Великий князь Сергей Александрович и московское общество
на рубеже XIX и XX веков

Великий князь Сергей Александрович оставил заметный след в истории России. Он был крупным государственным деятелем, военачальником высокого ранга, внес значительный вклад в культурное развитие страны. Но, пожалуй, главным делом его жизни стало управление Москвой.

Московское общество рубежа XIX и XX вв. нельзя назвать спокойным и непретенциозным. Как реакция на перенесение Петром I столицы в Санкт-Петербург, у москвичей развилась особенная гордость за свой древний город, которая обусловила их перманентную оппозиционность, проявлявшуюся в том или ином виде. Наиболее заметным ее проявлением стало распространение славянофильских взглядов, укоренение их именно в московском образованном обществе. Не случайно главным объектом его критики стал Петр с его преобразованиями.

Атмосферу, царившую в Москве накануне назначения генерал-губернатором великого князя Сергея Александровича, остро чувствовал юнкер 3-го Александровского военного училища Александр Куприн, спустя многие годы, уже в эмиграции, описавший царившие в первопрестольной настроения в своем романе «Юнкера»: «Москва же в те далекие времена оставалась воинстину “порфироносною вдовою”, которая не только не склонялась перед новой петербургской столицей, но величественно презирала ее с высоты своих сорока сороков, своего несметного богатства и своей славной древней истории. Была она горда, знатна, самолюбива, широка, независима и всегда оппозиционна. Порою казалось, что она считает себя совсем отдельным великим княжеством с князем-хозяином Владимиром Долгоруким во главе»[1].

С восшествием на престол Александра III, взгляд центральной власти на Москву изменился кардинально. Магистральным направлением в государственном и культурном развитии от Петра до Александра II было так называемое «петербургское» направление, или ориентация на Запад. Москва по петровской традиции рассматривалась как косная сила, препятствующая движению к западному идеалу. Император всероссийский представлялся культурным завоевателем, несущим блага западно-европейского просвещения отсталой, варварской России. Таковым в самых общих чертах был сценарий почти всех послепетровских монархов, включая Александра II[2].

Кульминацией развития с ориентацией на Запад стали либеральные реформы царя-освободителя. Но распространившиеся революционные веяния, в особенности революционный террор, поставили под сомнение адекватность российским реалиям избранного Петром пути. А убийство террористами 1 марта 1881 г. самого монарха нанесло сокрушительный удар не только по личному «сценарию любви» Александра II[3], но и по безусловной ориентации власти на западные ценности. При Александре III период от Петра до Желябова начал рассматриваться как профанное время. А допетровская эпоха Московской Руси приобрела, наоборот, сакральное значение.

В новом сценарии Москва занимала особое место: в ней, как считалось, сохранился дух «идеального прошлого», и поэтому именно через нее можно было начать подлинное просвещение России, излечив страну от «западной заразы». Подчеркивая свое особое отношение к первопрестольной, Александр III совершил беспрецедентный поступок, назначив московским генерал- губернатором 26 февраля 1891 г. члена императорской фамилии – своего младшего брата Сергея.

С 1865 г. бессменным хозяином Москвы являлся князь В.А. Долгоруков. К началу 90-х гг. он чувствовал себя почти удельным князем, и казалось само собой разумеющимся, что Долгоруков будет московским генерал-губернатором пожизненно[4].

Родившийся в 1857 г. великий князь с детства находился под влиянием воспитателей, которые разделяли славянофильские убеждения. Царского брата ожидал в Москве блестящий прием. Сергей Александрович был глубоко тронут таким проявлением чувств к нему, но вскоре устал от бесчисленного количества чествований[5].

Кампания за смещение князя Долгорукова велась и под флагом борьбы с «покровителем евреев»[6]. Соответственно, его преемник был вынужден изменить политику в данном вопросе. По высочайшему повелению от 28 марта 1891 г. постепенному выселению из Москвы подвергались ремесленники из числа лиц иудейского вероисповедания, с отсрочкой от двух месяцев до года[7]. Затем по высочайшему повелению от 15 ноября 1892 г. следовало выселить всех нижних чинов николаевских рекрутских наборов, кроме приписанных к мещанским обществам Москвы[8]. В соответствии с данными законами было выселено примерно 25–30 тысяч человек – около трех четвертей всего иудейского населения Москвы[9].

