«Великий московитский мудрец» и его арабские почитатели

Весной 1904 года приехавший в Ясную Поляну английский искусствовед Сидней Кокрелл вручил Льву Николаевичу Толстому привезённое им письмо от главного муфтия Египта Мухаммеда Абдо (1849—1905). Абдо играл заметную роль в политической жизни арабов в последней трети XIX — начале ХХ века, был блестящим оратором и публицистом, возглавлял в арабском мире так называемое модернистское течение, направленное на обновление ислама. Судя по ответу Толстого (письмо от Абдо не сохранилось), главный муфтий Египта рассказал в письме в Россию о религиозных и этических основах возглавляемого им движения и просил у всемирно известного писателя поддержки своим авторитетом. 

Лев Толстой ответил на это послание большим письмом, в котором изложил сущность своих философских и социальных воззрений. Его порадовало общение с просвещённым деятелем арабского мира, разделявшим, как ему казалось, те же нравственные идеалы, что и он сам. Вместе с тем, отвечая на какие-то утверждения корреспондента, вызвавшие несогласие Толстого, он откровенно высказал свои опасения о подмене религиозными реформаторами старых заблуждений и суеверий новыми. "Я думаю, — писал он, — что чем более религии преисполняются догматов, предписаний, чудес, суеверий, тем более они разъединяют людей и даже порождают недружелюбие…" 

Толстой просил Мухаммеда Абдо написать о весьма интересовавшем его бабидском движении среди арабов, требовавшем равенства всех людей, защиты их прав, отмены законов, основанных на Коране и шариате. 

Ответного письма из Египта не поступило. Вместо него Толстой вскоре получил известие от своего друга Сиднея Кокрелла, что главный муфтий Египта скоропостижно скончался. 

В октябре того же 1904 года в обширной почте в Ясную Поляну оказалось письмо от девушки из небольшого городка Захле. Она писала на русском языке (стиль и орфография автора сохранены): 

Лев Толстой был в это время загружен сверх всякой меры. Отвечал ежедневно на десятки писем из многих стран мира, не успевая удовлетворять всех своих корреспондентов. И всё же он не оставил письма арабской девушки без ответа: 11 февраля 1905 года перечитал его и, отобрав один из своих фотографических портретов, с автографом отправил своей корреспондентке. В письме, вложенном в тот же пакет, он писал: 

"Очень сожалею, милостивая государыня, что по рассеянности не исполнил до сих пор вашего и ваших учениц лестного для меня желания. Посылаю портрет, какой у меня есть, и прошу извинить за то, что не сделал этого прежде.

О письме и портрете писателя, прибывших из далёкой России, узнали все жители арабского городка. Дамасские газеты воспроизвели портрет на своих страницах. А Рамза Ававини в двух взволнованных письмах горячо благодарила Толстого за доброту и отзывчивость. 

Толстой и Арабский Восток связаны множеством нитей. Писатель искренне и глубоко интересовался жизнью арабских народов — о его философии и этике арабам имамы рассказывали в своих проповедях в мечети...

Об интересе Толстого к культуре арабов, к литературе и фольклору и в России, и в арабских странах написаны научные исследования и популярные статьи. Немало сказал и написал об этом своём интересе и сам Лев Николаевич. 

Ещё в раннем детстве, вспоминал писатель, на него произвели большое впечатление сказки "Тысячи и одной ночи". Некоторые арабские сказки он слышал в комнате своей бабушки из уст слепого рассказчика Льва Степановича, который знал их большое множество. 

Впоследствии Толстой не раз читал этот замечательный сборник арабского фольклора и пересказывал его крестьянским ребятам. А в 60-х годах, составляя книги для детей, он издал в виде приложения к своему журналу "Ясная Поляна" две арабские сказки: "Али Баба и сорок разбойников" (под заголовком "Дуняша и сорок разбойников") и "Сказку о багдадском купце Али Коджии" (под заголовком "Неправедный суд").

В 70-х годах в толстовском "Азбуке" и в его "Книгах для чтения" были напечатаны сказка "Галчонок", переработанная из известной народной арабской сказки "Дервиш и воронёнок", сказки "Визирь Абдул", "Строгое наказание", "Два брата", "Царь и рубашка" и другие.

