Члены ИППО приняли участие в исторической конференции «Москва - Третий Рим»
11 ноября 2014 года в рамках проходящей в московском «Манеже» интерактивной выставки-форума «Православная Русь. Моя история. Рюриковичи» состоялась историческая конференция «Москва — Третий Рим». В ходе мероприятия обсуждались исторические предпосылки возникновения идеи Московского царства как преемника Византии и концепции Третьего Рима в Российской Империи, а также современные научные подходы к изучению данной проблематики.
В конференции приняли участие ведущие российские ученые, общественные деятели, политики, представители духовенства:
ответственный секретарь Патриаршего совета по культуре архимандрит Тихон (Шевкунов),
учредитель Фонда Святителя Василия Великого Константин Валерьевич Малофеев,
д.и.н, президент Фонда исторической перспективы, член Совета Императорского Православного Палестинского Общества Наталия Алексеевна Нарочницкая,
к.и.н., директор Российского института стратегических исследований, действительный член Императорского Православного Палестинского Общества Леонид Петрович Решетников,
д.и.н., академик РАН, декан исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, член Совета и почетный член Императорского Православного Палестинского Общества Сергей Павлович Карпов,
д.и.н., профессор исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, писатель Дмитрий Михайлович Володихин,
д.и.н., директор Института российской истории РАН, почетный член Императорского Православного Палестинского Общества Юрий Александрович Петров,
к.ф.н., д.п.н., философ, политолог, социолог Александр Гельевич Дугин.
Открыл конференцию доклад президента фонда Исторической перспективы Наталии Нарочницкой «“Москва – Третий Рим”. Отражение в общественной мысли. Мифы. Толкования». Н. Нарочницкая отметила:
– Сегодня Запад постоянно использует концепцию «Москва – Третий Рим» в качестве идейной основы русского империализма.
На самом деле развитие русской государственности от Московского царства, а потом к империи неразрывно шло вместе с духовным осмыслением самого этого понятия как служения прежде всего. Тем не менее, западная историография XX века заполнена клише о том, что большевизм вытекает из природы истории России. Хотя великий консерватор Освальд Шпенглер однозначно написал: «Победивший в России дух исходит не из Москвы. Родина большевизма – Западная Европа. Демократия XIX века – это уже большевизм».
Но либеральная мысль побуждает искать истоки революционного деспотизма именно в концепции монаха Филофея, который якобы зовет к мировому господству. И сегодня миф о «филофействе» как программе «русского и советского империализма» представляет штамп в либерально-западнической литературе, и даже в постсоветской России. Так, К.С. Гаджиев в очень объемной и в целом очень серьезной академической книге повторяет клише, будто бы учение «Москва – Третий Рим» послужило основой территориального формирования Российской империи. Такой подход отражает непонимание равно принадлежащего как восточному, так и западному христианству учения о Риме, о Царстве.
Это одно из глубочайших учений о связи духовной, вселенской и земной истории, которое не разделяет, но, наоборот, подтверждает эсхатологическое единство Востока и Запада христианской ойкумены.
Поэтому в старину идея и весь комплекс понятий о «всемирной империи» принадлежали вовсе не светскому, политическому, но религиозному мировоззрению, и это отражает именно учение о спасении. Первые сочинения и интерпретация видений пророка Даниила и его толкований сна царя Навуходоносора о четырех царствах, последнее из которых – царство антихриста, первые зачатки учения о Риме как царстве Христианской Истины пронизаны вовсе не идеей мирового господства, или торжества, или превосходства, а спасения и относятся к эсхатологической литературе.
А. Карташев говорит, что в эсхатологическом сознании христиан «Римская империя становится рамой, сосудом, броней и оболочкой вечного царства Христова и поэтому сама обретает некоторое символическое подобие этой вечности в истории».
Наряду с историографическим значением, Рим как императорский и царский град, где совершается всемирно-историческая борьба добра и зла, вошел в символику христианского художественного сознания. И такое понимание встречается не только в духовной, но и в светской литературе. Рим стал аллегорией мистического центра, оплота всемирно-исторической борьбы добра и зла, от выстраивания которого зависит конец мира. Римом в болгарских хрониках именуется Тырново, Римом называл Кретьен де Труа Францию, в стихах Тирсо де Молина Толедо становится «Римом, императорским градом».
