Афонское подворье Свято-Пантелеимоновского монастыря в Стамбуле

Рядом были устроены другие афонские подворья Андреевское и Ильинское. Здания были многоэтажными. На каждом этаже - несколько комнат для паломников и общая кухня.

Фото: Благовест-инфо

Вид на подворья русских афонских монастырей в Константинополе.
Почтовая карточка кон.19-нач.20 вв.
Справа с небольшим коричневым куполом Пантелеймоновское подворье. Слева виднеются два желтых купола Андреевского, а за ним Ильинского подворий

Управляли подворьем монахи афонской обители. Строителем и первым настоятелем подворья почти 20 лет был иеромонах Паисий, считавший основание русской церкви в Константинополе самым главным делом своей жизни. Он был членом-сотрудником Императорского Православного Палестинского Общества.

О.Паисий (Василий Балабанов, 1834-1906)
На ленте - знак члена Императорского Православного Палестинского Общества

Отец Паисий (в миру Василий Балабанов) был родом из оренбургских казаков. После ошибочных духовных поисков, он раскаялся в содеянном и оказался на Афоне в Свято-Пантелеймоновском монастыре.

«Нива» № 6 от 1889 года посвятила на 4-х страницах (с 167 по 170, из коих одну фотографий о. Паисия, Ашинова. Негуса и других) обстоятельную статью о «Русской духовной миссии в Абиссинии». Из нее мы узнаем, что о. Паисий был родом из Оренбургских казаков, в рядах которых он прошел недолгую службу, после чего он начал свой духовный подвиг монахом Афонского Пантелеймоновского монастыря. С Афона о.Паисий был направлен игуменом обители в Царьград (Константинополь) для строительства подворья, и весь отдался своему послушанию. Результатом его трудов стало Пантелеймоновское подворье - огромное 5-ти этажное подворье, ставшее русской странноприимницей.

Во время войны 1877 года о. Паисий не покинул Стамбула и открыто, бестрепетно молился о даровании русскому оружию победы. Он посещал русских пленных, помогая им, чем мог. Все это он делал, не смотря на постоянную угрозу смерти со стороны взбешенных турок, клявшихся разорить подворье.

В мирное время в основательной пятиэтажной странноприимице мог найти приют любой русский паломник, направлявший помолиться на Афон, на Синай или в Святую Землю. Подворье брало на себя прием и уход за каждым русским, особенно простым серым паломником. Таковых паломников проходило в год от 4-х до 6-ти тысяч. 

Паломник после сутолоки пароходной жизни и Галатской суеты оказывался на подворье под материнским крылышком добрых афонитов, которые заботились о нем, как о родном. Монахи не только давали приют, но и водили по всем святыням Константинополя, и потом провожали на пароход, отправляя паломников далее, куда следует. Всем этим паломники были обязаны одаренному администратору отцу Паисию, который даже не умел писать и с трудом читал.

Фото: www.hersones.org

Монахи служили напутственные молебны для паломников. Для богослужений на верхнем, шестом этаже, странноприимницы был устроен уютный храм под небольшим византийским куполом в окружении террасы, по которой совершали крестные ходы или устраивали общую трапезу во время праздников. Чин освящения церкви совершил греческий Патриарх Иоаким III 2 февраля 1879 года. Двухъярусный резной иконостас и образа в нем были исполнены в монастырских мастерских на Афоне.

Икона вмч. Пантелеимона
Фото: www.hersones.org

Справа от иконостаса стоит киот с иконой вмч. Пантелеимона, написанный в 1898 году в Свято-Пантелеимоновском монастыре на Афоне специально для этого храма, слева — большой образ свт. Николая Чудотворца, сооруженный в 1949 в честь десятилетия эмигрантской общины. Напротив — киот с иконой Владимирской Божией Матери, от которой в 1891 в Москве произошло чудо с монахиней Митрофанией.

