Крест "Иерусалимский"? "Новгородский"? "Хильдесхаймский"?
К истории одной древнерусской паломнической реликвии
В конце 1914 года, когда в Европе уже вовсю полыхала война, в России сразу же получившая название «германской», русский историк-медиевист и знаток церковных древностей И. А. Шляпкин опубликовал статью, в которой впервые обратил внимание ученых на замечательный памятник древнерусского церковного искусства, издавна хранившийся в ризнице кафедрального собора немецкого города Хильдесхайма, что в Восточной Саксонии, неподалеку от Брауншвайга.
Речь шла о довольно крупном (10,5×10 см) бронзовом кресте-мощевике (энколпионе), который содержал частички мощей из Палестины и потому в описаниях соборной ризницы именовался «Иерусалимским крестом» («Jerusalemer Kreuz»)[1].
По искусствоведческим признакам крест выдавал свое новгородское происхождение, причем весьма раннее. И. А. Шляпкин отнес его к XII веку, и эта датировка, может быть, с некоторым уточнением (вторая половина XII — начало XIII века), остается наиболее обоснованной. Ее принял и подтвердил дополнительными наблюдениями известный немецкий русист Г. Людат[2], тогда как недавнюю (единственную известную нам) попытку оспорить эту датировку в пользу существенно более поздней нельзя признать достаточно аргументированной[3]. На обороте мощевика находятся изображения святых: в центре — св. Илии Пророка со свт. Василием Великим и свт. Ипатием Гангрским по бокам, а на четырех концах креста — свв. апостола Иоанна Богослова (вверху), Евангелиста Матфея (внизу), а также апостолов Петpa и Павла (слева и справа на перекладине). Обращает на себя внимание, что в окружении широко почитаемых святых видим «редкого» — священномученика Ипатия, память которого отмечена только в единичных древнерусских месяцесловах[4]. Поэтому показательно, что именно в Новгороде уже в 1183 году строится церковь «святого Еупатиа чюдотворца и епископа Ганьграньского»[5]. Новгородское происхождение креста подтверждается и характерным для ранней новгородской графики написанием ПЕТРО вместо обычного ПЕТРЪ (буква «о» в древненовгородских текстах часто заменяла «ъ»).
Изучая реликвию в 1912 году, И. А. Шляпкин прочел и сохранившуюся часть древнерусской надписи, нанесенной на обод мощевика: Г[ОСПОД]И ПОМОЗИ РАБОУ СВОЕМОУ ИЛИ (И) СТЯЖАВЪШ ЕМОУ Х[РЬСТ]Ъ (т. е. «крест») СИИ ВЪ СИИ ВЕКЪ И ВЪ БОУДО-УЩИ; далее надпись сильно затерта и не поддается сколько-нибудь убедительному прочтению[6]. Кто же такой этот Илия, «стяжавший» крест, т. е. по заказу и на средства которого было изготовлено произведение древнерусского церковного искусства, занесенного прихотью истории в сокровищницу одного из древнейших немецких соборов? Очень часто подобные вопросы вынужденно остаются безответными. Но в данном случае мы, по всей вероятности, сталкиваемся со счастливым исключением: в Новгороде второй половины XII века известен архиепископ свт. Илия (в схиме Иоанн) (1165-1186). Вместе со своим младшим братом и преемником на архиепископской кафедре (в 1187–1193 гг.) свт. Гавриилом он отличался активной храмоздательской деятельностью, быв в частности устроителем новгородского Благовещенского монастыря. Заметим, что именно на период святительства Илии приходится построение церкви свт. Ипатия.
Против такой атрибуции возражал В. К. Мясоедов, постаравшийся разобрать продолжение надписи на кресте: СЕЧАСТ (Ь)НЕ НЕПРЕСТАННЕ ЛЮДГО (Щ)ОНАМЪ ПО-МОЩЬНИЧЕ ВСЕМЪ ХРЬСТЬЯНОМЪ АМИНЬ[7]. Если так, то имеется в виду не владыка Илия, а какой-то другой новгородец с этим именем, выступавший представителем жителей Людгощей (или Люгощей) улицы на Софийской стороне Новгорода, к западу от крепости-детинца (административно средневековый Новгород состоял из пяти кварталов — «концов», которые в свою очередь подразделялись на «улицы», имевшие свои центральные «уличанские» церкви). Однако подобное прочтение — не более чем догадка, к тому же явно не слишком удачная. Так, не говоря уже о невнятности смысла, слово ХРЬСТЬЯНОМЪ, например, по всем правилам древнерусской орфографии должно было бы (особенно в эпиграфике, то есть в надписях на твердом материале!) писаться сокращенно, под титлом: Х[РЬСТЬЯ-НО]МЪ, как, кстати говоря, и написано слово Х[РЬСТ]Ъ в первой, отчетливо читаемой, части надписи.
