Иерусалимский Патриархат и святые места Палестины накануне Крымской войны. М.И. Якушев

К 150-летию начала Крымской войны

В 2003 году исполняется 150 лет с начала Крымской войны (1853-1856 гг.), унесшей жизни свыше 522 тыс. русских, 400 тыс. турок, 95 тыс. французов, 22 тыс. британцев и ок. 5 тыс. сардинцев. Войны, явившейся одной из многих в длинной череде конфликтов за Святые места Палестины.

До недавнего времени можно было с уверенностью утверждать, что вся событийная часть Крымской войны, как ее подготовки, так и ход военных действий, достаточно хорошо изучена, и что здесь едва ли могут оставаться какие-либо "белые пятна".

При исследовании темы взаимоотношений Российской Империи с Антиохийским и Иерусалимским патриархатами в Архиве Внешней Политики Российской Империи (АВПРИ МИД России) была обнаружена подборка "нетронутых" ранее документов, проливающих свет на конфликт вокруг Святых мест в Иерусалиме и Вифлееме, вспыхнувший в 1850 г. между папой Пием IX (1846-1878 гг.) и Францией, с одной стороны, и православным духовенством Иерусалимской церкви и Россией, с другой. Именно этот межконфессиональный конфликт в действительности и послужил поводом к Крымской войне[2].

Западные исследователи предпочитали не акцентировать на нем свое внимание, делая упор лишь на политико-экономических аспектах восточного кризиса.

Причина подобной индифферентности к истории первопричины спора лежит, как представляется, скорее в нежелании напоминать о неблаговидной роли западных держав и Латинской, или Римско-католической церкви в инициировании конфликта с Иерусалимской Православной церковью в Палестине, что могло бы как-то повлиять на расстановку "общепризнанных" знаков полярности конфликтующих сторон.

Архивные материалы свидетельствуют: убедившись в намерении султана пожертвовать в пользу иностранных подданных католического вероисповедания преимущественными правами своих православных подданных, многократно подтвержденными предыдущими султанами, греческие иерархи, естественно, могли апеллировать в этом случае только к России. Европейские державы сразу усмотрели в российском участии в этом вопросе вмешательство во внутренние дела Османской империи с опасными для нее последствиями.

Вопрос о Святых местах продолжал сохранять свою значимость и в конце XIX в., когда (по аналогии с "Русской Аляской") на Арабском Востоке возникло новое понятие "Русская Палестина". Он также связан с неурегулированностью (1947-1949 гг.) палестинского вопроса и проблемы оккупированного Восточного Иерусалима (с 1967 г.). Так, принятая в ноябре 1947 г. Генеральной Ассамблеей ООН резолюция 181/II о создании на территории исторической Палестины двух государств - арабского и еврейского - предусматривала не только выделение Иерусалима в особую отдельную единицу (corpus separatum) под контролем ООН, но и обеспечение свободнго доступа верующим к Святым местам. Этот принцип был нарушен из-за начала арабо-израильской войны 1948-1949 гг. (когда еврейские, а затем израильские вооруженные формирования захватили Западный Иерусалим, после чего Трансиордания аннексировала Восточный). В июне 1967 г. в результате шестидневной войны Израиль оккупировал Восточный Иерусалим и закрыл доступ арабскому населению Западного берега и сектора Газа к Святым местам. Следует отметить, что с 1948 по 1967 г. иорданские власти не допускали израильских иудеев молиться у Западной стены («Стены плача») мечети аль-Акса (аль-Харам аш-Шариф) в Старом городе. Несмотря на сложившуюся нынешнюю обстановку в городе, ООН продолжает рассматривать Иерусалим как «особую отдельную единицу» (corpus separatum), Восточная часть которой является оккупированной территорией.

Вопрос о Святых местах затрагивает и Россию, чьи имущественные права на государственную и церковную собственность в Иерусалиме были нарушены в период деятельности британских властей в подмандатной Палестине (1920-1948 гг.). Затем, в 1948 г. проблема перешла "по наследству" к новым властям - Израилю и Трансиордании, установившими свой контроль над западной и восточной частями Иерусалима в ходе первой арабо-израильской войны. В 1967 г. в результате оккупации Восточного Иерусалима имущественная проблема для нашей страны еще больше усугубилась. В результате вопрос возвращения России русской собственности, расположенной в районе Святых мест Иерусалима, сохраняет свою актуальность и во многом зависит от окончательного определения статуса Святого города.