Чудотворная икона Божией Матери Владимирская
Фото: raksolana.livejournal.com

По преданию, икону Божией Матери "Владимирская" подарила храму монахиня из России, насельница Вознесенского женского монастыря Митрофания. В 1879 году, отправляясь поклониться Гробу Господню, она остановилась на Пантелеймоновском подворье. Икону, с которой она никогда не расставалась, – таково было родительское благословение, – она разрешила временно разместить в здешнем храме, поскольку в недавно основанном храме было еще мало образов, монахи уговорили Митрофанию оставить свою икону хотя бы на время путешествия. Монахиня согласилась, но очень тосковала по иконе. Через девять лет она отправилась на Синай, и по пути в Россию все ж таки забрала свою икону с собой. Однако вскоре по возвращении домой она тяжело заболела: ее лицо начало буквально «гнить заживо». Доктора не находили средств, чтобы ее вылечить и сулили ей скорую кончину. На праздник Успения Божией Матери Митрофания закутала свое лицо и пошла в Успенский Собор, где горько плакала и просила помощи у Богородицы. Неожиданно к ней подошла незнакомая женщина, спросила: «Вы из Константинополя икону взяли?» и приказала вернуть образ в храм Пантелеймоновского подворья. Женщина тут же отошла и исчезла. Сколько ни искала ее монахиня, найти не могла. Но запомнила слова незнакомки: «Верни икону на место, и ты поправишься». Как только Митрофания подготовила икону к отправке в Константинополь, ее болезнь прекратилась. Прожив длинную жизнь, матушка Митрофания больше никогда не болела. А икона и по сей день хранится в подворье... Это предание, записанное в 1891 году в Москве самой Митрофанией, в рамке под стеклом установлено рядом с иконой. 

Писатель Глеб Успенский, не раз побывавший в Царьграде, в своих путевых заметках 1886 года так описывал свое пребывание на Пантелеймоновском подворье: 

"Эта часть Константинополя называется Галата. Знакомство наше с нею начинается с того момента, когда лодка останавливается близ агентства Русского общества пароходства, о чем свидетельствует вывеска, закопченная каменноугольным дымом и прибитая к двухэтажному, ободранному, почерневшему, облупившемуся дому. Этот облупившийся, веющий гнилью и разрушением дом есть как бы прототип всей той гнили и грязи, с которыми нас сию минуту познакомит Галата в самых широких размерах. <...>
Здесь же, в Галате, на самом юру и в самом близком расстоянии от агентства Русского общества, находятся три русских подворья, устроенных на средства монахов Афонской горы и предназначенных для приема русских паломников, отправляющихся на Афонскую гору, в Иерусалим и возвращающихся оттуда обратно. На одном из этих подворий, Пантелеймоновском, мне пришлось ночевать несколько ночей. Это самое лучшее, роскошнейшее из подворий; к каждому русскому пароходу, приходящему из Одессы, Севастополя и Александрии, оно высылает монаха, который и приглашает с собой русских богомольцев. На обратном пути из святых мест богомольцы идут совершенно обнищалые, и Пантелеймоновское подворье на один только прокорм этих обнищалых богомолов тратит огромное количество пудов хлеба. Богомольцы, живя на подворье, получают помещение, пищу, чай, словом, все готовое, и платят кто что может. Дом, принадлежащий подворью, одно из лучших зданий Галаты: он обширен, в четыре этажа, прочен, солиден. В больших просторных сенях справа помещается лавка, где продают образа, фотографии, божественные книжки и какие-то афонские лекарства в пузырьках; отсюда же, из сеней, идет широкая каменная лестница во второй этаж и выше, в номера; они светлы, просторны, чисты, только подушки на кроватях жестки до помрачения ума, и еще есть один недостаток: какая-то умопомрачительная вонь, которая не проветривается никакими ветрами, въедается в платье, в белье и совершенно уничтожает всякую восприимчивость обоняния. Вонь эта, происхождения афонского, от каких-то трав или каких-то масел, поистине ужасна. Ужасно здесь также соседство со всевозможными вертепами Галаты; музыка кафешантанов, колокольный звон, пение русских и греческих монахов, служащих обедни и вечерни; звонки конок, крики разносчиков, сущий ад кромешный. Но среди этого ада подворье есть как бы оазис или остров, населенный русскими людьми всякого звания, преимущественно же мужиками. И островитяне живут, по-видимому, в полном разобщении с белым светом и его порядками.
Понадобилось мне выстирать белье, и оказалось, что на острове плохо понимают, что это означает. Богомолки стирать – стирают, а уж гладить – «не взыщите!»
    – Нет, этого не можем! – сказал чистосердечно монах-послушник.
    – Да вы спросите тут у барыни, куда она отдает белье-то?
    – И то правда!
Монах ушел, спросил и, воротившись, сказал:
    – Она неглаженое носит…
    – Как же быть?
    – А уж, ей-богу, не знаю! Мы вот какое носим…
Он вытянул из рукава подрясника рукав рубашки и показал, какое он носит белье. Но такого белья носить мне не пожелалось.
    – Постойте-ка, спрошу тут одну женщину.
Женщина «взялась» и преисправно изуродовала все белье; оно получилось рваное, синее, с крупными мраморными чертами, черными пятнами и желтыми следами раскаленного утюга, словом, всем походило на то белье, про которое послушник сказал: «Мы вот какое носим»". 