Итак, «Иерусалимский крест» из Хильдесхайма наиболее естественно связывать все-таки с именем новгородского владыки XII века Илии (Иоанна).
Эта фигура — знаковая в истории Новгорода. Именно при Илии, в феврале 170 года, состоялась та знаменитая битва новгородцев с суздальцами, которая, согласно преданию, существовавшему уже по крайней мере в середине XIV века, закончилась поражением суздальцев (войск владимиро-суздальского князя св. блгв. Андрея Юрьевича Боголюбского) по молитвам святителя Илии в результате чуда от иконы Богоматери «Знамение», вынесенной на крепостные стены Новгорода. Несколько позднее в 1439 году, когда его мощи были обретены в приделе св. Иоанна Предтечи новгородского Софийского собора новгородским архиепископом Евфимием II, было написано и житие свт. Илии (Иоанна), в которое сказание о знаменском чуде вошло в качестве отдельного, 1-го, Слова. Но для нас важнее другое, 2-е, Слово, потому что оно проливает косвенный свет на палестинские святыни из «хильдесхаймского» мощевика.
Слово «о том же о великом святителе Иоанне, архиепископе Великого Новаграда, како был в единой нощи из Новаграда во Иеросалиме-граде и пакы возвратися в Великий Новград тое же нощи», является такой же непременной частью жития свт. Илии (Иоанна), как и сказание о битве новгородцев с суздальцами. Его содержание представляет собой один из изводов распространенного в церковной литературе сюжета об укрощении святым подвижником беса. Бес, опрометчиво явившийся смущать владыку в его келий, сам оказался в плену, будучи «запрещен» святым в умывальнике. В качестве условия освобождения свт. Иоанн выдвигает бесу условие за одну ночь доставить его в Иерусалим ко Гробу Господню и вернуть обратно. Плененный бес вынужден подчиниться и «яко конь уготовлен» послужить святому. «Святый же, изыде ис келья, и въоружи себе крестом, и вседе на нь (на беса-коня), и обретеся тоя нощи во Иеросалиме-граде близ церкви святаго Въскресения, идеже Гроб Господень и часть Животворящего древа.
<…> И ста перед дверми церковными и, преклонив колени, помолися, и отверзошася двери церковныа сами о себе, и свещи и паникадила в церкви и у Гроба Господня възъжгошася. Святый же благодарствене моля Бога, и пролиа слезы, и поклонися Гробу Господню, и облобыза и (его), тако же и Животворящему древу, и всем святым образом и местом, иже суть в церкви. Изыде из церкви, совершив желание свое, и пакы двери церковныа затворишася». Таким же образом, как и прибыл, свт. Иоанн возвращается в свою келию[8]. Нас в данном случае не занимает богатая литературная история этого сюжета[9]. Главное — в другом. Нет сведений о том, что новгородский архиепископ Илия (Иоанн) действительно совершил паломничество в Святую Землю; Новгородская владычная летопись, достаточно подробная и систематически ведшаяся на протяжении всей второй половины XII столетия, несомненно, отметила бы такой факт, если бы он имел место. Но несомненно и другое: врядли случайно житийное повествование так настойчиво связывает «иерусалимскую тему» с именем владыки Илии (Иоанна). Эта мысль находит себе прямое подтверждение в другом средневековом тексте, вероятно, также новгородского происхождения.