Но послание Филофея относится исключительно к эсхатологической литературе, оно совершенно не может трактоваться как призыв к господству над какой-то территорией. Заметим, что все толкователи и интерпретаторы доктрины о Третьем Риме не обращались к первоисточнику – посланию инока Филофея. А оно удивительно кратко и сжато, умещается в 10–15 строках, и в нем нет ни слова о мировой гегемонии или поощрении территориального расширения, отсутствует даже сама формула «Москва – Третий Рим». Русская же концепция Третьего Рима была сформулирована в сочинениях эпистолярного жанра 1523–1524 годов и изложена в официальном документе 1589 года, когда учреждалось Патриаршество на Руси. Там Третьим Римом именовалась даже не Москва, а великая Россия в целом, царство. Это свидетельствует о связи концепции с событиями церковной истории, о неразделимости судеб священства и царства, о чисто религиозном осмыслении этой парадигмы.
Тем не менее, в публицистике и историографии особенно распространены два клише: характеристика этой идеи как официальной государственной доктрины России и подмена ее понятием второго Рима – то есть Константинополя: сведение этой концепции к идее византийского наследия.
Знакомство же западной историографии с данной концепцией русской публицистики начинается после Русско-турецкой войны 1877–1878 годов. Именно тогда появляются на Западе утверждения, что после крушения Византии Россия претендует на ее роль и господство на ее территории. Однако для средневековых мыслителей сводить концепцию Рима к Византии было бы опасным и двусмысленным, означало бы повторить ее печальную судьбу. И Филофей вызывает призрак не только второго, но первого Рима, и тем самым углубляется историческая и духовная ретроспектива и перспектива, национальное сознание не замыкается на византиноцентризме и вовлекает в свою перспективу европейское и восточносредиземноморское географическое и христианское временное пространство. Однако нет и намека на проповедь высокомерного подчинения себе других, в то время как на Западе идея Рима уже за несколько веков до этого обосновывала недвусмысленное стремление к географически всемирной империи.
Полное равнодушие русских царей к византийскому наследию не вызывает сомнения. Никогда Иван Грозный не ссылался на свой брак с Софьей Палеолог. Когда исчезло всё потомство Палеологов и нашим царям напоминали, что по брачному праву они могут быть наследниками, они проявляли полное равнодушие к этому факту. Иван Грозный, личность которого на Западе трактуется как символ необузданной экспансии, антиреформы, ярче всех выразил отношение к созданию великой восточной империи под эгидой русского царя. Он сказал: «Мы в нынешнем царстве (земном) не хотим государства во Вселенной, ибо это будет ко греху поползновение». А та Цареградская земля, по его мнению, была землей Божией.
Расширение Московии пробуждало в Западной Европе ревнивое отношение к ней. После монгольского нашествия, после того, как труд восьми поколений не служил национальной истории, Русь настолько быстро расширилась и стала могучей, что в изумленной Европе этого не смогли пережить. С тех пор и начинается поношение России как агрессора. Наши отношения с Европой всегда сопровождались ее ревностью к нам, и мы должны сегодня этот новый виток ревности рассматривать как доказательство того, что мы становимся более сильными духовно, едиными, самостоятельными, что изумляем мир своей самостоятельностью в выборе исторического пути. Ведь, несмотря на то, что Запад построил свой рай на земле, он так и не освободился от страха перед самостоятельностью России.
Сергей Карпов, декан исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, обратил внимание на то, что сегодня очень часто слово «империя» употребляется всуе. Под словом империя подразумевают и добро, и зло, в зависимости от политических пристрастий. Но многое, что называют империй, по сути империей не являлось и не могло являться.
В докладе «Идея империи. От Византии к Руси», он подчеркнул:
– Я решительно возражаю против всякого употребления понятия «империя» в негативном смысле. В одном из словарей империя определяется даже как «крупное государство, обладающее обширными колониями». Но ничего неправильнее, ничего ошибочнее такой трактовки придумать нельзя, потому что понятие «империя» имеет совершенно иной смысл.
Рассматривая истоки Византийской цивилизации, докладчик выделил три – библейский, эллинистический и римский:
– В их сплаве рождалась великая культура и рождалась великая идея. И эта идея была перенесена на три константы, три краеугольных представления о природе и сущности императорской власти. Ими были: учение о Божественной природе этой власти, полученное от библейской эсхатологии; об универсальности и вселенском характере власти, полученное от эллинизма, и о правовом принципе этой власти, отчеканенном римским законом.
Источником власти императора является народ: «то, что угодно принцепсу, имеет силу закона, поскольку народ посредством царского закона, относящегося к его власти, вверил ему всю свою власть и силу». Слово «империум», изначально понимавшееся как «власть, повеление», постепенно обретает значение «державность» и в этом значении принимается другими странами и народами, и прежде всего Русью.
