
цвете сил и надежд, рука об руку с той, кому Бог судил быть моей
спутницей до гроба, совершал я свое первое дальнее странствие, брачное
путешествие, бывшее вместе с тем и паломничеством во Святую землю
Господа нашего Иисуса Христа. В великом покое вековой тишины и забвения
лежали перед нами ее палестины – долы Галилеи, холмы иудейские, соль и
жупел Пятиградия. Но была весна, и на всех путях наших весело и мирно
цвели все те же анемоны и маки, что цвели и при Рахили, красовались те
же лилии полевые и пели те же птицы небесные, блаженной беззаботности
которых учила евангельская притча…
Роза Иерихона. В живую воду
сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и
стебли моего прошлого – и вот опять дивно прозябает мой заветный злак.
Отдались. Неотвратимый час, когда иссякнет эта влага, оскудеет и
иссохнет сердце – и уже навеки покроет прах забвения Розу моего
Иерихона.
1930