В летописном сборнике, приобретенном в 1894 году Императорской Публичной библиотекой в Санкт-Петербурге и содержащем известия за 1163–1377 годы, в самом начале читаем: «В лето 6671 (1163/4 г.) поставиша Иоана архиепископом Новугороду. При сем ходиша во Иерусалим калицы (паломники, „калики перехожие“) и при князе рустем (русском, киевском) Ростиславе (смоленском князе Ростиславе Мстиславиче, княжившем в Киеве в 1159–1167 годах). Се ходиша из Великаго Новагорода от святой Софеи 40 муж калици ко граду Иерусалиму ко Гробу Господню. И Гроб Господень целоваша, и рада быша. И поидоша, вземше благословение у патриарха и святые мощи»[10]. В дальнейшем к реликвиям, доставленным этими паломниками из Святой Земли (чаша в Спасском соборе в Торжке), летопись возвращается в статье 1329/30 года в связи с посещением Торжка московским князем Иваном Даниловичем Калитой. В этом уникальном летописном известии бросаются в глаза две детали, которые, казалось бы, могут поставить под сомнение его достоверность. Статья датирована 1163/4 годом, тогда как начало святительства архиепископа Илии (Иоанна) относится, как мы помним, к 1165 году. Кроме того, новгородские «калики» благословляются «у патриарха», а между тем известно, что в то время, в пору существования Иерусалимского королевства крестоносцев, в Иерусалиме был «латинский» патриарх, православный же предстоятель у Иерусалимской Церкви снова появился только после 1187 года, когда Святой град оказался в руках султана Саладина. Однако эти противоречия — мнимые. Архиепископ Илия (Иоанн) был действительно рукоположен киевским митрополитом Иоанном IV только 28 марта 1165 года, но его наречение новгородским вечем (в Новгороде того времени право избрания архиепископа принадлежало вечу) состоялось, конечно же, вскоре после смерти 19 сентября 1163 года его предшественника владыки Аркадия. Для рукоположения надо было ехать к митрополиту в Киев, но дело осложнялось тем, что вокруг только что прибывшего из Константинополя нового митрополита Иоанна IV (1163/4-1166) разгорелся конфликт между Русью и Византией: киевский князь Ростислав Мстиславич не желал принимать митрополита, поспешно поставленного Царьградом без его согласия; разногласия были улажены только в течение 1164 года, и зимой 1164–1165 годов нареченный владыка Илия (Иоанн) мог отправиться в Киев на поставление. Что касается благословения у «латинского» патриарха, то упоминание о нем говорит скорее в пользу достоверности известия, чем против нее. Дело в том, что до первой половины XIII столетия, когда отношения между Западной и Восточной Церквами резко обострились уже на терри тории собственно Руси, в древнерусских текстах XII века, связанных с крестоносцами и Святой Землей, не найти даже следов какой-либо конфессиональной полемики[11]. Наиболее характерным примером может служить житие прп. Евфросинии Полоцкой, написанное как раз в последней трети XII века, в котором описано общение прибывшей в Иерусалим полоцкой княжны Евфросинии с «латинским» патриархом — возможно, тем же самым, у которого благословлялись новгородские «калики», ведь ее паломничество относится, вероятнее всего, к началу 1160-х годов: «Владыка святый,— обращается православная игумения к западному архиерею,— сотвори милость на мне, повели, да отво-рятмися врата Христова (т. е. Золотые ворота, в которые вошел в Иерусалим Христос и которые стояли закрытыми)»; патриарх исполняет ее волю, и прп. Евфросиния входит в город «по стопам» Спасителя[12].
Таким образом, в период святительства в Новгороде архиепископа Илии (Иоанна) отсюда в Иерусалим отправился такой внушительный паломнический «караван», что память о нем даже отложилась в летописи. (Хотя эпическое число «40 муж» не следует, разумеется, воспринимать буквально: ср. вошедшую еще в сборник Кирши Данилова былину о «сорока каликах со каликою», которые из «пустыни Ефимьевы, из монастыря из Боголюбова» идут «ко городу Иерусалиму, // Святой святыне помолитися, // Господню Гробу приложитися, // Во Ердань-реке искупатися, // Нетленной ризой утеретися»[13]. Более того, акцентированное указание «при сем ходиша во Иерусалим калицы» заставляет подозревать какую-то особую связь (не просто хронологическое совпадение!) между свт. Илией (Иоанном) и паломничеством новгородцев, тем более запоминающуюся, что знаменитый предшественник Илии властный архиепископ новгородский свт. Нифонт (1131-1156) не только не поощрял, но и пытался прямо запретить паломничества, будучи убежден, что паломник «того деля идеть, абы порозну (праздно) ходяче ясти и питии»[14]. Характерно, что с начала XIII века (не ранее!) появляются и получают распространение новгородские каменные иконки с изображением Гроба Господня[15] слевательно, есть серьезные основания думать, что свт. Илия (Иоанн) если и не участвовал в организации паломничеств из Новгорода в Святую Землю, то во всяком случае благословлял его. Если так, не было бы ничего удивительного в том, что он стал обладателем частиц палестинских святынь, которые и оправил в специальный энколпион.
Но как «иерусалимский», он же «новгородский», крест-мощевик свт. Илии (Иоанна) попал в Хильдесхайм? Высказывались предположения, что это могло случиться в ходе русско-немецкой ганзейской торговли по Балтике в XIII–XIV веках или позднее, во время Тридцатилетней войны в 1618–1648 годов, из Швеции, куда они были вывезены из Новгорода в Смутное время, в начале XVII столетия. Не отрицая таких возможностей, все же заметим, что Хильдесхайм не относился к числу ганзейских городов, а в связи с Тридцатилетней войной, когда шведские войска действовали в Германии, естественнее было бы ожидать попадания драгоценностей из Германии в Швецию, а не наоборот. Кроме того, исследователями оказалась упущена еще одна замечательная возможность, тем более любопытная, что она прямиком ведет в Хильдесхайм и связана с маршрутами паломников древнерусского времени.