В византийском законодательстве говорится о республике как о деле, которое не противоречит империи. А государь мыслится как поборник общих интересов в противовес интересам частным. Государь является обладателем суверенных прав, но эти суверенные права не права собственника империи, а права попечителя.
Православная традиция внесла новое в языческую мысль. Языческий император обожествлялся. Конечно, византийский император никогда и ни при каких обстоятельствах богом быть не мог. Такая кощунственная мысль никогда не могла прийти ему в голову. Но была идея обожения через мимесис, через подражание Богу в образе и деяниях государя. Государь изображался с нимбом как святой и к нему обращались как к святому государю. Но этот святой государь в один из дней омывал ноги последнему нищему в подражание Христу, в знак своего смирения. Если Бог почитался как Пантократор – Вседержитель, то император почитался как космократор – повелитель обитаемого мира. Теократическая концепция государственной власти подразумевала, что государь – исполнитель Божиего Промысла.
Византийская система власти – это, прежде всего, универсализм. Универсализм есть понимание космических масштабов этой власти. Только одна империя, империя ромеев – единственная законная ойкуменическая власть. Другой быть не может. Потери же территории – это потери временные либо данные за грехи. И поэтому идея власти не сопрягалась с границами государства, потому что фактически власть государя – это власть вселенского масштаба.
Еще один из важных постулатов – неразрывная связь империи и Церкви. Патриарх и государь обладают одним общим и важнейшим. Этим общим и важнейшим является симфония, созвучность этой власти.
Империя всегда связана с миссионерством. Но миссионерство – это не только когда государь или патриарх посылают проповедника в чужие земли, миссионерство – это когда само государство истины веры, истины самого своего существования, своего строя передает другим через систему «таксиса» – систему порядка.
Византия всегда была правовым государством. Идея того, что самодержавное государство неправовое, неверна.
Консервативная по своей природе и медленно меняющаяся политическая идеология в идеале стремилась к гармонии горнего и дольнего, признавая несовершенство существующего миропорядка и стремясь следовать определенной Богом иерархии бытия, в которой высшая власть – излучение и отражение образа Божиего.
Ее связь с законом, с моралью и нравственностью
недвусмысленна. И именно передачей этой связи
закона-морали-нравственности-миссионерства от Византии к
Руси и характеризуется замена той разрозненной системы,
которая существовала на Руси до Ивана III, на систему,
укрепляющую разные народы под единым скипетром.
Леонид Решетников, директор Российского института стратегических исследований, напомнил, что сегодня необходимо говорить не о государстве, а о цивилизации, что и Византийская империя была не просто империей, а цивилизацией, альтернативой той западной цивилизации, которая сложилась к тому времени.
– И наша Российская империя также была
альтернативной восточно-православной цивилизацией. Не
просто государство большое и сильное вызывало и сейчас
вызывает раздражение и чувство опасности на Западе, но
ощущение того, что мы инакие, что мы особая цивилизация,
– подчеркнул докладчик.
Юрий Петров, директор Института российской истории РАН, вспомнив о тех геополитических сдвигах, которые стали основанием теории «Москва – Третий Рим» (правление Ивана III стало решающим этапом в формировании русского государства во главе с Москвой; присоединение Тверского княжества, Новгородской республики, ряда Верховских княжеств окончательно решило вопрос о лидерстве Москвы как центра национального объединения), заметил:
– На Западе весьма распространено толкование
концепции «Москва – Третий Рим» как
якобы обоснования геополитических претензий России на
мировое господство. Одним из распространенных суждений
является акцент на внешнеполитических моментах,
соотнесение этой концепции с политикой России на Балканах,
перекидывание моста от концепции Филофея к
«греческому проекту» Екатерины II. Бытует
также и отождествление этой концепции с самыми разными
доктринами вплоть до формулы «Самодержавие,
Православие, народность». Однако документально
доказано, что концепция «Константинопольской
вотчины» русский царей была нерусского
происхождения. В 1518 году ее изложил в Москве прусский
дипломат Дитрих Шонберг от имени легата папы Льва X. А еще
ранее эта идея высказывалась венецианским сенатом.
Концепция же «Москва – Третий Рим» в XVI
веке играла противоположную роль, а именно: она входила
составной частью в идеологическое обоснование отказа от
вступления в антитурецкую коалицию, поскольку это не
соответствовало тогда внешнеполитическим планам Московских
князей. Авторы, сближающие более поздние идеи с концепцией
«Москва – Третий Рим», искусственно
используют этот символ для наполнения его содержанием, в
нем не заключающимся, для модернизации и неправомерной
экстраполяции на другие исторические эпохи.