Российский генеральный консул в Оттоманской империи Константин Михайлович Базили (1809-1884 гг. – друг и однокашник Н.В.Гоголя по Нежинской гимназии. – М.Я.) еще в начале 40-х гг. XIX в. предупреждал об опасностях распрей между православной и армянской церквами в Иерусалиме перед лицом католиков, которые в конце концом могли втянуться в спор за Святые места Палестины. В донесении в русскую Миссию в Константинополе он писал: "…если успеют когда-нибудь Армяне в своем домогательстве (на совместное владение Рождественским собором. – М.Я.), то естественным образом рано или поздно те же права будут предоставлены Латинам, и тогда в Вифлеемском Храме повторится печальное зрелище публичных раздоров, волнующих Храм Святогробский, и ради общего мира останется пожелать, чтобы, как в Иерусалиме, ключи были в руках Мусульман, и Мусульмане станут и в Вифлеемском Храме, ныне им недоступном, курить свои трубки. <…> Если ныне допустить права, основанные на положении дел до пожара (Воскресенского собора в 1808 г. – М.Я.), то тяжбам не будет конца, и все будет клониться к пользе не Армян и не Греков – но собственно Латин. <…> Подробности эти и докучливы и наводят грустное чувство; по несчастию, в них-то заключаются распри между двумя нациями (конфессиями. – М.Я.), и именно потому, что все эти распри так мелочны и недостойны внимания, не предвидится им конца; людские страсти Духовенства сделали святыню Иерусалимскую источником фанатизма и раздоров между Христианами разных исповеданий"[3].

Следует заметить, что до 1853 года при посещении христианских Святых мест в Палестине османские эмиссары (ма’муры) не всегда отказывали себе в удовольствии выкурить трубку, попить шербета и отведать восточных сладостей, даже в Храме Гроба Господня[4]. Более того, присутствие глав местных церквей и иностранных консулов практически не влияло на эту турецкую привычку. Справедливости ради следует отметить, что если внутри христианской святыни обнаруживался мусульманский михраб (ниша в стене, обращенная в сторону Мекки), то турецкие эфенди уже не решались осквернять это святое и для мусульман место. Лишь после того, как по рекомендации К. Базили в 1853 г. русская Миссия в Константинополе сделала соответствующее представление Порте о недопущении осквернения христианских святынь османскими чиновниками, как, например, курение в Храме Гроба Господня, эта позорная для всех христиан практика более не повторялась [5].

В конце 30-х – начале 40-х годов XIX столетия западные державы стали проявлять повышенное внимание к Палестине. Они пытались распространить свое влияние, создавая там консульства, строя церкви, школы и больницы.

В 1839 г. Англия учредила вице-консульство в Иерусалиме, а в 1841 г. совместно с Пруссией назначила туда первого англиканского епископа-протестанта М.Соломона (1841-1845), этнического еврея-выкреста, дабы "привести иудеев Святого города ко Христу"[6]. Уже через год в Иерусалиме близ Яффских ворот была построена протестантская церковь, первая на Арабском Востоке.

В 1841 г. Франция также основала свое консульство в Иерусалиме "с исключительной целью защиты латинян" [7].

В 1847 г. Папа Пий IX (1846–1878 гг.) назначил одного из своих епископов Иосифа Валергу (1847–1882 гг.) "Латинским патриархом Иерусалимским", направив его из Рима через Константинополь в Иерусалим, куда после крестовых походов уже несколько столетий не ступала нога латинских иерархов.

Этот шаг нарушил многовековой порядок вещей, или статус кво христианских общин Палестины, духовное первенство и иерархическое старшинство среди которых традиционно признавались османскими властями за православным патриархом Иерусалимским и всея Палестины.

В инструкциях графа Нессельроде начальнику первой Русской духовной миссии архимандриту Порфирию (Успенскому) было рекомендовано внимательным образом наблюдать за действиями католического прелата в Святой земле [8].

С приездом Латинского патриарха в Иерусалим в межрелигиозные распри начало активно вмешиваться католическое духовенство. При этом в своих спорах оно объединялось то с греческим духовенством против армян, то с армянским против греков.

"Вопрос о Святых местах" послужил тем средством, благодаря которому в итоге папа Пий IX и французский принц-президент Луи Наполеон (с 1852 г. новоиспеченный император французов Наполеон III) сумели достигнуть поставленных перед собой задач.

В 1847 г. в ходе нападения католического духовенства на греческих священнослужителей и армянское духовенство в храме Рождества Христова из пещеры Воплощения с греческого алтаря была сорвана и Серебряная звезда. Причем, католики обвинили в краже греков. Тем не менее, Иерусалимский шариатский суд и османские власти признали вину за латинянами.

В начале 1850 г. при активных и скоординированных шагах Парижа и Папского престола (Рима) тема Святых мест Палестины выплеснулась на страницы ведущих европейских газет, подогревая религиозные чувства общественности. В ответ все громче стали раздаваться гневные и обличительные возгласы против православия по поводу "кражи" греками Серебряной звезды при попустительстве османских властей. Параллельно папа Пий IX всячески превозносил заслуги "истинного католика и рыцаря католической веры" Луи Наполеона в борьбе за Святые места.

В июле 1850 г. французский министр (т.е. посланник. – М.Я.) при Порте бригадный генерал Ж.Опик, ссылаясь на франко-турецкий договор 1740 г., от имени всего католического мира вручил великому визирю Мехмету Али-паше официальную ноту, в которой излагались требования «восстановить католическое духовенство в его прежних правах и привилегиях на Святые места», якобы восходящих еще к завоеванию Иерусалима крестоносцами в 1099 г. Французский демарш был подкреплен аналогичными нотами дипломатических представителей Бельгии, Испании, Сардинии, Неаполитании, Португалии, Австрии и Великобритании.