В 1132 году состоялась канонизация хильдесхаймского епископа Годехарда (1022-1038). Вскоре после обретения мощей и положения их в монастыре, основанном в Хильдесхайме в его честь, анонимный местный клирик описал перенесение мощей св. Годехарда с присовокуплением ряда чудес новоявленного святого. Описание этих чудес отличается бытовым прозаизмом (исцеление страдавшего от водянки, спасение во время бури на реке отрока, не умевшего плавать, и т. п.), который заставляет думать, что речь идет о записях относительно недавних реальных событий. Среди чудес есть и следующее: «Некие паломники из Руси шли к монастырю, посвященному св. Годехарду, и в Вербное воскресенье вступили в некое пустынное место. Но когда они намеревались по христианскому обычаю отслужить божественную службу, вышло так, что внезапно напало на них множество язычников, предавших смерти кого только могли. И вот пал священник, который был вместе с ними, мученически отойдя ко Господу. Остальные же, видя, что также будут убиты, приготовились сопротивляться, хотя и были безоружны, но прежде всего с особенной ревностью взмолились о защите к блаженному Годехарду. После чего, хотя многие и с оружием вступили в схватку с безоружными, но по воле Божией язычники обратились в бегство, там и сям бросая свое оружие. Видя это, те поражали их посохами, какими пользуются паломники <…>. Оставшись победителями, они подобрали оружие, брошенное разбойниками, и в знак победы принесли в нашу церковь кто щит, кто меч»[16].
Этот незатейливый рассказ о пилигримах из Руси к св. Годехарду Хильдесхаймскому, принесших свои вклады в монастырский собор, записан на тридцать лет раньше, чем отправились в путь новгородские паломники, доставившие из Иерусалима святые мощи архиепископу Илии (Иоанну). Но, тем не менее, он надежно удостоверяет факт, крайне важный для нас: в XII веке существовали паломнические маршруты из Руси в Хильдесхайм. «Язычники», напавшие на паломников, шедших к св. Годехарду, упоминаются и в других местах сочинения, где они иногда прямо именуются «славянами» — теми, в массе своей еще языческими полабскими славянами, которые обитали тогда восточнее границ Хильдесхаймской епархии. Таким образом, «паломники из Руси» действительно шли с востока. Затруднительно с полной определенностью ответить на вопрос, были ли это русские люди, или речь шла скорее всего о ком-то из тех купцов-"латинян", которые в большом количестве постоянно жили в крупных древнерусских городах, связанных активной торговлей с Западом — Киеве, Новгороде, Смоленске. В этих городах в XII веке существовали обширные колонии западного купечества, имевшие свои подворья и церкви («латинские божницы»). С одним из таких полукупеческих-полупаломнических караванов из Новгорода (автор «перенесения» св. Годехарда вполне мог ради вящей славы святого несколько преувеличить степень безоружности «паломников из Руси») энколпион новгородского архиепископа, по-видимому, и оказался в Хильдесхайме. Возможно, он просто был продан кем-то из преемников свт. Илии (Иоанна), не столь трепетно относившимся к реликвиям из Святой Земли.
_____________
ПримечанияПо искусствоведческим признакам крест выдавал свое новгородское происхождение, причем весьма раннее. И. А. Шляпкин отнес его к XII веку, и эта датировка, может быть, с некоторым уточнением (вторая половина XII — начало XIII века), остается наиболее обоснованной. Ее принял и подтвердил дополнительными наблюдениями известный немецкий русист Г. Людат[2], тогда как недавнюю (единственную известную нам) попытку оспорить эту датировку в пользу существенно более поздней нельзя признать достаточно аргументированной[3]. На обороте мощевика находятся изображения святых: в центре — св. Илии Пророка со свт. Василием Великим и свт. Ипатием Гангрским по бокам, а на четырех концах креста — свв. апостола Иоанна Богослова (вверху), Евангелиста Матфея (внизу), а также апостолов Петpa и Павла (слева и справа на перекладине). Обращает на себя внимание, что в окружении широко почитаемых святых видим «редкого» — священномученика Ипатия, память которого отмечена только в единичных древнерусских месяцесловах[4]. Поэтому показательно, что именно в Новгороде уже в 1183 году строится церковь «святого Еупатиа чюдотворца и епископа Ганьграньского»[5]. Новгородское происхождение креста подтверждается и характерным для ранней новгородской графики написанием ПЕТРО вместо обычного ПЕТРЪ (буква «о» в древненовгородских текстах часто заменяла «ъ»).