После долгих препирательств все-таки была найдена в городе более искусная прачка, и белье было приведено в должный вид, что удивительно, если учесть подпалины от утюга. впрочем этот эпизод не испортил общего впечатления от пребывания на подворье, и Г.И.Успенский завершает свою оценку обслуживанию на Пантелеймоновском подворье такими словами:

"Все, что братия делает для своих посетителей, делается крайне вежливо, предупредительно, внимательно до последней степени; и на пароход отправит, и с парохода перевезет, и вещи из таможни выручит. Кормят они своих жильцов, по-видимому, отлично; мне не приходилось пробовать обительской трапезы, целые дни я был в городе, но частенько встречал на лестнице богомольцев и богомолок с огромными мисками рыбных щей, большими ломтями белого хлеба. Нередко то там, то сям слышится икота, иногда чрезвычайно звонкая, не уступающая звонким нотам кафешантанных певиц. А ведь это уже одно свидетельствует о полном удовольствии".

Воспоминания о пребывании на Пантелеймоновом подворье в Константинополе оставил также И.П. Ювачев. Их можно прочитать на страницах его книги "Путешествие в Палестину", напечатанной в семи книгах "Исторического вестника" в 1902 году: 

"В Константинополе, как и в Одессе, недалеко от пристани, стоят рядом три больших подворья афонских монастырей. Чтобы быть последовательным, я опять остановился в подворье Пантелеймонского монастыря. Здешний монах-гостиник, красивый, здоровый человек, был не менее внимателен к своим гостям, чем одесский. Да и номера, пожалуй, здесь будут почище. За общим чаем, паломники вместе с гостиником, выработали план обозрения Константинополя и его древностей. За два дня пребывания в Константинополе мы многое успели осмотреть в нём; и так как все поездки происходили большими группами, то они нам обходились сравнительно недорого. Проводниками паломников были здешние монахи. Они хороши, как честные люди, искренно желающие услужить паломнику и защитить его от лишних поборов со стороны охранителей мечетей, но слабоваты в истории. Впрочем, у многих паломников среднего класса были в руках путеводители, — а потому и с этой стороны мы до некоторой степени были удовлетворены".

Хотелось бы остановиться на личностях некоторых монахов, служивших на подворье. Среди них были весьма колоритные типажи.

Например, на Г.И. Успенского произвел впечатление монах Амвросий, про которого он пишет: "Это бывший оренбургский казак, а ныне афонский монах, живущий на послушании в Константинополе. Никогда мне не приходилось встречать более цельного народного типа и более цельного народного миросозерцания. Первый раз я встретил этого инока (ему лет сорок пять, он небольшого роста, коренастый, немного тучный, крошечная белокурая бородка и узкие серые калмыцкие глаза) на площадке перед моим номером. Он разговаривал с какою-то богомолкой, высокой, худой пожилой женщиной, с черными проницательными или, вернее, пронзительными глазами".

Далее Г.И. Успенский пересказывает эту любопытную беседу о.Амвросия с одной из паломниц, невольным свидетелем которой он стал:

    — В Иерусалим, матушка? — спрашивал монах женщину, перебирая четки.
    — Да, ваше благословение, ко Гробу Господню хочется. Ох, Господи помилуй, Господи помилуй!..
    — А в России-то во святых местах бывала?
    — Как же, владыко, как же. Много я исходила по русским прозорливцам!..
Она опять заохала, отирая постно сложенные губы платком; отец Амвросий молчал, прямо смотря ей в глаза, точно изучал ее, поигрывая четками, и вдруг, как бы поняв, что за человек находится перед ним, прямо, просто и тихо спросил:
    — Ты блудница?
Вопрос был сделан так спокойно, просто и, по-видимому, был так верно направлен, что богомолка вздрогнула, глянула прямо в глаза монаху (не перестававшему спокойно смотреть ей в глаза и играть четками) и, растерявшись, произнесла:
    — Грешна, батюшка!
    — Грешна?
    — Грешна, владыко! Ох, грешна, грешна! И тяжело мне, от этого и иду-то я ко Гробу-то.
    — И по прозорливым людям от этого ходила?
    — И от этого, от самого, от греха моего.
    — И тяжело тебе?
    — Тяжко, тяжко, отец!
    — А ты хочешь, чтобы было легче?
    — Да как же не хотеть!
    — Чтобы грех-то не давил тебя?
    — Истинно так, батюшка!
    — Но ведь ты сама знаешь, что делала грех?
    — Знаю, батюшка!
    — Сама знаешь, что грешила, и думаешь, что какой-нибудь прозорливец сделает так, что греха на тебе не будет? Так? <...> Ты что ж, идешь в Иерусалим затем, чтобы там тебе извинили твою пакость? Простили? И ты опять тогда снова-здорово, с легким сердцем, задребезжишь? Нет, матушка, это не так! <...> Ты сама знаешь, что грешна, этого довольно. И где бы ты ни была, дома ли, в Иерусалиме, в Камчатке, везде ты блудница, везде совесть твоя говорит, что ты грешна, и, следовательно, если какой-нибудь прозорливец тебя облегчит, то он обманщик, и ты к нему шла за обманом, а не за правдой, и в Иерусалим ты идешь теперь также за обманом: хочешь обмануть сама себя, но не обманешь!
     — Да ведь ходят же прочие-то в Иерусалим-то?
     — Ходят, конечно! хотят голос совести заглушить, подделать грех на "не грех", вот и ходят!
     — Так что же делать-то? Как же быть-то?
   — Как быть? Сиди дома, кайся, не греши; знаешь, что грешна, — ну и знай! искупляй грех добрыми делами, отстраняй других от греха. Вот что делать. А сфальшивить против совести с прозорливцами да с Иерусалимами не удастся, матушка! <...>
       — Нет, уж поклонюсь Гробу!
      — Да поклонись, поклонись, отчего не поклониться. Поклоняться Гробу Спасителя нашего следует, только ты не норови обмануть его, не думай, что он согласится подлости твои оправдать. Он простит, — это верно, но только ты как следует, по чистой совести, покайся. Покайся по чистой совести, от всего сердца, — посмотри как полегчает! Уж тогда и самой в голову не придет повторить свой грех. ... Ну, молись Богу! все будет хорошо! Ты что, кушала ли сегодня?
       — Кушала, батюшка! Благодарим покорно!
       — Бога благодари, матушка!..
Богомолка поклонилась, вздохнула и медленно ушла.
       — Отче, — сказал я, — да ведь к вам богомольцы перестанут ездить, если вы будете пробирать их таким образом?
Отец Амвросий улыбнулся и сказал:
     — Как можно перестать! Греха много, грешников на Руси тьма-тьмущая! Правды искать не перестанут; но русскому человеку непременно надобно говорить сущую правду и прямо в глаза! Я человек неученый, оренбургский казак, никаких кляузных теорий у меня нет и ничего этого я не понимаю, — но по здравому уму сужу так, что в этом-то и есть русское правоверие: не прячься от своего греха, не отвиливай от него, не извиняй его себе ни в каком случае и поступай, как здравый ум скажет и совесть. <...>
Вот эта блудница-то, может быть, чью-нибудь семью расстроила, может быть, из-за нее дети чьи-нибудь несчастны. И ей тяжело, она ищет прощения, облегчения. Прости-ка ее, ан зло-то, содеянное ею, как было, так и осталось. <...> Ну так и хлопочи на самом деле, чтобы этого не было, исправься, перестань!" <...>
Очень хорошо это знаю на себе! Я, батюшка, был первейший блудник, если вам угодно знать, а почитал себя сущим ангелом, выше всех вас считал себя! <...> Знаю! Знаю, на что способен наш кляузный ум, звериный! Нашему народу потакать в этом нельзя, его надобно крепко держать в здравом уме! <...> Не беспокойтесь! Вот эта богомолка запомнила мои слова крепче, чем медовые речи прозорливца. Искренно вздохнет, настоящим образом испугается своего зла и греха и, может быть, настоящим образом поправит его. <...>
       — Иерусалим, — продолжал отец Амвросий, — для нашего мужика все одно, что для барина Париж! <...> нагрешит, животное, дома, в избе, на миру, награбит, назлодействует, накровянит свои лапы, и засто-о-нет! — "Ох, мол, тяжко! Пойду к прозорливцу, не разговорит ли меня, не выйдет ли так, что я не виновен?" <...> За тем же многие и в Иерусалим идут. <...> Нет! Нет! Нашему народу ни под каким видом нельзя в этом деле снисходить!.. Вот почему я и бьюсь, чтобы здесь, в Царе-то граде, учредить нашу русскую школу, которая бы учила жить только-по совести, вопреки всем иезуитским, кляузным учениям! Тут-то, в Царе-то граде, где скопилось всесветное зло, и надобно засветить, правду, попроще, да почище, да попрямее, попрямее непременно! У меня и проектец уже давно составлен. 