В ответ российский посланник в Константинополе В.П.Титов[9] в особом меморандуме на имя великого визиря резонно возразил, что права Иерусалимской православной церкви на Палестинские святыни неоспоримо древнее, ибо восходят еще к началу IV в., когда практически все святилища Палестины как провинции Восточной Римской империи принадлежали иерусалимскому православному духовенству. Кроме того, ссылаясь на Кючук-Кайнарджийский мирный договор 1774 г. (по которому Россия пыталась покровительствовать Восточной православной церкви и всему православному населению Османской империи. – М.Я.), русский дипломат представил Порте полтора десятка турецких фирманов, не только подтверждавших преимущественные права Иерусалимской православной церкви на Палестинские святыни, но и сводящими на нет притязания Франции.

Султан Абдул Меджид удовлетворил сначала просьбу Николая I: была формирована новая комиссия, "более объективная", с помощью которой в конце января – начале февраля 1852 г. Порта подготовила и издала долгожданный для православных фирман, закреплявший статус-кво Святых мест и преимущественные права на них Иерусалимской православной церкви. Заинтересованные в скорейшем окончании этого беспокойного, затянувшегося на два года дела, турки торжественно вручили фирман с собственноручным султанским хатт-и Шарифом [10] находившемуся в Константинополе Иерусалимскому патриарху, препроводив также в русскую Миссию соответствующую ноту с копией фирмана и личное послание султана Абдул Меджида на имя императора Николая I. В письме падишах обещал защитить интересы своих православных райа (подданных), а также сохранить их права на христианские святилища. Фирман квалифицировал притязания католиков как безосновательные и несправедливые. Вместе с тем, католики получили ключ от пещеры Рождества, который до этого находился в руках только греков и армян. Это являлось уступкой в пользу латинян, существенно нарушавшей статус-кво Святых мест, поскольку по древним восточным традициям обладание ключом от здания или дома фактически символизировало имущественное право на него.

После издания фирмана турецкое внешнеполитическое ведомство направило французскому посланнику Лавалетту ноту за подписью министра иностранных дел Али-паши от 9 февраля (по новому стилю), в которой помимо содержащейся в фирмане информации сообщалось о решении Порты удовлетворить два притязания Парижа: разрешить католикам проводить богослужения внутри пещеры Гробницы Богородицы и передать им три ключа от дверей Вифлеемского собора Рождества Христова.

Порта надеялась, что этот порядок, закрепленный султанским фирманом с хатт-и-шарифом, удовлетворит заинтересованные стороны. Однако реакция на издание фирмана и ноты была диаметрально противоположной в Петербурге и в Париже.

В циркуляре графа Нессельроде, направленном в российские посольства и миссии за рубежом, говорилось: "Письмо (султана императору. – М.Я.) и фирман были написаны в таком духе и в таких выражениях, которые несколько отдалялись от настоящего положения дел, которое мы всегда старались сохранить; но так как эти документы Государь Император изволил найти удовлетворяющими до некоторой степени справедливую заботу Его Величества о правах и пользах Православной Веры в Иерусалиме, то, движимый миролюбием, Его Величество соизволил принять их в виде торжественного и окончательного условия". Даже британская дипломатия в Константинополе полагала, что «претензии Греческой (православной – М.Я.) церкви будут более полно обеспечены, чем раньше” [11].

С другой стороны, посол Лавалетт расценил последний фирман как документ, подрывающий договор 1740 г. и оскорбляющий достоинство Франции и его лично. Аналогичное мнение разделял и президент Франции Луи Наполеон.

Сопоставительный анализ официального французского перевода хатт-и шарифа (оригинал был написан на турецком. – М.Я.) показывает, что Порта издала его в двух, почти идентичных вариантах. Первый, дарованный грекам, датирован 1268 годом "половиной луны Ребиул-Ахира" по мусульманскому календарю, то есть концом января (по старому ст.) – началом февраля (по новому ст.) 1852 г. – по христианскому. В переданной отъезжавшему в отпуск французскому министру второй версии уже отсутствовала фраза, квалифицировавшая притязания католиков на основные христианские святыни как "безосновательные". К тому же в документе значилась и другая дата – "Джеммази-уль-Эвель, 1268 года", то есть конец февраля (по старому ст.) – начало марта (по новому ст.) 1852 г.

Лавалетт, в нарушение Лондонской конвенции 1841 г. о закрытии проливов, прибыл в турецкую столицу на военном трехпалубном корабле "Карл Великий". Он в категорической форме потребовал, чтобы Порта либо сделала должные изменения в своем последнем еще не оглашенном фирмане, либо предоставила новые льготы католикам. С этого момента спор о Святых местах перешел из религиозной плоскости в сугубо политическую. Отныне уже решался вопрос о том, за кем сохранится преобладающее влияние на христианском Востоке: за православной Россией или за католической Францией.

