Там, где прошли стопы Его. В.Н. Крупин
Сияние Святой Земли насильственно пригашалось, общение с ней искусственно прерывалось, но любовь к ней от этого только крепла. Всё падало и рушилось: деньги, оружие, идеологии, кумиры, всё безследно распылялось в пространстве и времени, а наши безсмертные души улетали к центру спасения мiра — в Иерусалим, ко Гробу Господню, туда, где живёт вечность.
В Святой Земле ощущаешь, что никаких двух тысячелетий со дня Боговоплощения не прошло. Всё было и происходит сейчас, при нас. Сегодня засияла Вифлеемская звезда, на свет которой шли простые пастухи и учёные волхвы, сегодня Симеон Богоприимец и пророчица Анна встретили Его у врат храма, сегодня Он погружался в струи иорданские и «Дух Святый в виде голубине» сходил на Него. Сегодня и всегда Он идёт по дорогам Палестины, учит, исцеляет, насыщает хлебом земным и небесным, утишает бурю, сегодня восходит из-за нас, из-за наших грехов на Крест, «спасения нашего ради», сегодня «воскресе из мертвых и смертию смерть поправ», сегодня, оставив нам упование на Своё возвращение, возносится к Отцу Небесному…
Как же нам не стремиться в Святую Землю!
Чудо чудное, диво дивное
Главное чудо России в том, что она сохранила и приумножает веру в Бога. И за это Господь спасает её. Годы и годы воинствующего, именно воинствующего безбожия, страшные гонения на верующих, разрушение церквей, уничтожение духовной литературы, было ли такое на Западе? Нет. Так что ж они такие безбожные, что ж такие оплетённые сетями бесовщины, разврата? Кто им запрещал уповать на милость Божию? Да никто. Сами захотели жить хорошо и комфортно, и стали жить. И дожили до того — что стали биороботами, которым нужен сытый желудок, острые ощущения и безопасность. Но даже эти люди, что-то смутно чувствуя, посещают Израиль. Правда, когда обостряются отношения евреев и арабов, то туристов с Запада здесь почти не бывает. Боятся. А так как отношения обостряются непрерывно, то Святая Земля заполнена в основном православными.
В чудо надо просто верить. И это только кажется, что наукой всё можно объяснить. Но как объяснить, что отроки Вавилонские не сгорели в огне? Или что отроки Эфесские спали в пещере двести с лишним лет? Но ведь было же. А Чермное (Красное) море, которое расступилось перед израильтянами? А река Иордан, которая потекла вспять, когда в неё вошел Иисус Христос? И любое евангельское чудо засвидетельствовано множеством людей. А насыщение пятью хлебами пяти тысяч — «кроме женщин и детей»? Неужели все сговорились соврать, что их насытили? А чудо пророка Ионы, проглоченного китом и пробывшего в нём три дня? Тут свидетельств не называется, тут просто надо верить. И верить, как святитель, которого атеисты вопрошали: да как же это может быть? Святитель отвечал: «Если бы в Писании было сказано, что не кит проглотил Иону, а Иона кита, я бы поверил». Вот так и надо верить.
Как же не верить очевидному? Ведь всё так и было. И не только Иисус Христос ходил по воде, «аки посуху», но и апостол Петр мог бы ходить, если бы не испугался. Ведь шёл уже и стал утопать. «Почто усумнился?» — упрекнул Учитель.
И солнце останавливалось по молитве святого, и женщина превращалась в соляной столп, и вода становилась вином, и мёртвые воскресали. Всё было. Велик Бог Христианский! Он может всё.
Да мы и живём среди чудес. Просыпаемся: какое чудо — день наступил. А ведь мог и не наступить. Солнышко светит или дождик идёт — чудо какое. Водичка льётся с небес. Цветок расцвёл среди зимы на подоконнике. Зовите деточек полюбоваться. Птицы поют, бабочка села на тропинку, ветерок принёс запахи леса, улыбнулся тебе незнакомый человек — всё чудо, во всём Господь.
«Какая чудотворная икона всех чудотворней?» — спрашивают старца. — «А вот тот бумажный образок, который ты носишь с собой».
Прикосновение к вечности
Слава Тебе, Господи, опять я в Святой Земле! Дай Бог паки и паки ходить по улицам Иерусалима и улочкам Вифлеема, стоять на Фаворе, погружаться в Иордан, восходить на Сорокадневную гору… Дай Бог вновь посетить все навсегда любимые места Палестины. И оживает во мне радостное и благодарное чувство — я в Святой Земле! Сердце счастливо, грудь вдыхает животворный воздух спасения.
Жизнь моя пошла на закат, и никуда мне уже больше не хочется, только на родину, в Вятку, и сюда, в Святые пределы, где прошли стопы Его.
Сижу в прохладном дворике монастыря св. Герасима Иорданского, слышу, как попугай вперемешку с арабскими и греческими словами кричит по-русски: «Слава Богу! Слава Богу!». Это, сказала монахиня, его русские паломники обучили. Сижу и думаю: жил я только в детстве и старости, остальное — суета сует. Солнечное счастье открытия Божиего мiра вскоре, по мере взросления, затенялось заботами дня. И вот — как и не жил, а были только детство да этот приход на Святую Землю.
Да, так. Разве что-то значат наши дела, какие-то свершения по сравнению с безмерной величиной прихода в мiр Христа? И что такое любые страдания по сравнению с Его Крестным подвигом?