Изучая реликвию в 1912 году, И. А. Шляпкин прочел и сохранившуюся часть древнерусской надписи, нанесенной на обод мощевика: Г[ОСПОД]И ПОМОЗИ РАБОУ СВОЕМОУ ИЛИ (И) СТЯЖАВЪШ ЕМОУ Х[РЬСТ]Ъ (т. е. «крест») СИИ ВЪ СИИ ВЕКЪ И ВЪ БОУДО-УЩИ; далее надпись сильно затерта и не поддается сколько-нибудь убедительному прочтению[6]. Кто же такой этот Илия, «стяжавший» крест, т. е. по заказу и на средства которого было изготовлено произведение древнерусского церковного искусства, занесенного прихотью истории в сокровищницу одного из древнейших немецких соборов? Очень часто подобные вопросы вынужденно остаются безответными. Но в данном случае мы, по всей вероятности, сталкиваемся со счастливым исключением: в Новгороде второй половины XII века известен архиепископ свт. Илия (в схиме Иоанн) (1165-1186). Вместе со своим младшим братом и преемником на архиепископской кафедре (в 1187–1193 гг.) свт. Гавриилом он отличался активной храмоздательской деятельностью, быв в частности устроителем новгородского Благовещенского монастыря. Заметим, что именно на период святительства Илии приходится построение церкви свт. Ипатия.
Против такой атрибуции возражал В. К. Мясоедов, постаравшийся разобрать продолжение надписи на кресте: СЕЧАСТ (Ь)НЕ НЕПРЕСТАННЕ ЛЮДГО (Щ)ОНАМЪ ПО-МОЩЬНИЧЕ ВСЕМЪ ХРЬСТЬЯНОМЪ АМИНЬ[7]. Если так, то имеется в виду не владыка Илия, а какой-то другой новгородец с этим именем, выступавший представителем жителей Людгощей (или Люгощей) улицы на Софийской стороне Новгорода, к западу от крепости-детинца (административно средневековый Новгород состоял из пяти кварталов — «концов», которые в свою очередь подразделялись на «улицы», имевшие свои центральные «уличанские» церкви). Однако подобное прочтение — не более чем догадка, к тому же явно не слишком удачная. Так, не говоря уже о невнятности смысла, слово ХРЬСТЬЯНОМЪ, например, по всем правилам древнерусской орфографии должно было бы (особенно в эпиграфике, то есть в надписях на твердом материале!) писаться сокращенно, под титлом: Х[РЬСТЬЯ-НО]МЪ, как, кстати говоря, и написано слово Х[РЬСТ]Ъ в первой, отчетливо читаемой, части надписи.
Итак, «Иерусалимский крест» из Хильдесхайма наиболее естественно связывать все-таки с именем новгородского владыки XII века Илии (Иоанна).
Эта фигура — знаковая в истории Новгорода. Именно при Илии, в феврале 170 года, состоялась та знаменитая битва новгородцев с суздальцами, которая, согласно преданию, существовавшему уже по крайней мере в середине XIV века, закончилась поражением суздальцев (войск владимиро-суздальского князя св. блгв. Андрея Юрьевича Боголюбского) по молитвам святителя Илии в результате чуда от иконы Богоматери «Знамение», вынесенной на крепостные стены Новгорода. Несколько позднее в 1439 году, когда его мощи были обретены в приделе св. Иоанна Предтечи новгородского Софийского собора новгородским архиепископом Евфимием II, было написано и житие свт. Илии (Иоанна), в которое сказание о знаменском чуде вошло в качестве отдельного, 1-го, Слова. Но для нас важнее другое, 2-е, Слово, потому что оно проливает косвенный свет на палестинские святыни из «хильдесхаймского» мощевика.
Слово «о том же о великом святителе Иоанне, архиепископе Великого Новаграда, како был в единой нощи из Новаграда во Иеросалиме-граде и пакы возвратися в Великий Новград тое же нощи», является такой же непременной частью жития свт. Илии (Иоанна), как и сказание о битве новгородцев с суздальцами. Его содержание представляет собой один из изводов распространенного в церковной литературе сюжета об укрощении святым подвижником беса. Бес, опрометчиво явившийся смущать владыку в его келий, сам оказался в плену, будучи «запрещен» святым в умывальнике. В качестве условия освобождения свт. Иоанн выдвигает бесу условие за одну ночь доставить его в Иерусалим ко Гробу Господню и вернуть обратно. Плененный бес вынужден подчиниться и «яко конь уготовлен» послужить святому. «Святый же, изыде ис келья, и въоружи себе крестом, и вседе на нь (на беса-коня), и обретеся тоя нощи во Иеросалиме-граде близ церкви святаго Въскресения, идеже Гроб Господень и часть Животворящего древа.