Родом из Оренбурга был и первый настоятель подворья о.Паисий. После возвращения на Афон он был вызван в Санкт-Петербург, чтобы войти в состав Русской духовной миссии, направлявшейся в Абиссинию (Эфиопию). Отзывы о нем от посла в Константинополе были вполне положительные, и в Петербурге о.Паисия в течение десяти дней приняли в братство столичной Александро-Невской лавры, затем спешно произвели в иеромонахи и следом возвели в сан архимандрита для большей внушительности экспедиции. Тогда к его фигуре было приковано всеобщее внимание. Впрочем, результаты экспедиции не дали ожидаемого эффекта, и закончил свои дни о. Паисий в Нижнем Новгороде, в Вознесенском Печерском монастыре в 1906 году.

Послушание на Пантелеймоновом подворье в Константинополе проходил будущий преподобномученик Иона (Иван Санков), пострадавший в Бутово. Он был командирован в Стамбул 1 марта 1914 года и прослужил там до начала Первой мировой войны, исполняя также череду священнослужения в церкви при Российском консульстве. Турция, выступившая на стороне Германии, потребовала от России выдворения со своей территории всех русских подданных. Иеромонах Иона с дипломатическим паспортом, выданным ему русским консулом, выехал из Константинополя вместе с сотрудниками Российского Генерального консульства и направился на одесское подворье Пантелеимонова монастыря, где зарегистрировался 25 октября.

В годы Первой мировой войны Пантелеймоновское подворье, как и все афонские подворья, было закрыто турками. В нем, как и еще на пяти подворьях, была устроена казарма австрийских солдат, а Андреевское и Ильинское подворья использовались под склады. Монахи были интернированы, храм подвергся частичному разорению и разграблению. 

После окончания Первой мировой войны афонские подворья были освобождены от австрийских казарм, в них разместились русские военнопленные. Подворья принимал у турецкого правительства в 1918 году настоятель Андреевского подворья в Одессе архимандрит Питирим (Ладыгин), имевший доверенности от афонских обителей. Вот как он об этом вспоминает в своей автобиографии:

"22-го октября к 10 часам утра был прислан другой турецкий начальник, который должен был сдавать мне Афонские подворья. Заведующий подворьями сказал мне: «Так вы будете принимать подворья по актам. В акте пишите всё подробно, что вы принимаете, в каком виде, пишите всё подробно. Когда от Вас были взяты — в 1914 году в декабре месяце. Нами они были взяты с полной обстановкой. А в настоящее время в них уже ничего нет. Наше правительство должно за всё уплатить. Акты будут подписывать двое, которые будут Вам сдавать. Подпишитесь Вы и еще кто-нибудь». Так всё окончилось. Я поблагодарил начальника, и мы отправились к своему пароходу. Прибыли вечером в 9 часов 22 октября. С нами прибыл и турецкий офицер, назначенный от визиря. Он спросил меня: «На сколько человек нужно приготовить провизии для пленных и где вам нужно приготовить». — «Около 1000 человек на Пантелеимоновском подворье, которое я беру, то есть буду принимать, где будут и пленные», - ответил я". 

Далее о.Питирим подробно описывает состояние Пантелеймоновского подворья:

"22-го октября на Казанскую Божию Матерь на праздник к 10 часам утра прибыл на пароход назначенный чиновник, который должен был сдать нам подворья. Я взял с собой доктора, и мы поехали на Пантелеимоновское подворье. Начали принимать. Подворье было в таком виде, что ничего не было, кроме пола и нар, которые были сделаны для солдат, стекла в окнах были выбиты. В 11 часов привезли военные кухни, провизию: мясо, хлеб. В 2 часа дня был готов обед для пленных. Накормив, их стали размещать. Разместили 800 человек, а 250 остались. Тогда я принял Белозерское подворье, где их и поместили. 23-го октября я принял Златоустовское подворье и Положение Пояса. Пленные всё прибывали. 24-го октября принял Крестовоздвиженское и Троицкое подворья. В течение недели пленных собралось 3700 человек. Из Одессы потребовали пароходы. Пароходов не было. Все они были разорены и побиты. Шилингины (?) угнал много пароходов с людьми за границу. Остался только один, который взял только 700 человек, а остальных не на чём было отправить. Продовольствие давало турецкое правительство.