Из-за этого «московского изгнания» Сергей Александрович приобрел репутацию антисемита[10]. Безусловно, за выселение лиц иудейского вероисповедания он, как высший администратор Москвы, нес ответственность. Однако справедливости ради следует заметить, что для него данное мероприятие вообще не имело принципиального значения. Так, в переписке с великим князем Константином Константиновичем, касаясь разных мелких вопросов управления Москвой, Сергей Александрович даже не упоминает о выселении иудеев. Приверженность великого князя антисемитизму не находит подтверждения в его личных письмах и дневниках. Он всегда был откровенен в выражении своих взглядов, и если бы страдал религиозной или расовой нетерпимостью, то это неизбежно бы проявилось хотя бы в документах личного характера.

Показательна реакция московского общества на выселение из города его части. За исключением тех, кто подпадал под действие закона о высылке, а также их единоверцев, испытывающих солидарность с ними, москвичи в массе своей никак не отреагировали на это событие, а порой и выказывали злорадство[11].

После кончины Александра III на престол взошел племянник Сергея Александровича, император Николай II. В 1896 г. должна была состояться его коронация, которая по традиции всегда проходила в первопрестольной. Вплоть до 21 мая все шло великолепно. Но происшедшая в этот день и ставшая «притчей во языцех» давка на Ходынском поле омрачила торжества. Враги Сергея Александровича активизировались, получив в руки такой козырь. На молодого государя стало оказываться большое давление с целью смещения его дяди с поста генерал- губернатора. Однако в ответ Николай II не только оставил великого князя на этой должности, но и назначил его вдобавок командующим войсками Московского военного округа. Теперь в руках Сергея Александровича была сосредоточена помимо административной еще и военная власть на огромной территории.

Такая полнота власти дала возможность генерал-губернатору провести небывалый эксперимент, взбудораживший московское общество, а затем и всю Россию. Начальник Московского охранного отделения С.В. Зубатов, поставивший себе целью направить рабочее движение в легальное русло, выдвинул идею, согласно которой полиция должна выступать в роли посредника между рабочими и их работодателями. Необычная и смелая идея была поддержана великим князем и лишь благодаря этому начала реализовываться[12], несмотря на большое число влиятельных противников. Под покровительством полиции создавались профсоюзы рабочих, которые получили возможность легально отстаивать свои права. Существенное улучшение социального положения и жизненного уровня московских рабочих и реальное отстаивание их интересов способствовало популярности зубатовских организаций и тем самым выбивало почву из-под ног революционеров – социал-демократов. Апогеем «зубатовщины» стало сорокатысячное шествие рабочих к памятнику Александру II в годовщину отмены крепостного права, 19 февраля 1902 г. Торжественные мероприятия прошли в Кремле в присутствии великого князя. Полиция осталась за кремлевскими стенами, а порядок поддерживался патрулями, созданными самими рабочими[13]. На фоне неспокойного Санкт- Петербурга Москва эпохи Сергея Александровича казалась местом, где царят идиллия и благочестие.