<…> И ста перед дверми церковными и, преклонив колени, помолися, и отверзошася двери церковныа сами о себе, и свещи и паникадила в церкви и у Гроба Господня възъжгошася. Святый же благодарствене моля Бога, и пролиа слезы, и поклонися Гробу Господню, и облобыза и (его), тако же и Животворящему древу, и всем святым образом и местом, иже суть в церкви. Изыде из церкви, совершив желание свое, и пакы двери церковныа затворишася». Таким же образом, как и прибыл, свт. Иоанн возвращается в свою келию[8]. Нас в данном случае не занимает богатая литературная история этого сюжета[9]. Главное — в другом. Нет сведений о том, что новгородский архиепископ Илия (Иоанн) действительно совершил паломничество в Святую Землю; Новгородская владычная летопись, достаточно подробная и систематически ведшаяся на протяжении всей второй половины XII столетия, несомненно, отметила бы такой факт, если бы он имел место. Но несомненно и другое: врядли случайно житийное повествование так настойчиво связывает «иерусалимскую тему» с именем владыки Илии (Иоанна). Эта мысль находит себе прямое подтверждение в другом средневековом тексте, вероятно, также новгородского происхождения.
В летописном сборнике, приобретенном в 1894 году Императорской Публичной библиотекой в Санкт-Петербурге и содержащем известия за 1163–1377 годы, в самом начале читаем: «В лето 6671 (1163/4 г.) поставиша Иоана архиепископом Новугороду. При сем ходиша во Иерусалим калицы (паломники, „калики перехожие“) и при князе рустем (русском, киевском) Ростиславе (смоленском князе Ростиславе Мстиславиче, княжившем в Киеве в 1159–1167 годах). Се ходиша из Великаго Новагорода от святой Софеи 40 муж калици ко граду Иерусалиму ко Гробу Господню. И Гроб Господень целоваша, и рада быша. И поидоша, вземше благословение у патриарха и святые мощи»[10]. В дальнейшем к реликвиям, доставленным этими паломниками из Святой Земли (чаша в Спасском соборе в Торжке), летопись возвращается в статье 1329/30 года в связи с посещением Торжка московским князем Иваном Даниловичем Калитой. В этом уникальном летописном известии бросаются в глаза две детали, которые, казалось бы, могут поставить под сомнение его достоверность. Статья датирована 1163/4 годом, тогда как начало святительства архиепископа Илии (Иоанна) относится, как мы помним, к 1165 году. Кроме того, новгородские «калики» благословляются «у патриарха», а между тем известно, что в то время, в пору существования Иерусалимского королевства крестоносцев, в Иерусалиме был «латинский» патриарх, православный же предстоятель у Иерусалимской Церкви снова появился только после 1187 года, когда Святой град оказался в руках султана Саладина. Однако эти противоречия — мнимые. Архиепископ Илия (Иоанн) был действительно рукоположен киевским митрополитом Иоанном IV только 28 марта 1165 года, но его наречение новгородским вечем (в Новгороде того времени право избрания архиепископа принадлежало вечу) состоялось, конечно же, вскоре после смерти 19 сентября 1163 года его предшественника владыки Аркадия. Для рукоположения надо было ехать к митрополиту в Киев, но дело осложнялось тем, что вокруг только что прибывшего из Константинополя нового митрополита Иоанна IV (1163/4-1166) разгорелся конфликт между Русью и Византией: киевский князь Ростислав Мстиславич не желал принимать митрополита, поспешно поставленного Царьградом без его согласия; разногласия были улажены только в течение 1164 года, и зимой 1164–1165 годов нареченный владыка Илия (Иоанн) мог отправиться в Киев на поставление. Что касается благословения у «латинского» патриарха, то упоминание о нем говорит скорее в пользу достоверности известия, чем против нее. Дело в том, что до первой половины XIII столетия, когда отношения между Западной и Восточной Церквами резко обострились уже на терри тории собственно Руси, в древнерусских текстах XII века, связанных с крестоносцами и Святой Землей, не найти даже следов какой-либо конфессиональной полемики[11]. Наиболее характерным примером может служить житие прп. Евфросинии Полоцкой, написанное как раз в последней трети XII века, в котором описано общение прибывшей в Иерусалим полоцкой княжны Евфросинии с «латинским» патриархом — возможно, тем же самым, у которого благословлялись новгородские «калики», ведь ее паломничество относится, вероятнее всего, к началу 1160-х годов: «Владыка святый,— обращается православная игумения к западному архиерею,— сотвори милость на мне, повели, да отво-рятмися врата Христова (т. е. Золотые ворота, в которые вошел в Иерусалим Христос и которые стояли закрытыми)»; патриарх исполняет ее волю, и прп. Евфросиния входит в город «по стопам» Спасителя[12].