При обработке арабского фольклора для русских детей Толстой руководствовался теми же принципами, что и при обработке фольклора других народов, — он придавал иноземным сказкам русский колорит. Сохраняя нетронутыми их фабулы и мораль, он переносил их действие в русскую деревню, давал персонажам русские имена, заставлял героев говорить простым и ясным русским языком. Так, в сказке "Два брата", рассуждая о том, идти ли за счастьем по пути, начертанному на загадочном камне, старший брат, не верящий в возможность лёгкого счастья, говорит словами русских пословиц: "Искать большого счастья — малое потерять", "Не сули журавля в небе, а дай синицу в руку". На это более легкомысленный "меньшой" брат отвечает: "А я слыхал — волков бояться, в лес не ходить, да ещё: под лежачий камень вода не потечёт. По мне идти".

Под конец сказки, когда младший брат, погнавшийся за лёгким счастьем, остался ни с чем, старший брат говорит ему: "Вот и вышла моя правда; я всё время жил тихо и хорошо, а ты хошь и был царём, зато много горя видел".

Арабский эпос и фольклор получили отражение и в творчестве Толстого. Так, одну из сказок "Тысячи и одной ночи" — "Рассказ о царе Шахрияре и его братьях" — упоминает герой повести "Крейцерова соната" Позднышев, говоря о пережитых им муках ревности. Другой эпизод из этих сказок — рассказ из пятого путешествия Синдбада-морехода — был включён в раннюю редакцию трактата "Рабство нашего времени".
Немало арабских пословиц, поговорок и изречений включено писателем в его поздние сборники народной мудрости. Вот некоторые изречения, выбранные и включённые им в сборники "Мысли мудрых людей на каждый день" и "Круг чтения".

"Когда ты говоришь, слова твои должны быть лучше молчания".
"Умные люди учатся для того, чтобы знать; ничтожные — для того, чтобы их знали".
"Недостаток многих людей — это желание поставить себя учителем над другими, тогда как им следовало бы ещё долго быть учениками".

Ничего нарочито толстовского, проповедующего непротивление злу насилием, в этих изречениях нет. Они отражают здравый житейский опыт арабов, сходный с жизненным опытом других народов.

Из арабских источников Толстой почерпнул материал и для своей знаменитой сказки "Ассирийский царь Ассархадон", написанной в 1903 году. В сказке повествуется о том, как ассирийский царь Ассархадон, разбив войска царя Лаилиэ и обратив его подданных в рабов, придумывал самую жестокую казнь для своего поверженного противника. Старик-мудрец уговорил всесильного Ассархадона на мгновение окунуться в волшебную купель. И в течение этого мгновения властитель пережил все те муки и страдания, которые он готовил своему врагу. Ужаснувшись их, он отпустил пленного царя Лаилиэ и его подданных на волю.

Такой сказки у арабов нет. Толстой написал её на материале, почерпнутом из подлинной истории ассирийских войн. В ней не изменены даже имена исторических лиц. Но сказочная деталь — волшебная купель, которая даёт возможность мгновенно перенестись в неизведанные места и даже почувствовать себя другим человеком, заимствована из арабского фольклора. Это признавал и сам Толстой, когда говорил А.Б.Гольденвейзеру: "В ней заимствовано из "1001 ночи" только то, что он окунулся. Лица, выведенные там, исторические".

В библиотеке Льва Николаевича хранятся серьёзные исторические труды с многочисленными вкладками и пометами, свидетельствующими о тщательной работе над источниками. Таковы, например, присланные ему в августе 1903 года издателем А.Ф.Марксом книги по древней истории Востока: "История Халдеи с отдалённейших времён до возвышения Ассирии" (1902); "История Ассирии от возвышения ассирийской державы до падения Ниневии" (1902); "История Мидии, второго Вавилонского царства, и возникновения персидской державы" (1903). "Историю Ассирии" Толстой использовал при работе над сказкой "Ассирийский царь Ассархадон".

Толстой изучал известный труд профессора Андерсона "История погибших цивилизаций Востока" в переводе с английского (1904), книгу профессора Астафьева "Древности Вавилоно-Ассирийские по новейшим открытиям" (1882) и другие.

Наряду с трудами по истории в библиотеке писателя хранятся и редкие издания по арабской литературе и фольклору, которые в то время выходили в России: "Сирийские рассказы" С.Кондурушкина (1908), книга Бен-Али "Арабские сказки" и другие.