Как было сказано выше, султан частично выполнил данное в своем ответном письме российскому монарху обещание сохранить статус-кво Палестинских святынь. Вместе с тем, чтобы султанский указ вступил в силу, как того требовали древние традиции, нужно было направить в Иерусалим специального уполномоченного для публичного оглашения фирмана в присутствии губернатора (паши), мусульманского судьи (кади), членов городского совета (маджлиса) на его заседании в полном составе с последующей регистрацией документа в иерусалимском суде (махкамы). Без этой обязательной юридической процедуры изданный высочайший фирман формально оставался лишь на бумаге и в любой момент мог быть юридически и фактически отменен новым исходатайствованным у Порты фирманом.

Это хорошо понимали на Дворцовой площади, беспокоясь по поводу заминки с исполнением султанского хатт-и шарифа в Иерусалиме. Из Зимнего дворца в султанский дворец был послан сигнал недовольства: находившийся в отпуске В.П.Титов остался в Петербурге, а функции "управляющего делами" Миссии (поверенного в делах. – М.Я.) стал исполнять действительный статский советник А.П.Озеров. Султан Абдул Меджид правильно понял намек "Северной Пальмиры", снизившей уровень своего дипломатического представительства, и поспешил назначить второго секретаря своего дивана [12] Афиф-бея комиссаром (ма’муром), специально уполномоченным (ad hoc) для оглашения хатт-и шарифа (высочайшего указа. – М.Я.).

Вместе с тем, дерзкое возвращение Лавалетта в Стамбул вызвало большой переполох в Серале [13] и Порте, и перед отплытием Афиф-бея в Палестину турки сделали новые уступки французскому кабинету. В качестве компенсации за дарованный грекам фирман и нанесенный ущерб престижу Франции Лавалетту было тайно обещано, что комиссар Афиф-бей воздержится от его оглашения, а так же то, что латинское духовенство получит ключи от большой двери Вифлеемского храма. Об этом французский посол "доверительно" сообщил своему британскому коллеге.

После нового демарша российского поверенного в делах перед великим визирем Порта, несмотря на протесты французского посла, все же дала указания Афиф-бею исполнить хатт-и шариф, однако со значительными отступлениями от заведенного порядка.

Церемония оглашения высочайшей воли (ирады) султана предполагала присутствие уполномоченного представителя османского правительства, зачитывавшего высочайший указ на торжественном пленарном заседании городского совета с участием губернатора Иерусалимского санджака (округа. – М.Я.), судьи, муфтия, представителей городской знати и глав христианских церквей: Православной, Армянской и Латинской. Затем фирман вносился в регистры иерусалимского суда и сдавался на хранение в архивы той церкви, которой он был дарован.

На состоявшейся 29 ноября 1852 г. церемонии публичного оглашения хатт-и шарифа все происходило несколько иначе. Накануне заседания меджлиса комиссар Афиф-бей сказался тяжело больным, делегировав право прочтения документа губернатору Хафиз-паше. Паша созвал обычное заседание (вместо требуемого по протоколу торжественного. – М.Я.), на которое не был приглашен Латинский патриарх Валерга под тем предлогом, что он, мол, не являлся подданным султана. Однако султанский подданный Армянский патриарх тоже не присутствовал на церемонии. Тем не менее, хатт-и шариф с фирманом был оглашен губернатором Хафиз-пашой, зарегистрирован в суде, а затем вручен предстоятелю Иерусалимской православной церкви Кириллу для хранения в патриарших архивах.

Когда же достоверные вести об исполнении фирмана дошли из Иерусалима до Константинополя, то в конце ноября – начале декабря 1852 г. французские агенты в Сирии стали энергично распространять информацию (которая вскоре подтвердилась. – М.Я.) о надвигающейся французской эскадре обновленного парового флота к берегам Леванта. При этом особо подчеркивалось, что причиной визита французских кораблей являлась неурегулированность вопроса о Святых местах. Посол Лавалетт по-прежнему угрожал военным флотом, если спор решится не в пользу католиков.

Османские визири пребывали в тревожном ожидании, а при первых сообщениях о приближении французского флота в Стамбуле сразу заговорили о возможности удовлетворения притязаний Парижа. В начале декабря 1852 г. Порта объявила о высочайшем повелении султана, согласно которому ключ от больших дверей Вифлеемского храма (находившегося в совместном владении греков и армян. – М.Я.) должен был быть изъят у греков и передан католикам, а султанский "подарок" (на самом деле, подарок был сделан на средства бывшей королевы французов Амелии. – М.Я.) – новая Серебряная звезда "восстановлена" на православном алтаре Вертепа (или Воплощения) Рождества Христова.