Таким образом, в период святительства в Новгороде архиепископа Илии (Иоанна) отсюда в Иерусалим отправился такой внушительный паломнический «караван», что память о нем даже отложилась в летописи. (Хотя эпическое число «40 муж» не следует, разумеется, воспринимать буквально: ср. вошедшую еще в сборник Кирши Данилова былину о «сорока каликах со каликою», которые из «пустыни Ефимьевы, из монастыря из Боголюбова» идут «ко городу Иерусалиму, // Святой святыне помолитися, // Господню Гробу приложитися, // Во Ердань-реке искупатися, // Нетленной ризой утеретися»[13]. Более того, акцентированное указание «при сем ходиша во Иерусалим калицы» заставляет подозревать какую-то особую связь (не просто хронологическое совпадение!) между свт. Илией (Иоанном) и паломничеством новгородцев, тем более запоминающуюся, что знаменитый предшественник Илии властный архиепископ новгородский свт. Нифонт (1131-1156) не только не поощрял, но и пытался прямо запретить паломничества, будучи убежден, что паломник «того деля идеть, абы порозну (праздно) ходяче ясти и питии»[14]. Характерно, что с начала XIII века (не ранее!) появляются и получают распространение новгородские каменные иконки с изображением Гроба Господня[15] слевательно, есть серьезные основания думать, что свт. Илия (Иоанн) если и не участвовал в организации паломничеств из Новгорода в Святую Землю, то во всяком случае благословлял его. Если так, не было бы ничего удивительного в том, что он стал обладателем частиц палестинских святынь, которые и оправил в специальный энколпион.
Но как «иерусалимский», он же «новгородский», крест-мощевик свт. Илии (Иоанна) попал в Хильдесхайм? Высказывались предположения, что это могло случиться в ходе русско-немецкой ганзейской торговли по Балтике в XIII–XIV веках или позднее, во время Тридцатилетней войны в 1618–1648 годов, из Швеции, куда они были вывезены из Новгорода в Смутное время, в начале XVII столетия. Не отрицая таких возможностей, все же заметим, что Хильдесхайм не относился к числу ганзейских городов, а в связи с Тридцатилетней войной, когда шведские войска действовали в Германии, естественнее было бы ожидать попадания драгоценностей из Германии в Швецию, а не наоборот. Кроме того, исследователями оказалась упущена еще одна замечательная возможность, тем более любопытная, что она прямиком ведет в Хильдесхайм и связана с маршрутами паломников древнерусского времени.
В 1132 году состоялась канонизация хильдесхаймского епископа Годехарда (1022-1038). Вскоре после обретения мощей и положения их в монастыре, основанном в Хильдесхайме в его честь, анонимный местный клирик описал перенесение мощей св. Годехарда с присовокуплением ряда чудес новоявленного святого. Описание этих чудес отличается бытовым прозаизмом (исцеление страдавшего от водянки, спасение во время бури на реке отрока, не умевшего плавать, и т. п.), который заставляет думать, что речь идет о записях относительно недавних реальных событий. Среди чудес есть и следующее: «Некие паломники из Руси шли к монастырю, посвященному св. Годехарду, и в Вербное воскресенье вступили в некое пустынное место. Но когда они намеревались по христианскому обычаю отслужить божественную службу, вышло так, что внезапно напало на них множество язычников, предавших смерти кого только могли. И вот пал священник, который был вместе с ними, мученически отойдя ко Господу. Остальные же, видя, что также будут убиты, приготовились сопротивляться, хотя и были безоружны, но прежде всего с особенной ревностью взмолились о защите к блаженному Годехарду. После чего, хотя многие и с оружием вступили в схватку с безоружными, но по воле Божией язычники обратились в бегство, там и сям бросая свое оружие. Видя это, те поражали их посохами, какими пользуются паломники <…>. Оставшись победителями, они подобрали оружие, брошенное разбойниками, и в знак победы принесли в нашу церковь кто щит, кто меч»[16].