Попугай кричит: «Бай-бай, бай-бай, — и, после паузы, — Слава Богу! Слава Богу!».
Давно в детском блокноте записал я от деда слышанный им в его детстве духовный стих: «Наша жизнь словно вскрик, словно птицы полёт и быстрее стрелы улетает вперёд. И не думает ни о чём человек, что он скоро умрёт и что мал его век». Была в стихе такая строка: «Наша жизнь словно сон, но не вечно же спать!» — тогда не понятная. А всё просто — главное: у Бога нет смерти. День кончины — это день рождения в жизнь вечную, так что смысл земной жизни — однажды проснуться в жизни вечной со спокойной душой.
И это осознание — главный подарок Святой Земли. А она — уже навсегда — основа моей жизни. Она для меня — синоним Святой Руси. И это я записываю во взрослом блокноте, во время краткого пребывания на том месте, где ночевало Святое семейство, уходящее от царя Ирода в Египет.
О, сколько же я перечитал о Святой Земле! Читал прежде всего как простой смертный, а иногда и как человек, который дерзает добавить что-то своё. И в этом случае по-хорошему завидовал всем: игумену Даниилу, Трифону Коробейникову, Григоровичу-Барскому, Муравьёву, Норову, Хитрово, Смышляеву, Скалону, Лисовому, Житенёву, в общем, всем. Ибо изумлялся и их памяти, и их системному подходу. Как они привлекали в труды такое количество дат, событий, фамилий? После них я и не посмел бы писать научный труд, у меня задача скромнее — передать те ощущения, которые испытывал, пребывая в Святых пределах. Если Господь и раз, и два, и три привёл тебя в Палестину, нельзя же быть скрягой, обладающим богатством и не хотящим делиться им с теми, кто по бедности, или по здоровью, по возрасту не смог сам посетить святыни Востока.
Вифлеем
Вифлеем! Первая любовь моя на Святой Земле. Жил в этом городе больше десяти дней, а привезли туда палестинцы, минуя Иерусалим, куда въезда им не было. Огибали по грунтовым дорогам, через горы. Место, с которого я впервые увидел Вечный город, потом навещал. Это около монастыря св. Феодосия Великого. К удивлению сопровождающего переводчика, я упал на колени в красную пьшь грунтовой дороги. Такое чувство не испытать, видимо, более. Может быть, даст Бог бывать и бывать в Святой Земле, а однажды понять, что приехал сюда в последний раз.
Да, Вифлеем! Въехали в Вифлеем. О, магазин сувениров какой стал огромный! Тут рядышком гробница Рахили. И по сей час палестинские Рахили плачут, и по сей час избиение невинных младенцев продолжается.
Сердце радуется и печалится, не повторится время той пасхальной весны, когда всё тут избегал босыми ногами, в каждую свободную минуту бежал в храм Рождества. Палестинцы дивились на меня, приветствовали: «Моисей, — хлопали по плечу, — Давид!». Мальчишки забегали вперед, показывали на мои ноги, смеялись. Изображали, что разуваются, что готовы продать свою обувь. Греки в храме встречали как родного. Я долгими минутами был один-одинёшенек у Вифлеемской звезды, такую милость получил от Бога…
Не утерпел, сбежал от делегации, кинулся вверх по узенькой улице к «Гранд-отелю» в котором жил тогда. Уж какой он «гранд», — самый скромный. «Их вонэ хир», — сказал привратнику на диком немецком. Он улыбался и открывал дверь — «Русски?». Не стал и входить, расстраиваться, побежал дальше, выше по улице. Вот то дивное место, видно далеко: и поле пастушков, и гора Ирода, и дорога к Хеврону. На развилке улиц усиление, против прежнего, торговли. Гуси, утки, кролики. Голуби, тревожно воркуя, ходят внутри тесных клеток. Да, улицы, переулки, лестницы, лавочки… Людей больше, машин больше, товаров больше. А чего меньше? Меньше радости. Смех, шутки звенели на всём пути. Они и меж собой весело общались. Сейчас убавилось веселья. И то сказать — было тут недавно нашествие, и танки стояли на улицах, и храм как осаждённая крепость. Тогда в Вифлеем не пустили, а после, помню, пришёл в храм — Боже мой! — стены закоптили, всё разорено, зачернено даже, особенно тяжело было в самой пещере…
Помню, в Самарской епархии, недалеко от Тольятти, завалили землёй (бульдозеры работали), место явления иконы Божией Матери, источник, тут явившийся. Он, что важно сказать, появился как утешение, в год революции. Над ним свинарник построили, зловонная жижа из него стекала в низину. А источник пробивался. И одна верующая женщина набрала этой жижи в трёхлитровую банку, говоря себе, что всё-таки хоть, сколько-нибудь да будет тут воды из источника. И банка у неё стояла на крыльце. Утром смотрит — вся навозная масса вышла наверх, на стекло, а внутри осталась чистейшая родниковая вода.
По грехам моим образ Спасителя на колонне перед пещерой храма в Вифлееме не открыл на меня глаза. Монах безцеремонно меня выталкивает, — начинается служба.
Закрытые глаза Спасителя тяготили. Зная, как нескоро собирается народ к автобусу, как хватают паломников за руки у разных прилавков, помчался в Храм. И слава Богу! Упал на колени перед колонной, молился, а когда осмелился взглянуть на икону, Спаситель смотрел на меня. Строго, но, слава Богу, не гневно.