Некоторые лица, в том числе ярый оппонент «зубатовщины» граф С.Ю. Витте, утверждали, что в рабочем вопросе великий князь слепо шел на поводу у С.В. Зубатова и московского обер-полицмейстера Д.Ф. Трепова[14]. Однако мемуары племянницы и воспитанницы Сергея Александровича, великой княгини Марии Павловны-младшей, а также его собственные письма свидетельствуют об ином. С началом русско-японской войны в Москве стали проходить патриотические манифестации, приобретавшие все более буйные формы. Однако когда слова Марии Павловны насчет опасности, исходящей от толпы, дошли до дяди Сергея Александровича, он был недоволен и «на полном серьезе увещевал меня, что глас народа – глас Божий. Толпа, по его убеждению, демонстрировала монархические чувства в своего рода религиозной процессии. А мое недоверие к настроению толпы, сказал он, проистекает из-за отсутствия уважения к традициям»[15]. В письме же великому князю Константину Константиновичу Сергей Александрович писал: «Правда, рабочие и фабричные в Москве представляют элемент, менее податливый революционной пропаганде, ибо я старался для них сделать все, что мог в эти 4 года, устраивая кассы самопомощи, разрешая собрания в народных домах общ<ества> трезвости и целый ряд лекций в разных аудиториях, куда часто и сам ездил»[16]. Таким образом, генерал-губернатор ясно понимал, что он делает и зачем.

Если московское общество в целом можно назвать строптивым, то московское старообрядческое купечество следует назвать строптивым вдвойне. Оно было не менее, может, и более влиятельной силой, чем даже старая московская аристократия. В свое время купечество приняло активное участие, если не было главным действующим лицом, в кампании, приведшей к смещению князя Долгорукова и последовавшей затем высылке лиц иудейского вероисповедания – потенциальных конкурентов на рынке[17].

Не поладив даже с «князем-душкой» (как называли москвичи Долгорукова), купцы, разумеется, не могли бы сойтись и с Сергеем Александровичем, известным своей твердостью и строгостью. Его порядки сразу же не понравились купцам. А поддержка великим князем инициативы Зубатова повергла их просто в шок. Такая политика августейшего генерал-губернатора показалось московским купцам и фабрикантам недопустимым вмешательством в их личные дела. Выдвинутая тогда Зубатовым идея государства как арбитра в сфере социальных отношений слишком опередила свое время и никак не укладывалась в головах, особенно в среде крупных предпринимателей.

В пику зубатовской политике и лично великому князю, которого они не любили, некоторые фабриканты начали материально поддерживать революционеров. Самый известный пример – деятельность С.Т. Морозова, вражда которого с Сергеем Александровичем порой выливалась в неприятные публичные сцены[18]. Морозов ненадолго пережил великого князя: принцип «выколю себе глаз – пусть у моей тещи будет кривой зять» привел гордого купца к преждевременной смерти.

Постепенно у великого князя накапливалась усталость, вдобавок он чувствовал непонимание и недоброжелательность. Возникали у Сергея Александровича и определенные трения с Николаем II[19].

Отдушиной для великого князя была сфера искусства. С московской театральной общественностью у Сергея Александровича были неизменно теплые отношения. Генерал-губернатор входил в нужды артистов и художников, нередко помогал им[20]. В дружеских отношениях он был с великой русской актрисой М.Н. Ермоловой. В августе 1904 г. она приезжала погостить в Ильинское (имение великого князя), где пробыла несколько дней. Сергей Александрович лично выступил в качестве «экскурсовода», показывая гостье свои владения[21].

Однако жизнь генерал-губернатора в то время не могла быть безмятежной: 15 июля 1904 г. террористами был убит министр внутренних дел В.К. Плеве. Его преемником был назначен 25 августа князь П.Д. Святополк-Мирский, настроенный на проведение некоторых либеральных преобразований. Ключевым пунктом его программы являлось привлечение выборных от дворянских собраний, земств и городских дум для участия в законодательной деятельности в Государственном совете. Сергей Александрович был категорически против введения представительной формы правления и, кроме того, полагал, что уступки в период беспорядков будут восприниматься как слабость власти, давление на правительство лишь усилится. Великий князь принял решение уйти в отставку, поскольку, как подчиненному князя Святополк-Мирского[22], генерал-губернатору следовало проводить в жизнь его политику, а это шло вразрез с убеждениями Сергея Александровича.

Великий князь ушел в отставку с поста генерал-губернатора 1 января 1905 г., но остался командовать войсками округа. В Санкт-Петербурге 9 января произошло событие, известное как «кровавое воскресенье»: войска были вынуждены открыть огонь по толпе, двигавшейся к Зимнему дворцу. После этого в Петербурге и ряде других городов России, в том числе в Москве, начались беспорядки.