1-го ноября 1918 года в Константинополь прибыл английский, французский, итальянский и греческий флот и заняли Константинополь, сделав с 1-го ноября его нейтральным. Им управляли четыре державы: Франция, Англия, Италия, Турция. 3-го ноября наших русских пленных Англия взяла, одела, выдав каждому три пары белья, ботинки, шлиносибарки, шинели, фуражки, непромокаемые плащи и продовольствие в виде консервов. Пленные начали продавать все на базаре и начали пьянствовать. Тогда было распоряжение от всех держав, чтобы никто не покупал английскую военную одежду от военнопленных. Среди военнопленных появился тиф, и пленные стали умирать. Мне самому приходилось одевать мертвых и ходить на кладбище и отпевать. Так продолжался весь ноябрь. Я измучился с ними. Они стали взрывать полы, колоть и жечь, греть себе чай, а на дворе дров было, сколько хочешь. Но они не брали, а жгли полы. Тогда я стал хлопотать перед державами, чтобы мне позволили из Афона привезти 24 человека — по 3 человека на подворье. Мне это разрешили, чтобы я съездил на Афон. А приехавшие в Одессу, 700 человек пленных, оказались большинство русских, а не украинцев. И гетманская власть отказалась принимать, и их возвращают обратно в Константинополь".

Чтобы справиться с таким количеством неуправляемых военнопленных, да еще и в разгул эпидемии, пришлось о.Питириму ехать на Афон, чтобы привезти для присмотра за подворьями побольше монахов. Вместо себя на период поездки он вызвал двух монахов из Одессы. Подкрепление с Афона о.Питирим привез в январе 1919 года. Как и планировал, приехало 24 человека. Сам он вернулся в Одессу.

В годы Гражданской войны подворье помогало выжить многочисленным беженцам из советской России. Монахи помогали вынужденным переселенцам оформить документы, найти пристанище и работу.

В 1920-е годы русская община в Стамбуле насчитывала многие тысячи человек. Большинство из них были представители интеллигенции и высших сословий, многие происходили из священнических семей. Усилиями этих людей столица турецкого государства на несколько десятилетий стала крупнейшим центром русской православной церковности. Русские люди, оказавшиеся на чужбине, благодаря Церкви не чувствовали себя оторванными от родины. 

Например, в хоре при Пантелеймоновском подворье с 12 лет пел Петр Иванович Липко (1909-1983), семья которого, принадлежавшая к купеческому сословию, эмигрировала в Константинополь в 1920 году. В 17 лет он написал первое свое музыкальное произведение "Разбойник благоразумный". Он окончил Британскую школу для русских мальчиков и девочек в Турции, с 1926 года учился в колледже св. Георгия.

С Пантелеймоновским подворьем была связана и судьба будущего второго иерарха РПЦЗ, открывшего в 1907 году Московский отдел Императорского Православного Палестинского Общества, архиепископа Анастасия (Грибановского), который с 1919 по 1924 года пребывал в Константинополе на подворье русского Пантелеимонова монастыря.

15 октября 1920 года Временное Высшее Церковное Управление (ВВЦУ) Юго-Востока России назначило владыку на правах епархиального архиерея управляющим русскими православными приходами Константинопольского округа, число которых быстро росло. 22 ноября 1920 года он был включен в состав ВВЦУ, заседания которого проходили в Константинополе, и избран заместителем митрополита Антония (Храповицкого).

В 1921 году, по поручению ВВЦУ архиепископ Анастасий посетил Афон и Святую Землю с целью ознакомления с положением афонских русских монастырей после войны и особенно с состоянием Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, экономические дела которой были совершенно расстроены военными потрясениями.

Сидят: второй слева генерал барон П.Н. Врангель, митрополит Антоний (Храповицкий), владыка Анастасий (Грибановский), супруга барона Врангеля Ольга Михайловна.
Югославия, апрель 1927 г.

В Константинополе владыка Анастасий возглавил Русский Комитет, объединявший до 35 организаций, организовывал общины, распределял прибывшее духовенство, находил помощь для нуждающихся и развил среди русских беженцев, числом до 175 000, плодотворную и многостороннюю пастырскую деятельность. Владыка тесно общался с бароном П.Н. Врангелем, который был неформальным лидером русских эмигрантов в Стамбуле. После Пасхи в 1924 году владыка Анастасий вынужден был покинуть Константинополь из-за запрещения окормлять русскую паству, наложенного Вселенским Патриархом, и отправился в Европу. 

В 1923-1925 гг. свои права на подворья русских афонских обителей в Константинополе заявило советское правительство, но безрезультатно, так как они официально находились в юрисдикции Вселенского Патриарха и никогда не принадлежали российскому государству. В декабре 1929 года грянула новая беда - турецкое правительство реквизировало все подворские здания в качестве достояния «старого русского императорского правительства». Храмы были опечатаны, в странноприимницах разместились турецкие заведения и жильцы. Русские святогорцы стали отстаивать свои права. В 1932 году в спор вступил СССР, опять начав претендовать на афонские подворья в Галате. Отстоять подворья помогли русские эмигранты и Вселенский Патриарх.