Во исполнении этого повеления губернатор, мулла, два комиссара, местные чиновники – эфенди – и члены меджлиса, не сказав ни слова патриарху Кириллу, тотчас же отправились в Вифлеем. Из прилегающего к Рождественскому собору латинского монастыря через внутреннюю дверь турки в сопровождении лишь французского консула проникли в пещеру придела Воплощения под православным алтарем собора. Попав в грот, уполномоченный Порты комиссар Афиф-бей достал из коробки (опечатанной печатью турецкого МИД) звезду и возложил ее на место похищенной. К большому удивлению турецких чиновников на дубликате, имевшем ту же самую форму и размер, была выгравирована лишь надпись на латинском языке: "Hic De Virgine Maria Jesus Christus Natus est" ("Место Рождества Иисуса Христа от Девы Марии") и непонятно откуда взявшийся год "1717". Все эфенди расхохотались от подобной неожиданности. Хафиз-паше даже не надо было изображать на лице досаду. Все, что смог произнести губернатор, была лишь наивная, но справедливая фраза: "Нам должно быть стыдно"[14]. Причина столь самокритичного высказывания турка заключалась в том, что выполнение высочайшего фирмана осуществлялось с грубейшим нарушением веками установленного протокола. Преимущественные права на алтарь в пещере Воплощения, на котором восстанавливалась «утраченная» в 1847 г. звезда, принадлежали православному духовенству. На проходившей в спешке и как бы «по-воровски» церемонии восстановления «латинской» звезды не присутствовали ни православный, ни армяно-григорианский патриархи Иерусалима.

Установив таким странным способом звезду, Латинский патриарх Валерга стал требовать от османских властей новых уступок: право на обладание ключом от главных ворот «смирения» и разрешения на богослужения в храме Рождества Христова в Вифлееме в нарушение статус кво одной из двух главнейших христианских святынь.

Вместе с тем, перед поспешным убытием из Иерусалима Афиф-бей попросил Хафиз-пашу принять надлежащие меры по недопущению католических нововведений в Вифлеемском храме. Когда же на католическое Рождество 25 декабря 1852 г. патриарх Валерга попытался было осуществить свой торжественный вход в базилику Рождества через главные ворота с молитвами на латыни, песнопениями и развешиванием католического убранства на внутренней колоннаде собора на его пути встали специально прибывшие туда губернатор Иерусалима и начальник городской полиции. Недовольная католическая процессия была вынуждена молча проследовать через боковую дверь православного храма в свой католический монастырь.

Порта всячески старалась представить дело о Святых местах успешно разрешенным. Правда, реакция Парижа и Петербурга изменилась: Рим преподносил это как победу Католицизма над Православием, а Париж – как победу своего "христианнейшего" императора Наполеона III над российским императором. Николай I расценил уступки Стамбула как "противные смыслу" хатт-и шарифа и данного ему лично султаном торжественного обещания восстановить и впредь не нарушать статус кво преимущественных прав Иерусалимской православной церкви на Святые места, а значит – оскорбительными для Православной церкви, для России и лично для русского императора. Аналогичное мнение разделяли предстоятели Константинопольского, Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского патриархатов. Только что избранный Константинопольский патриарх Герман как «первый среди равных» обратился от имени Восточной православной церкви к Святейшему Правительствующему Синоду с мольбой о помощи российского императора Николая I своим единоверцам [15].

Покровительство православной России патриархатам православного Востока со времен Ивана III, в особенности после создания историософской теории старца Филофея «Москва – Третий Рим», стало одной из важнейших составляющих внешнеполитического и военного дела русских князей, царей и императоров. Она лежала практически в основе каждой новой русско-турецкой кампании. Особо четко эта идея просматривалась в «греческом проекте» Екатерины Великой.

Убедившись, что посредством дипломатической переписки невозможно склонить султана к выполнению взятых на себя обязательств, император Николай I решился встать на путь энергичных мер.

По инициативе графа Нессельроде царь прибег к использованию приемов военной дипломатии: в боевую готовность были приведены сначала 5-й, а затем и 4-й армейские корпуса в Придунайских княжествах. С декабря 1852 г. началась подготовка к отправке чрезвычайного посольства в Константинополь. Император Николай I лично назначил светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова (правнука сподвижника Петра Великого) главой этой миссии, целью которой было окончательное "устройство" дела о Святых местах.

Еще до отправки посольства император пытался привлечь на свою сторону Англию, для чего трижды вступал в Петербурге (в январе–феврале 1853 г.) в личные переговоры с британским послом в России сэром Г.Х.Сеймуром. В лучшем случае царь рассчитывал на согласие Лондона поддержать в этом вопросе Петербург против обозначившейся оси Париж – Стамбул, в худшем – на нейтралитет Великобритании. На повторное [16] предложение Николая I разделить имущество умирающего на руках "больного человека" (то есть Османской империи. – М.Я.) Лондон предпочел сначала воздержаться от ответа, а уже через месяц сделал выбор в пользу Парижа (и соответственно Стамбула), не уведомив Петербург о своем решении.

Как уже отмечалось, цель посольства Меншикова состояла в решении двух задач по вопросу о Святых Местах:

во-первых, вести переговоры о восстановлении статус-кво, закрепленного в дарованном грекам фирмане;

во-вторых, составить новый формальный акт (сенед или конвенцию – М.Я.), который удовлетворял бы ущемленную в своем достоинстве Россию за все произошедшее, так и гарантировал бы сохранение прав Иерусалимской православной церкви и недопустимость впредь посягательств на ее интересы и права.

Кроме того, на тот случай, если султану понадобились бы гарантии от угроз со стороны французского кабинета, князь Меншиков имел указания предложить ему подписать секретный оборонительный альянс, который не накладывал бы никаких других обязательств на Турцию, выходящих за рамки сенеда (трактата. – М.Я.).