Впрочем, как отмечал в дневнике и письмах Сергей Александрович, обстановка в московской рабочей среде была намного более благоприятной, чем в петербургской. Тем не менее он ясно осознавал, что ситуация в любую минуту может выйти из-под контроля: «…я себе не делаю никаких иллюзий!! и каждую минуту может вспыхнуть пожар ужасный»[23]. Великому князю понадобился весь его опыт и выдержка, чтобы справиться с ситуацией. И он с честью вышел из положения: умело распоряжаясь войсками, Сергей Александрович не допустил больших скоплений недовольных. Скоро беспорядки прекратились. При этом не было пролито ни одной капли крови.

Глубокое удовлетворение великий князь испытал, когда 22 января 1905 г. в московском губернском дворянском собрании большинством голосов прошел тот вариант адреса императору, который был составлен группой дворян во главе с А.Д. Самариным. В адресе выражались верноподданнические чувства московских дворян и их вера в незыблемость принципов самодержавия, отвергалась необходимость либеральных преобразований и содержался призыв следовать «твердому» курсу[24].

Террористы уже давно охотились за великим князем, и он знал об этом. Сергей Александрович был опасен революционерам главным образом как покровитель зубатовского эксперимента и как хранитель порядка в Москве: эти обстоятельства надежно защищали первопрестольную от широкого распространения революционной пропаганды. Великий князь же, пренебрегая опасностью, словно нарочно всегда выезжал в строго определенные часы. И 4 февраля 1905 г. он был убит в Кремле эсеровским террористом Каляевым.

Часть московского общества восприняла это событие с показным равнодушием. Есть свидетельства о том, что вечером того же дня как ни в чем не бывало в московских ресторанах играла веселая музыка. Ряд исследователей на основании этого делали вывод, что в таком поведении проявилось отношение всей Москвы к нелюбимому генерал-губернатору. Однако погребение великого князя и панихиды по нему, несмотря на холод и угрозу со стороны террористов, прошли при огромном стечении народа. Бесчисленное количество москвичей желало поклониться праху Сергея Александровича. Если часть московского общества и была настроена против него, то многие жители первопрестольной, как показали события, искренне любили и уважали своего августейшего генерал-губернатора[25].

[1]. Куприн А.И. Соч.: в 2 т. М., 1981. Т. 2. С. 68.

[2]. Сценаристская концепция представлена вмонографии: Уортман Р.С. Сценарии власти: мифы и церемонии русской монархии. М., 2004. Т. 1-2.

[3]. Подробнее см.: Уортман Р.С. Указ. соч. Т.2. С. 35-222.

[4]. Гришин Д.Б. Трагическая судьба Великого князя. М., 2006. С. 80.

[5]. Чувства Сергея Александровича хорошо можно представить по его письму своему кузену и самому близкому другу, великому князю Константину Константиновичу, от 26 мая 1891 г.:«…я был в конце заторможен всеми бесконечными приёмами! думалось, что им конца не будет, а в душе было так нехорошо, так ужасно тоскливо, и я был в скверном настроении – никогда в жизни мне не было так тяжело, как было всё это время. Приходилось… с улыбкой на устах всех и вся принимать, а тут ещё, как нарочно, нас приняли на славу – даже трогательно – я был как камень – ничего, кроме тоски в сердце не испытывал. И теперь ещё настроение нехорошее; мысль и сердце – всё с Полком, с товарищами!» (ГАРФ. Ф. 660, оп. 2, д. 255, л. 9-10). До назначения генерал-губернатором Сергей Александрович являлся командиром лейб-гвардии Преображенского полка.

[6]. Вермель С. Евреи в Москве // Евреи в Москве: сб. статей. Иерусалим; М., 2003. С. 65.

[7]. Там же. С. 72, 79-80, 83-84; Зайончковский П.А. Российское самодержавие в конце XIX столетия (политическая реакция 80-х – начала 90-х годов). М., 1970. С. 136-137.