Этот незатейливый рассказ о пилигримах из Руси к св. Годехарду Хильдесхаймскому, принесших свои вклады в монастырский собор, записан на тридцать лет раньше, чем отправились в путь новгородские паломники, доставившие из Иерусалима святые мощи архиепископу Илии (Иоанну). Но, тем не менее, он надежно удостоверяет факт, крайне важный для нас: в XII веке существовали паломнические маршруты из Руси в Хильдесхайм. «Язычники», напавшие на паломников, шедших к св. Годехарду, упоминаются и в других местах сочинения, где они иногда прямо именуются «славянами» — теми, в массе своей еще языческими полабскими славянами, которые обитали тогда восточнее границ Хильдесхаймской епархии. Таким образом, «паломники из Руси» действительно шли с востока. Затруднительно с полной определенностью ответить на вопрос, были ли это русские люди, или речь шла скорее всего о ком-то из тех купцов-"латинян", которые в большом количестве постоянно жили в крупных древнерусских городах, связанных активной торговлей с Западом — Киеве, Новгороде, Смоленске. В этих городах в XII веке существовали обширные колонии западного купечества, имевшие свои подворья и церкви («латинские божницы»). С одним из таких полукупеческих-полупаломнических караванов из Новгорода (автор «перенесения» св. Годехарда вполне мог ради вящей славы святого несколько преувеличить степень безоружности «паломников из Руси») энколпион новгородского архиепископа, по-видимому, и оказался в Хильдесхайме. Возможно, он просто был продан кем-то из преемников свт. Илии (Иоанна), не столь трепетно относившимся к реликвиям из Святой Земли.
_____________
[1]. Шляпкин И. А. Русский крест XII века в г. Гильдесгейме // Вестник археологии и истории, издаваемый Имп. Санкт-Петербургским археологическим обществом. СПб, 1914. Вып. 22. С. 36–45. В 1954 г. памятник, как это нередко бывает, не зная работ русских предшественников, заново «открыл» ученый немецкий иезуит A. M. Амманн (Ammann A. M. Ein wenig bekanntes byzantinisch-slavisches Enkolpion aus dem Domschatz in Hildesheim / /ЕХкгглка. Athenai, 1954. s: 126-133).
[2]. Ludat H. Das «Jerusalemer Kreuz»: Ein russisches Reliquiar im Hildesheimer Domschatz // Archiv fur Kulturgeschichte. Koln; Graz, 1956. Bd. 38/1. S. 63–91; см. также некоторые уточнения в рецензии на работу Г. Людата: Рорре А. // Studia Zrodloznawcze — Commentationes. Warszawa; Poznan, 1960. Т. 5. S. 137–139.
[3]. Медынцева А. А. Древнерусский крест-мощевик из Хильдесгейма //Церковная археология: Материалы 1-й всероссийской конференции (Псков, 20–24 ноября 1995 г.). СПб.; Псков, 1995. Ч. 2. С. 63-66
[4]. Лосева О. В. Русские месяцесловы XI -XIV веков. М., 2001. С. 202–203 (под 14 ноября по уставу константинопольской Великой церкви, 16 ноября по Студийскому уставу).
[5]. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М.; Л., 1950. С. 227.
[6]. В квадратных скобках дан текст, в оригинале сокращенный под титлом, а в круглых — не читаемые, но восстанавливаемые знаки.
[7]. Мясоедов В. К. «Иерусалимский крест» в ризнице собора в Гильдесгейме // Записки Отдела русской и славянской археологии Русского археологического общества. Пгр., 1918. Т. 12. С. 7–22.
[8]. Повесть о путешествии Иоанна Новгородского на бесе / Подгот. текста, перев. и коммент. Л. А. Дмитриева // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1999. Т. 6. С. 450–453.
[9]. См. последнее исследование на эту тему: Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы XIII–XVII вв.: Эволюция жанра легендарно-биографических сказаний. Л., 1973. С. 152–160.
[10]. Отчет Имп. Публичной библиотеки за 1894 год. СПб., 1897. С. 113–115.
[11]. Более подробные сведения на эту тему можно найти в работе: Назаренко А. В. Русь, Запад и Святая Земля в эпоху крестовых походов (XII век) // Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. М., 2001. С. 617–648.
[12]. Повесть о Евфросинии Полоцкой// Памятники старинной русской литературы, издаваемые гр. Г. Кушелевым-Безбородко. СПб., 1862. Т. 4: Повести религиозного содержания, древние поучения и послания / Извлеч. из рукоп. Н. Костомаровым. С. 178, лев. стб.
[13]. См., например: Древние российские стихотворения, собранные Киршею Даниловым. Изд. 4-е.СПб, [1892]. С. 182–194.
[14]. Памятники древнерусского канонического права. 2-е изд. СПб., 1908. Ч. 1: Памятники XI–XV вв. / [Изд. А. С. Павлов]. Стб. 27 (Русская историческая библиотека. Т. 6).
[15]. Пуцко В. Г. «Гроб Господень» в каменной пластике средневекового Новгорода // Православный палестинский сборник. СПб., 1998. Вып. 98 (35). С. 159–184 (здесь указана более ранняя литература на эту сложную тему).
[16]. Translatio Godehardi episcopi Hildesheimensis / Ed. G. H. Pertz // Monumenta Germaniae Historica, Scriptores. Hannover, 1856. T. 12. P. 647.