В эти трудные годы монахи на подворьях при любой возможности продолжали оказывать помощь русским беженцам, и постепенно вокруг храмов разрастались русские общины прихожан, принадлежавшие к РПЦЗ.

Община при церкви Пантелеймонова подворья была создана в 1939 году. Она славилась прекрасным хором, основанным в 1925 музыкантом Б. Б. Разумовским. Регентом этого хора долгое время был художник Н. К. Перов, украсивший в 1920-е стены подворской церкви росписями, которые не сохранились. 

В 1960-е гг. управление зданиями стамбульских подворий русских афонских обителей было передано «Обществу помощи бедным прихожанам святого Пантелеимона, святого Андрея, святого Ильи православных церквей». Чтобы собрать средства для помощи нуждающимся общество организовывало концерты, устраивало чаепития, благотворительные праздники для детей и балы для молодежи, а также сдавало в аренду туркам квартиры на нижних этажах подворских зданий. На собранные средства оказывалась помощь в организации лечения, обучения, похорон и т.п.

Со временем Пантелеимоново подворье превратилось в обычный жилой дом, где живут бывшие русские и стамбульские греки, а также турки. Но храм сохранил свое предназначение. Он по-прежнему находится в юрисдикции Константинопольского Патриархата, как и сама Святая гора Афон.

В 1960–1980-х, из-за упадка иноческой жизни в Пантелеимоновском монастыре на Святой Горе, службы в церкви константинопольского подворья стали нерегулярными, но после пополнения афонской братии вновь совершаются по уставу.

Приведем воспоминание о пребывании на афонском подворье группы русских паломников во главе с архимандритом Амвросием, настоятелем Свято-Введенского женского монастыря г.Иванова в 1993 году по пути на Афон на яхте "Пилигрим". Впечатления записала инокиня Екатерина (Егорова), которая исполняла послушание поварихи:

"Под вечер разыскали в деловых кварталах здание афонского подворья русского Пантелеимонова монастыря. Там же рядом находятся подворья Андреевского и Ильинского монастырей. Это последний пятачок, где еще сохранилось что-то от православия в этой некогда мировой столице христианства. Поднялись по лестнице на верхний этаж под самую крышу. Женя постучал в одну дверь. Открыла маленькая старушка и на русском с акцентом объяснила, что службы сегодня нет: "Приходите завтра. Будет утреня и Литургия". <...>

Утром прочитали правило ко причащению и поехали на службу. На верхнем этаже пяти- или шестиэтажного дома, принадлежащего афонскому подворью, открыта была маленькая церковь, над лестницей висели два колокола. Старенький священник-болгарин начал службу на ломаном русском, церковно-славянском языке. Он сам и пел, и возглашал, и читал. Мы с Женей пытались подпевать, но это было очень сложно, т. к. священник пел по-своему и слова произносил тоже по-своему. Сначала в храме никого не было, кроме вчерашней старушки Александры Васильевны М.

Наш батюшка о. Амвросий нас поисповедовал. Потом батюшка говорил, что православия в богослужении в этом храме мало. Исповеди не бывает, В службе много сокращений, И когда совершается Таинство Пресуществления Св. Даров, иерей должен благословить отдельно хлеб и вино с молитвой. Здесь этого не было, священник только маленьким крестом перекрестил вместе Чашу и Хлеб, и в душе у батюшки было сомнение, то ли совершилось Таинство, то ли нет.

К литургии собралось человек 10 старичков и старушек. Из них 5 человек пели на клиросе. Пели очень громко и вразнобой. Казалось, что слов, которые поют, они совсем не понимают. Но пели все же по нотам. Когда нужно было выносить Св. Дары для причащения, священник вышел с Чашей, прочитал молитвы по служебнику, а потом почему-то отдал Чашу о. Амвросию, и он нас причастил.

После службы нас пригласили в трапезную - угловую комнату на том же этаже. (Все остальное здание сдают туркам под квартиры, т.к. из русских жить уже некому, За чаем рассказывали нам о своей жизни. Они — дети русских эмигрантов, доживающие свой век в Турции. Их дети разъехались кто во Францию, кто в Америку. А они живут тем, что собираются в этом храме; все же здесь совершается служба Господу. Они еще помнят, что они русские!"