В случае отклонения выдвинутых Россией требований послу предписывалось объявить "последние условия" (ultimatum), дав Порте несколько дней на размышление, после чего со всем штатом российской Миссии покинуть Константинополь в знак приостановления дипломатических отношений c османским правительством.

Миссия князя Меншикова на первых порах увенчалась успехом. Русский чрезвычайный и полномочный посол получил Султан по настоянию Петербурга сместил с должности министра иностранных дел Фуад-пашу, с которым русский посол даже не соизволил провести протокольной встречи из-за нескрываемой профранцузской политики османского сановника. Более того, князь Меншиков добился получения от Порты двух новых фирманов без сопротивления со стороны французского посланника. Эти два документа были сформулированы по предложению русского посла в соответствии с имевшимися у него инструкциями.

В первом документе говорилось о необходимости "довыполнения" нарушенного фирмана 1852 г., что, по сути, сводило на нет все полученные французами последующие уступки. Во втором Абдул Меджид повелевал, чтобы починка купола храма Гроба Господня в Иерусалиме была осуществлена за счет Порты под "Высочайшим правосудным покровительством. В случае какого-либо изменения в настоящем его виде Иерусалимский патриарх уполномочивался войти с представлением о недопущении сего". Весьма примечательно, что по договоренности между Иерусалимским патриархом, Портой и Петербургом, деньги на ремонт должны были быть выделены из казны российского двора, переданы патриарху Иерусалимскому, который, в свою очередь, должен был передать на счет Порты под "Высочайшее султанское покровительство».

Несмотря на сделанные князем Меншиковым уступки, Порта под давлением прибывших в Стамбул накануне новых послов: англичанина лорда Редклифа (Стратфорда Каннинга) и француза Лакура – не согласилась подписать ни сенеда, ни проекта ноты, предложенной взамен конвенции Петербургом. Попытки чрезвычайного русского посла склонить султана к принятию последних условий вплоть до продления срока ультиматума не возымели успеха. Утратив всякую надежду уладить дело, 9 мая (21 мая по новому стилю) 1853 г. Меншиков выехал из Константинополя со всеми членами своего посольства.

Вслед за тем ободренная появлением англо-французской эскадры близ Дарданелл Порта отвергла ультиматум Петербурга. Тогда русские войска заняли Дунайские княжества – Молдавию и Валахию, господари (князья) которых назначались по совместному согласию Стамбула и Петербурга.

Мирный исход был еще более затруднен тем обстоятельством, что памятная записка графа Нессельроде по этому поводу, сообщенная иностранным правительствам, была понята на Западе как подтверждение притязаний и враждебных замыслов России. Переговоры императора Николая I с императором австрийским Францем-Иосифом в Ольмюце (26–28 сентября 1853 г.) и с королем прусским Фридрихом-Вильгельмом IV в Варшаве (3 октября 1853 г.) не улучшили политического положения. Принятый в Ольмюце план примирительных действий был отвергнут Францией и Великобританией. В конце сентября произошел разрыв дипломатических отношений между Россией и Турцией после того, как 28 сентября 1853 г. Петербург отверг ультиматум Порты очистить Дунайские княжества.

4 октября (16 октября по новому стилю) 1853 г. Османская империя, заручившись гарантиями поддержки Великобритании и Франции, объявила войну России.

После уничтожения турецкой эскадры при Синопе вице-адмиралом Нахимовым (18 ноября 1853 г.) англо-французская эскадра вошла в Черное море (23 декабря 1853 г.). Предъявленный Англией и Францией ультиматум об очищении княжеств был оставлен императором Николаем I без ответа. Тогда 27 и 28 марта 1854 г. соответственно Лондон и Париж объявили войну Петербургу. 4 марта 1855 г. Сардиния присоединилась к новому «европейскому концерту», объявив о вступлении в войну и направив в Крым 17-ти тысячный корпус пьемонтцев. Еще недавно спасенные Россией от "парада" европейских революций Австрия и Пруссия отвергли предложение императора Николая I подписать протокол о нейтралитете. Не принимая участия в войне, Австрия поддержала требования морских держав. Вскоре после разрыва их с Россией Австрия обратилась к России с требованием об очищении Дунайских княжеств, а 2 декабря 1854 г. она подписала договор с Англией и Францией. Тем не менее, Вена сохранила нейтралитет и не решилась вступить в войну с Россией. Более твердого нейтралитета придерживалась Пруссия.

Объявляя войну России, правительство Великобритании объясняло свою позицию перед парламентом как справедливую и жизненно необходимую. Франция устами архиепископа Парижского монсеньора Огюста Сибура призывала своих верноподданных к началу крестового похода против восточной ереси: «Война Франции против России, ныне начинающаяся, это не политическая а священная война, не война одного государства против другого, одной нации против другой, но исключительно религиозная война». Объясняя свою позицию, архиепископ Сибур отмечал, что официально заявленная причина войны – защита Османской империи – это лишь внешний предлог, а истинная причина, «причина святая, угодная Господу, заключается в том, чтобы изгнать, обуздать, подавить ересь Фотия (то есть православия), это – цель нынешнего крестового похода» [17].