Интересовался Толстой и трудами восточных мыслителей древности. Среди них он особенно выделял творения выдающегося учёного и поэта Аль Харизи (1054—1128); его изречения писатель включил в сборник "Мысли мудрых людей на каждый день" (1903). Несколько раз упоминал он и древнеарабскую поэму, в которой содержится "Сказание знаменитого учителя Джелаладдина", — сюжет этого сказания он пересказал друзьям и изложил в одном из писем.

Зная об интересе Толстого к арабскому миру, многие его друзья из разных стран присылали в Ясную Поляну книги и журналы, из которых он черпал нужные сведения об истории Арабского Востока и о современной ему жизни арабских народов.

Арабы на этот интерес яснополянского гения к ним сполна ответили интересом к его творчеству.

Сведения о первых переводах и изданиях произведений Толстого на Арабском Востоке, о посвящённых ему статьях собрал и обобщил один из основателей отечественной арабистики, академик Игнатий Юлианович Крачковский. Собранные в одном из томов его работ, сведения эти составили весьма солидное издание.

В Египте одним из первых и наиболее квалифицированных переводчиков Толстого был уроженец Палестины, выпускник Назаретской семинарии (имеется в виду Назаретская учительская семинария Императорского Праволславного Палестинского Общества. Прим. IPPO.Ru) Селим Кобейн. Читая и переводя Толстого, Кобейн в юности так увлёкся его идеями нравственного совершенствования, что мечтал организовать среди арабов земледельческую колонию наподобие толстовских коммун, существовавших тогда в России. Превосходный знаток русского языка и литературы, он в 1901 году выпустил в Каире книгу "Учение графа Л.Н.Толстого", в которой рассказал и о художественном творчестве русского писателя. В эту книгу была включена и переведённая им глава из "Юности" "Что я считаю началом юности".

В последующие годы Селим Кобейн издал "Крейцерову сонату" под названием "Согласие и развод, или мелодия Крейцера", "Краткое изложение Евангелия" под названием "Евангелие Толстого и его вероучение", легенду "Разрушение ада и восстановление его", драму "Власть тьмы", "Изречения Магомета, не вошедшие в Коран" и опубликовал ряд статей о русской литературе, в том числе о Толстом.

В Палестине Халиль Бейдас (выпускник школы и учительской семинарии ИППО в Назарете. Прим. IPPO.Ru) перевёл "Капитанскую дочку" Пушкина, "Тараса Бульбу" Гоголя и многие народные рассказы Толстого. Переводы русских классиков, издававшиеся Бейдасом, пользовались у арабов огромным успехом. Спрос на них всё возрастал и в странах Арабского Востока, и в Америке, где проживали 500 тысяч арабов. Чтобы удовлетворить его, Бейдас с 1908 по 1914 год издавал ежемесячный журнал "Ан-Нафаис" ("Сокровища"), в котором систематически печатал переводы из русских авторов.

"С тех пор, — вспоминал Халиль Бейдас, — я перевёл много рассказов Толстого. Я твёрдо убеждён, что для араба Лев Толстой — самый понятный русский писатель. Л.Толстой часто выражает свои мысли в форме притчи — это знакомо арабу".

Во время второй мировой войны Бейдас, уже на склоне лет, был занят переводом "Войны и мира". "Годы, которые мне ещё осталось прожить, — писал он, — будут посвящены самому важному труду: это перевод "Войны и мира" Льва Толстого и "Преступления и наказания" Достоевского. Без этих двух переводов труд моей жизни не будет завершён…" Однако смерть помешала ему осуществить этот замысел.

В Сирии в начале ХХ века Толстого переводил педагог и публицист Антун Баллян, получивший образование в России. В разных изданиях он за короткий срок опубликовал семь рассказов Толстого. На страницах сирийских газет Баллян печатал и отрывки из статей Толстого, а также короткие заметки о его общественной деятельности.

В 1908 году появились на арабском языке перевод романа "Воскресение", выполненный Рашидом Хаддамом, и рассказа "Кавказский пленник" в ливанском журнале "Аль-Муракиб" ("Обозреватель").

Так ещё при жизни Толстого арабский читатель смог получить представление о его творчестве и воззрениях.