С 1995 года по благослоаению настоятеля Свято-Пантелеимоновского монастыря схиархимандрита Иеремии подворьем заведовал монах Корнилий (Гремякин), а иеромонах Виталий, служивший в храме св. Пантелеимона в 1997-2000 годах, возобновил общину, куда вошли преимущественно эмигранты из бывшего СССР. С 2000 году на постоянную службу сюда прибыл также иеромонах Тимофей (Мишин), ставший настоятелем подворья. Число прихожан выросло до 100 человек. В 2000-2008 гг. в Свято-Пантелеимоновском храме было совершено 17 венчаний и 149 крещений, постепенно возрождается паломничество из России.

Фото: Благовест

Подворье стало быстро восстанавливаться. В начале XXI века в храме провели кардинальную реставрацию, стены и потолки были заново расписаны. Маленькая уютная церковь заиграла красками. С большими усилиями удалось высвободить часть помещений от жильцов и сделать ремонт. Братия разместилась на пятом этаже. На четвертом останавливаются паломники.

Вот как этот период описал Михаил Талалай в своей книге "Русский Афон": 

"Отец Кукша – случай особенный. <...> Первый раз мы с ним познакомились в месте весьма динамичном – в Стамбуле, на Пантелеимоновом подворье. Вероятно, я стал одним из первых принятых там паломников – после долгого перерыва. Пантелеймоновцам только что удалось, в результате многих усилий, выселить из части подворья турок и сделать там ремонт. В одну из таких комнат, свежевыкрашенную и без какой-либо обстановки, я и вселился, с матрасом, заботливо выделенным о. Кукшей, на полу. Каждое утро, вместе с пением муэдзина, он деликатно, но твердо стучался ко мне и будил – никогда при этом, как и в святогорских странноприимницах, не заходя внутрь.

Монах производил впечатление того русского человека, о котором (в пассаже об Алеше Карамазове) писал Достоевский – что, мол, забрось его в самый дальний чужеземный край, да и там вокруг него все быстро образуется и наладится.

Отец Кукша выполнял свое константинопольское послушание точь-в-точь как его выполняли подворские иноки век назад: разъяснял мне, как проехать ко Влахернскому источнику, как повстречать старых русских стамбульцев, как без ущерба поменять валюту. Сам он жил на берегах Босфора не так уж давно, но владел бытовым турецким, а главное – хорошо изучил менталитет местных граждан. Основные свои силы он отдавал восстановлению русских подворий, и не только Пантелеимоновского, но и других, Андреевского и Ильинского.

Сумбурная Турция придавала о. Кукше дополнительное ускорение – ему разрешалось, как и всем гражданам СНГ, жить там лишь месяц: по истечении оного инок отправлялся в ближайшую заграничную страну, Болгарию или Грецию, и тут же возвращался".

Фото: Благовест

В настоящее время подворьем руководит иеромонах Тимофей (Мишин). Продолжительное время он был казначеем Афонского подворья в Москве. Постоянно в Стамбуле он не живет, приезжает на службы, а потом возвращается на Святую гору, в монастырь. Вместе с ним служит иеродиакон Евлогий. В храме принимают записочки для поминовения монахами на Афоне.

Храм находится между площадью Каракёй и Топхане по адресу: Istambul, Galata, Hoсa Tahsin Sok, 19. (Стамбул, Галата, Ходья Тахсин, 19). Телефон: (0212) 244-12-06.

___________
Источники   

1. Г.И. Успенский. Из цикла "Очерки переходного времени". 1889. Глава VIII. В Царьграде. Из путевых заметок 1886 года. Впервые опубликовано в газете "Русские ведомости", 1886, № 177, 1 июля, № 182, 6 июля, № 187, 11 июля, "№ 196, 20 июля. Печатается по изданию: Сочинения Глеба Успенского. Том третий. СПБ., 1891 Библиотека Либрусек 
2. М.В. Шкаровский. Русские храмы в Турции
3. П. И. Липко. Религиозные деятели Русского зарубежья
4. Церковь св. вмч. Пантелеимона Целителя. Подворье Свято-Пантелеимоновского монастыря на Афоне. Стамбул, Турция. Искусство и архитектура Русского Зарубежья
5. С.С. Санков. Преподобномученик Иона (Санков), пострадавший в Бутово. Митрофано-Тихоновский Крестный ход
6. М.Талалай. Русский Афон. Путеводитель в исторических очерках. Просветительское общество имени схимонаха Иннокентия (Сибирякова)
7. Инокиня Екатерина (Егорова). Паломничество на святую гору Афон яхты «Пилигрим». 1993 г. Введенский женский монастырь (г. Иваново)