Очевидно, что, увлекшись спором вокруг Святых мест, Россия повела себя в нем крайне неосмотрительно, поставив под угрозу свои национальные интересы и свое влияние в Юго-Восточной Европе. Ответственность за это во многом лежала на российской дипломатии, которая не сумела правильно оценить по-новому складывавшуюся международную обстановку и поляризацию сил европейских держав вокруг Франции против усиления позиций России в Европе и на Ближнем Востоке. Недооценка Петербургом дипломатических маневров Порты привела сначала к франко-османскому "дуэту", окончательно расстроившему «европейский концерт" Священного союза, и сколачиванию нового военного блока против его ведущего члена – России. Кроме того, донесения и депеши российских посланников, особенно в европейских столицах, содержали информацию, порой не отражавшую реального положения дел и развитие позиций стран пребывания к Святоместному делу, что в итоге дезориентировало Петербург в определении возможных союзников и противников. Свидетельством тому явилась ошибочная ориентация Николая I на Лондон как на возможного партнера или хотя бы нейтрального наблюдателя вплоть до начала 1853 г., когда обозначилась ось "Париж – Константинополь".

Примечательно, что помимо императора Николая многие в российском обществе, в частности в церковных и славянофильских кругах, усматривали в "войне за Святые места" символические черты "крестового похода" западных держав нового времени с религиозным вектором, обращенным (как и много веков назад) в Палестину, а политическим – против России с целью подрыва ее доминировавшего влияния на десятимиллионное христианское население Османской империи. Особенность нынешнего похода заключалась лишь в том, что бок о бок с европейскими «неофранками» против «восточных схизматиков» на этот раз выступили османские «сарацины».

Россия извлекла из поражения в Восточной войне надлежащие уроки. Основные цели русской политики были сформулированы новым министром иностранных дел князем Горчаковым в циркуляре своим представителям при дворах иностранных государств 21 августа (2 сентября) 1856 г. В документе говорилось о намерении Петербурга жить в "добром согласии со всеми правительствами" [18] ; о свободе действий русского правительства в отношении Венской системы, более четверти века сохранявшей мир в Европе и нарушенной не по вине России; о решении сконцентрировать большее внимание не на внешних, а на внутренних делах страны. Вместе с тем в документе содержалась ключевая фраза, внушавшая внутреннюю тревогу и беспокойство европейским дворам: "Обращаются к России с упреком, что она уединяется и хранит молчание в то время, когда совершаются дела неправые и несправедливые: "La Russie boude, dit-on. La Russie ne boude pas. La Russie se recueille" (фр. "Говорят, что Россия хранит молчание. Россия не хранит молчание. Россия сосредотачивается")[19].

Благодаря этой "внутренней сосредоточенности" и активному последующему религиозно-политическому продвижению на Восток менее чем за полвека после этой войны в Святой земле появилась "Русская Палестина", большая часть которой сохранилась до наших дней.

К концу Восточной войны влияние Великобритании и Франции на Порту достигло своего апогея. Султан Абдул Меджид в знак признательности за победу над Россией впервые за несколько веков после крестовых походов открыл аль-Харам аш-Шариф[20] перед высокопоставленными представителями западных держав для посещения.

В марте 1855 г. в знак признательности за участие Великобритании в Восточной войне герцог и герцогиня Брабантские из Великобритании стали первыми западными посетителями горы в Иерусалиме, священной для мусульман и иудеев.

Спустя несколько месяцев там побывал другой британский подданный – миллионер, один их видных деятелей еврейской общины Великобритании сэр Моисей Монтефиоре, который, непрестанно цитируя 121-й псалом Давида (песнь восхождения – «Просите мира Иерусалиму». – М.Я.) был доставлен на священную гору в портшезе, чтобы нечаянно не коснуться ногой этого заповедного для иудеев места. По настоянию Монтефиоре британцам удалось также добиться от признательного Абдул Меджида разрешения на расширение территории синагоги в Иудейском квартале Иерусалима.

Не были забыты и французы: построенную в XI в. крестоносцами церковь Св. Анны (превращенную Салах ад-Дином в медресе после изгнания крестоносцев-латинян из Иерусалима в 1187 г.) султан вернул императору Наполеону III в качестве "подарка французскому народу"[21]. На этот раз новые султанские "милости" за счет святынь Палестины уже не выходили за рамки зафиксированного статус-кво.

Вполне понятно, что, поднимая Святоместный вопрос в 1850 г., Париж стремился за счет нового передела христианских святынь Палестины решить свои внутриполитические и внешнеполитические задачи. Россия как покровитель православия на Востоке в ответ потребовала сохранения статус кво преимущественных прав Греко-православной церкви в Палестине. Попытки же нарушить существовавший порядок вещей Святых мест не прекратились и после Восточной войны. Однако полученные от Порты по настоянию Российской империи фирманы 1852 и 1853 гг. не позволили изменить статус кво христианских святилищ. Именно на основании этих документов формулировались положения итоговых документов Парижской мирной конференции 1856 г. и Берлинского конгресса 1878 г.