События 1910 года — уход Толстого из Ясной Поляны и его смерть, получившие огромный резонанс в мировой печати, — усилили интерес к его произведениям и в странах Азии и Африки. В Египте, Сирии, Ливане и Тунисе переиздаются ранее переведённые произведения русского писателя, выпускаются новые переводы. Большим успехом, в частности, пользуется в это время рассказ Толстого "Много ли человеку земли нужно", опубликованный в журнале "Шахразада" (1912) под названием "Его нужда в земле". Популярной становится и драма Толстого "Власть тьмы", впервые появившаяся в Тунисе в переводе Махмуда аль-Мушайраки.

На смерть Толстого арабская печать откликнулась множеством статей и заметок. Корреспондент "Русских ведомостей" сообщал в эти дни из Бейрута:

"Вся арабская печать, без различия политических взглядов и религиозных убеждений, христианская и мусульманская, масонская и клерикальная, умеренная и радикальная, все журналы и газеты, не исключая мелких листков, — все без исключения горячо оплакивают "великого московитского мудреца", "единственного из немногих", "единственного во всём мире философа и проповедника".

Знаменитый египетский поэт Ахмед Шауки (1868—1932), признанный в своё время "эмиром поэтов", в поэме "На смерть Льва Толстого", написанной в 1914 году, назвал русского писателя "мудрейшим из людей". В жанре восточных касыд Шауки создал воображаемый диалог выдающегося арабского философа и поэта средневековья аль-Маарри (973—1057) и "яснополянского мудреца" Льва Толстого. Маарри спрашивает Толстого:

По-прежнему ль землёю грешной
владеет зло да гнёт?
Как люди в мире изменились?
Как человек живёт?
Быть может, ныне люди вместе,
как братья по крови,
пошли все по дорогам дружбы
да по пути любви?..
Быть может, человек добился
над злом больших побед
и, излечившись от пороков,
избавился от бед?..
Толстой отвечает:
Нет, Маарри! Земля всё та же,
всё так же много зла,
такими же остались люди,
какими ты их знал.
Война, и мир, и голодовки
проходят чередой.
Благополучие всё чаще
сменяется нуждой.
Грызутся люди как собаки,
держась за свой карман.
Господствуют повсюду драки,
господствует обман…

Египетский литератор Мустафа Лутфи аль-Манфалути (1876 — 1924) известен на Востоке как автор коротких рассказов, филологических трудов, критических статей и переделок европейских произведений для арабского читателя. Его перу принадлежит статья о Толстом, написанная на смерть писателя и выдержанная в традиционном стиле надгробного слова. Вот отрывки из неё.

"Остановись на час. В этот час мы простимся с тобой, прежде чем ты пойдёшь к месту своего вечного уединения. Мы жили долгое время рядом с тобой, хотя между нами пролегло дальнее расстояние. Мы были твоими друзьями. И если мы, твои сыновья, не видели тебя и если у нас были отцы, кроме тебя, то тем более нам тяжело, что ты покинул нас прежде, чем мы проявили свои дружеские чувства в минуту прощания. 

Говорили нам, что тебе опостылел мир после того, как ты состарился в попытках исправить его. Ты будто возненавидел его, почувствовал к нему отвращение, возненавидел даже жену и детей. Ты бежал от него в лесную чащу слушать звериный рык или в монастырь наслаждаться звоном колоколов. Ты писал, что не вернёшься к нему, что навсегда рвёшь всякую связь с ним. И мы оправдывали тебя; мы не упрекали тебя, не называли ни малодушным, ни трусом, ибо ты храбро противостоял ему и сражался, хотя в твоих ножнах не осталось меча, на твоём плече не было пики и в твоём колчане — стрел, а враг был многочислен, упорен и силён. 

Мы не называли твою отвагу безумием, борьбу с врагом почти 80 лет без надежды ранить и прикончить его — упрямством. Ты стоял твёрдо на своём посту, пока не пал сражённым в битве. И разве твоя судьба не схожа с судьбой великих мудрецов — твоих предшественников, которые сражались, пока не были сражены?.. 

Аль-Манфалути изображает Толстого гневным пророком. Царя в его "слове" Толстой грозно вопрошает: 

"Стоял ли ты на страже закона, охрана которого поручена тебе? Не допускал ли ты его извращений? Был ли ты справедлив к людям? Считал ли ты равным сильного и слабого, богатого и бедного, близкого и далёкого? Было ли твоё ухо глухим к словам лести и угодничества, хвалы и прославления? Не совращал ли ты людей с пути добродетели? Не губил ли их душевные силы?.. И царь не услышал твоих слов, даже самых громких и сокровенных, ибо он не привык к тому, чтобы кто-либо говорил ему подобное. И он возненавидел тебя и замыслил против тебя зло…".