Доклад Дмитрия Володихина, профессора исторического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, был посвящен московскому монашеству:
– В XVI веке Русское царство выработало три крупные идеи: Москва как Третий Рим, Москва как второй Иерусалим и Москва как Удел Пречистой. Все эти концепты были творчеством одной интеллектуальной среды – московского иночества, то есть иноков-книжников, которые либо жили в крупных обителях Восточной Руси – и в первую очередь я имею в виду Иосифо-Волоцкий монастырь, либо принадлежали к Московскому митрополичьему двору.
Общеизвестный факт: идея Москвы как Третьего Рима была высказана иноком псковского Спасо-Елеазаровского монастыря Филофеем. Однако слова, высказанные иноком Филофеем, не имели широкого политического значения, это были, прежде всего, опасения, ведь Руси, Москве досталась роль столпа восточного христианства, роль той силы, которая должна сберечь Православие от полного разрушения и гибели. И Филофей ужасается: какое же нужно иметь благочестие, чтобы выполнить столь значительную роль, чтобы соответствовать ей!
Однако впоследствии, не во времена Василия III, когда писал инок Филофей, а через много десятилетий, именно московское иночество сумело придать этой идее иное звучание – политическое. Это произошло уже при государе Федоре Иоанновиче и связано с утверждением Московской патриаршей кафедры. Именно тогда идея «Москва – Третий Рим» впервые зазвучала как нечто принадлежащее если не политике, то идеологии. И совершенно ясно, что это работа московского монашества.
Но когда на Руси появился этот замечательный по своей интеллектуальной силе слой – иноки-книжники? Южная Русь – Киевщина выработала иноческую традицию в XI–XII веках, вскоре появилась своя мощная монашеская традиция на Новгородской земле, а следовательно – и на Псковской земле. К ней принадлежал и сам инок Филофей. Владимиро-Суздальская земля приобрела эту традицию несколько позднее – в XII–XIII веках. Московская же Русь ни в XII, ни в XIII, ни в XIV веках не была средоточием сколь-нибудь значительных иноческих традиций. Здесь было лишь несколько незначимых монастырей. И надо было создать мощный слой иночества, чтобы он постепенно, в течение многих поколений вырос в эту интеллектуальную силу, чтобы поднять громаду столь значительных и до сих пор живущих в русском сознании историософских идей. Когда же это произошло? В середине – второй половине XIV века. И рождение московской иноческой традиции связано с деятельностью двух светочей нашего монашества – святителя Алексия, митрополита Московского, и преподобного Сергия Радонежского. Именно при святом Алексии появился Чудов монастырь, который стал интеллектуальным средоточием московского монашества. А от обители Сергия Радонежского, по образному выражению одного из наших классиков, словно лучи, разошлись его ученики и соратники, основывая новые обители по Московской Руси и за ее пределами – на Севере. Тогда Москва украсилась многими монастырями, которые станут впоследствии чрезвычайно влиятельными в духовной жизни.
И конечно же, нашему монашеству нужно было пройти путь восприятия интеллектуальных традиций поздней Византии. Московское монашество активно вбирало в себя всё, чему его могли научить византийские книжники. А у Руси XIV–XV веков был постоянный богословский диалог с поздней Византией. Необходимо понимать, что византийская культура – это не просто один из корней культуры древнерусской. Это один из корней культуры собственно старомосковской.
Именно Русская Православная Церковь и в особенности московское иночество дали Русской державе возможность мыслить себя в столь высоких богословски обоснованных, исторически фондированных категориях, как Третий Рим, Второй Иерусалим, Удел Пречистой.
Александр Дугин, философ, политолог, социолог, в докладе «Третий Рим как национальная идея» обратил внимание на религиозное значение смысла империи, связав его с учением о судьбе земной Церкви:
– Император – фигура эсхатологическая с самого начала, препятствующая приходу антихриста. Есть империя – нет антихриста, нет империи – есть антихрист. Империя – это не просто земная организация жизни, это – священная миссия, это часть фундаментального экклезиологического периода.
А. Дугин подчеркнул:
– Полноценными наследниками империи мы стали как раз при кульминации династии Рюриковичей, при Иване Грозном. В этом мы видим исполнение судьбы русского народа и русской государственности. Мы сподобились в XVI веке стать империей. Помазание Ивана IV на царство и проведение Стоглавого собора в 1551 году – это, конечно, было вступлением в права империи.