[8]. Вермель С. Указ. соч. С. 95; Зайончковский П.А. Указ. соч. С. 137.

[9]. Вермель С. Указ. соч. С. 79.

[10]. Богданович А.В. Три последних самодержца: дневник. М., 1990. С. 315-316; Витте С.Ю. Воспоминания. Таллинн; М., 1994. Т. 2. С. 200; Schneiderman J. Sergei Zubatov and Revolutionary Marxism: The Struggle for the Working Class in Tsarist Russia. Ithaca; New York, 1976. P.62, 278, 366-367; Труайя А. Александр III. М., 2005. С. 226.

[11]. Вермель С. Указ. соч. С. 73-75.

[12]. См.: Schneiderman J. Op. cit. P. 62-63, 67, 85, 88, 98, 135, 235; Judge E.H. Plehve: Repression and Reform in Imperial Russia, 1902-1904. Syra- cuse; New York, 1983. P. 131-136; Уортман Р.С. Указ. соч.  Т. 2. С. 501; Боханов А.Н.  Великий   князь   Сергей   Александрович  // Российские кон- серваторы. М., 1997. С. 360.

[13]. Уортман Р.С. Указ. соч. Т. 2. С. 501-502.

[14]. Витте С.Ю. Указ. соч. Т. 2. С. 200, 205-206, 320.

[15]. Воспоминания  великой  княгини  Марии Павловны. М., 2003. С. 55.

[16]. Из письма от 15 января 1905 г. (ГАРФ. Ф.660, оп. 2, д. 255, л. 129об.-130).

[17]. Вермель С. Указ. соч. С. 65-68.

[18]. Богданович А.Ф. Указ. соч. С. 297.

[19]. См.: Литвиненко Г.А. Николай II и великий  князь Сергей Александрович  накануне революции  1905  г.  //  Матер.  XII  Междунар.  конф. студ.,  асп.  и  молод.  ученых  «Ломоносов».  М., 2005. Т. 1. С. 273-274.

[20]. См.: Теляковский В.А. Дневники Директора Императорских  театров. 1898-1901, Москва. М., 1998. С. 87, 119, 584, 596, 696.

[21]. ГАРФ. Ф. 648, оп. 1, д. 41. Дневник Великого  князя   Сергея   Александровича  за 1904 г. Записи от 19 (л. 119об.) и 24 августа (л. 122).

[22]. Московский  генерал-губернатор, хотя и имел право личного доклада  императору, да к тому же обладал очень большой самостоятельностью, тем не менее считался служащим Министерства внутренних дел и был обязан проводить в  жизнь  циркуляры,  которые  министр  спускал губернаторам.

[23]. Из письма великому князю Константину Константиновичу от 15 января 1905 г. (ГАРФ. Ф.660, оп. 2, д. 255, л. 130).

[24]. Джунковский В.Ф. Воспоминания: в 2 т. М., 1997. Т. 1. С.39-40. Спустя три дня, 25 января 1905  г.,  великий князь Сергей Александрович, как он отметил в своем дневнике, «демонстративно забросил карточки Самариным», выказав тем  самым  свое  полное  одобрение  (ГАРФ.  Ф.648, оп. 1, д. 40, л. 16).

[25]. См.: Джунковский В.Ф. Указ. соч. Т. 1. С.42-43; Авчинников А.Г.  Великий   Князь   Сергей   Александрович. Екатеринослав, 1915. С. 42-52; Хорватова Е.В. Мария Павловна: драма великой княгини. М., 2005. С. 104; Гришин Д.Б. Указ. соч. С. 262. Как отметил первый биограф  Сергея Александровича, в те февральские дни «сотни тысяч людей всех возрастов, всех состояний и сословий являлись… в Кремль, терпеливо ожидали много часов очереди, чтобы отдать последний долг христианской любви – проститься со смертными останками Великого Князя  и помолиться о Нём у Его гроба» (Авчинников А.Г. Указ. соч. С. 49).