О том, какими своими сторонами наследие Толстого было в то время созвучно арабам, некоторое представление дают статьи выпущенного в 1928 году к столетию со дня его рождения сборника, составленного выдающимися деятелями арабской культуры.

Передовая статья "Памяти Толстого" начинается с утверждения, что Толстой пользовался авторитетом и влиянием, каких не имел ни один из современных ему властителей и царей. "Он был, бесспорно, одним из величайших умов и всеобъемлющих гениев, выдвинувшихся в России после XIX века".

О значении Толстого для арабской литературы в сборнике говорится так: "Толстой занимал в арабской литературе такое место, подобное которому не занимал никто из писателей и мыслителей. Наши величайшие современные писатели и поэты в Египте, Сирии и Ираке писали о нём ценные статьи и прекрасные поэмы. Аль-Манфалути и ар-Рейхани написали о нём проникновенные статьи ещё при его жизни. Поэты Ахмед Шауки, Хафиз Ибрахим и Джамиль аз-Захави сложили о нём прекрасные стихи после его кончины. Вот почему мы собрали здесь эти литературные памятники".

Горячим и искренним почитателем Толстого был выдающийся арабский писатель и публицист ливанец Амин ибн Фарис Рейхани (1876—1940). Можно без преувеличения сказать, что образ русского писателя сопутствовал ему на протяжении всей его жизни.

"…Толстой не подкупает судей и правителей, Толстой не покупает своего влияния за деньги, — пишет Рейхани. — Толстой не подкрепляет свою литературную силу и духовную власть войском и оружием, глупостью и предрассудками. Почему же его боится правительство?.. Почему оно не изгонит Толстого, почему не заключит и не казнит его? Почему оно дрожит перед его влиянием и боится его могущества? Потому что он, друг мой, представляет собою силу добра без всякой искусственности, гордости и эгоизма; потому что он вооружён истиной и укреплён сердцами своих учеников, пылающих мужеством. Его духовное влияние не может быть учтено и определено. Подобного ему нет ни во всех силах материальных, основанных на оружии и броненосцах, ни в ложной духовной власти, основанной на глупости, покорности и предрассудках. Потому что дела его соответствуют словам; потому что он искренен, скромен, не возвышает себя, как большинство реформаторов — притворных эгоистов…"

Человеком, воспитанным на "тонком искусстве Пушкина, Лермонтова и Тургенева, на смехе сквозь слёзы Гоголя и на увлекательном реализме Толстого", назвал себя известный ливанский писатель, литературовед и критик Михаил Нуайме. Закончив в юности Назаретскую учительскую семинарию (учительская семинария ИППО. Прим. IPPO.Ru), Нуайме затем пять лет прожил в России и учился в Полтаве. Здесь он в совершенстве изучил русский язык и на всю жизнь полюбил русскую литературу.

В автобиографической трилогии "Семьдесят лет. Рассказ о жизни", выпущенной в связи со своим 70-летием, Михаил Нуайме опубликовал часть своих дневников юности, где восторженно отзывался о Толстом. Вот одна из таких юношеских записей.

"Лев Николаевич, я вам очень многим обязан. Ваши мысли осветили мой духовный мир. Я нашёл в ваших статьях свет, направляющий каждый мой шаг. Да, сами того не подозревая, вы стали моим учителем и руководителем".

Известный египетский писатель Махмуд Теймур писал: "Герои романов Толстого настолько близки по духу нам, людям Востока, что их от нас отличают только имена. Достаточно вспомнить хотя бы "Анну Каренину". В образе героини романа ясно различаются черты восточного характера. Её сильная страсть, её романтическая любовь, её ревность — всё это вызывает у читателя впечатление, будто она живёт и дышит под небом Востока".

На арабский язык переведены и многократно изданы все наиболее значительные художественные произведения Льва Николаевича Толстого. Арабская интеллигенция знает и публицистику русского гения, его дневники и многие письма. Особенно вырос интерес к нему в десятилетия борьбы за национальную самостоятельность: мудрец из далёкой Ясной Поляны оказался на Арабском Востоке в числе вдохновителей борьбы с колониализмом. Какую роль отведут ему арабы в пору борьбы с вестернизацией их мира, которую западные политологи назвали "глобализацией"?

Кирилл Гордеев
Татарский мир №4 2004