Империя – это наш религиозный православный русский дом. Как мы можем двигаться в этом направлении для восстановления полноты христианского бытия? Нам дана только одна линия. Только одна линия действительно соединяет нас с изначальным христианством – это аскетическая традиция, традиция старчества, традиция монашества. И неслучайно именно монашество было той средой, которая напомнила о необходимости трансляции идеи, переноса империи на Москву – Третий Рим.
Христиане многие века могут жить и в неправильном политическом государстве, как первые христиане жили в языческом Риме. Но живя в неправильной политической системе, противной христианскому принципу, христиане никогда не должны говорить этому «да». Они не должны признавать глубинную религиозную легитимность любого политического устройства, кроме имперского. Не империалистического, не националистического, а именно духовно-имперского. Только империя – политическая родина христианина. И сегодня очень важно отозвать легитимность от либеральных, демократических, светских и даже националистических политических моделей. Они могут быть, они есть сейчас. Мы можем быть и оставаться христианами внутри этих систем, но они – аномалия. К чему они ведут, показывает нам Богом проклятый Запад, который, отпав от этой имперской онтологии много веков назад, дошел до абсолютных извращений, до Кончиты Вурст, до легализации всех пороков. И это путь всех тех, кто вступил на тернистую дорогу отрицания империи. Это кара за потерю империи, за ее искажение. Поэтому, если мы хотим отстаивать наши русские православные ценности, мы должны отозвать доверие легитимности тому, что не является имперской политикой. Да, может быть, мы ее не заслуживаем, может быть, мы должны вымолить царя, может быть, заслужить его, но это наша цель. Одно дело, когда мы говорим демократии «да» и на самом деле признаем ее легитимность, как и либерализма, западничества, а другое дело, даже не будучи в силах изменить это и не будучи в силах построить империю, мы должны сказать этому «нет». И настаивать на своем собственном политическом, религиозном, духовном, историческом идеале, которым является в первую очередь наша идея Москвы – Третьего Рима.
Архимандрит Тихон (Шевкунов), выступивший в завершение конференции, сказал:
– Мы должны не упускать из вида причины, по которым старец Филофей написал свое послание. Во-первых, надо помнить, что старец Филофей был духовником. В те времена необязательно было быть священником для того, чтобы исповедовать. Главная задача старца была одна – приведение людей к Богу и борьба с грехом.
Что же говорил старец Василию III? «Ты – государь Третьего Рима, а что вокруг тебя творится? Что творится при твоем дворе?» А творилось то же самое, выражением чего является сегодня Кончита Вурст. И это отражено в названии послания: «Об исправлении крестного знамения и о содомском блуде».
Надо помнить и о ереси жидовствующих, распространившейся в это время. Эта ересь характеризовалась отказом от веры во Христа и от веры в Церковь, но и распространением порока, тогда занесенного на Русь тоже с Запада, как и сейчас. Это был страшный нравственный бич. И именно это подвигло старца Филофея. Какие слова он находит! «Пишу с плачем и горько говорю, чтобы искоренил ты в своем православном царстве сей горький плевел, о котором и ныне еще свидетельствует серный пламень горящего огня на площадях содомских…»
Надо вспомнить, что это XV век – время особое для западной Европы, когда падение нравов было ужасающим. Именно тогда не сбылись суеверные чаяния о кончине мира по истечении седьмого тысячелетия от сотворения мира. И люди сказали: «Всё позволено». Эта зараза стала перетекать в больших количествах на Русь. Эта проблема стала огромной в средах элиты.
В это же время были стяжатели и нестяжатели. Но никакого конфликта между ними не было. Это всё придумано в XIX веке и в последующей советской историографии. В чем же тогда был смысл дискуссии между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким? Они думали, что делать с еретиками. Нил Сорский, который еретиков особенно и не видел в своем далеком скиту, настаивал на том, что к ним нужно относиться достаточно снисходительно. А Иосиф Волоцкий, который видел всё зло, что распространяли вокруг себя еретики, призывал либо увещевать тех, у кого ересь выражалась только в ереси ума, либо казнить тех еретиков, которые вокруг себя распространяют нравственную заразу. Это была главная проблема, на тему которой велась дискуссия.
Без понимания этого нерва того времени очень сложно понять причины и цель написания Филофеем послания. И сегодня, если мы хотим походить хоть сколько-нибудь не на помпезный, великий и тщеславный «Третий Рим» – эту мифологему, а нести то бремя Христово, которое возложено на православный народ, то уроки вот этого времени крайне важны для нас.