Россия проиграла Крымскую/Восточную войну, которая, кстати, также назвалась на Арабском Востоке войной за Святые места Палестины. Тем не менее, одним из важных ее итогов стал замалчиваемый советской и зарубежной историографией исторический факт, что существующий и поныне в Иерусалиме статус-кво христианских Святых мест был закреплен в результате бескомпромиссной рыцарской позиции России в деле защиты преимущественных прав Иерусалимской православной церкви в Палестине в соответствии с существующим издревле (ab antiquo) положением дел (status quo) и на основании исторической справедливости.

_____________
Примечания

[1] В журнальной версии статьи в примечании под цифрой 1 даны сведения об авторе: Якушев Михаил Ильич. В 1987 г. окончил Институт стран Азии и Африки при МГУ по специальности историк-востоковед, переводчик арабского языка. В течение 10 лет находился на дипломатической службе на Ближнем Востоке.

[2]. Копия с партикулярного письма графа Нессельроде А.П.Озерову в Константинополь из С.-П. от 22 ноября 1852 г. (на фр. яз.) АВПРИ, ф. МИД Канцелярия, оп. 470, 1852, д. 39, л. 436-437об.

[3]. Копия с донесения К.М.Базили посланнику В.П.Титову в Константинополь из Бейрута, за № 45 от 22 мая 1845 г. АВПРИ, ф. Пос-во в Конст-ле, оп. 517/1, 1845, д. 738, л. 91-100об.

[4]. Выдержка из депеши № 49 консула Финна графу Малмсбери. Иерусалим, 27 октября 1852 г. Correspondence Respecting the Rights and Privileges of the Latin and Greek Churches in Turkey. London: Harrison & sons. 1854. P.41-43.

[5]. Копия с донесения генконсула К.М.Базили из Бейрута от 28 октября/11 ноября 1852 г., № 95, отправленное в качестве приложения к депеше (№ 159) поверенного в делах Миссии А.П.Озерова графу К.В.Нессельроде (АВПРИ, ф. 161 СПб ГА V-А2, оп. 181, 1852, д. 522, л. 537-546об).

[6]. Armstrong K. A History of Jerusalem: One City, Tree Faiths. Glasgow, 1996, p. 353.

[7]. D'Alonso, Alphonse. La Russie en Palestine. Paris, 1901, p. 9.

[8]. Проект депеши графа Нессельроде В.П.Титову в Константинополь. С.-П. за № 2 от 27 января 1848 г. (на фр. яз.) На подлиннике Собственною Его Императорского Величества рукою написано: «Быть по сему». АВП РИ, СПб ГА I-1, оп. 781, 1848, д. 458, л. 6об-7.

[9]. Титов Владимир Петрович (1805–1891 гг.), русский дипломат, писатель. С 1840 г. – поверенный в делах, 1843-1852 гг. – чрезвычайный посланник и полномочный министр в Турции. В июне 1854 г. был назначен "временно управлять" миссией в Штутгарте (Вюртемберге). В июле 1855 г. – декабре 1856 г. и в июле 1858 г. – июле 1865 г. – чрезвычайный посланник и полномочный министр в Вюртемберге. С 1865 г. – член Государственного совета.

[10]. Султанский указ, или фирман с «высочайшей подписью» – хатт-и шарифом – который определял предмет документа и лиц, ответственных за его исполнение.

[11]. Correspondence … P. 33.

[12]. Диван – орган при дворе султана, куда входили министры – визири – и другие правительственные сановники. При нем была создана специальная комиссия по выработке текста последнего фирмана, в состав которой входил второй секретарь дивана (в ранге второго визиря, или министра) Афиф-бей.

[13]. Сераль (тур.), или Сарай (араб.) – султанский дворец в Константинополе, расположенный на берегу Босфора.

[14]. Донесение К.М.Базили А.П.Озерову из Бейрута, 24 декабря 1852 г./5 января 1853 г. (на фр. яз.). АВП РИ, ф. 161 (1) СПб ГА V – А2, оп. 181, 1852, д. 100, л. 7.

[15]. Послание Вселенского Патриарха Германа к Святейшему Правительствующему Синоду от 29 ноября 1852 г. (в "точном" переводе с греч. на рус. яз.) АВПРИ, Ф.161(1), СПб ГА V-А2, Оп. 181, 1852, д. 522, л. 686-690.

[16]. Впервые Николай I поинтересовался мнением Лондона на этот счет в ходе своего визита в 1844 г. Тогда англичане склонны были сказать скорее "да", чем "нет". Однако дальше составленного графом Нессельроде соответствующего меморандума дело не пошло.

[17]. Тарле Е.В. Крымская война. Т. 1, М., 2003, с. 476.

[18]. Очерк истории министерства иностранных дел 1802–1902. С. 134.

[19]. Там же.

[20]. Аль-Харам аш-Шариф (араб. "Благородная Святыня". – М.Я.) третья по значимости (после Мекки и Медины) мусульманская святыня, куда после изгнания крестоносцев, как и в двух других мусульманских святынях, вход для "неверных" был воспрещен.

[21]. Armstrong K. A History of Jerusalem… Р. 355-356.