Русские паломники в Константинополе и Иерусалиме в первой половине XIX века

Его положения затрагивали не только территориальные, торговые и военно-политические, но и религиозные интересы России. В частности, повышался статус российских подданных, совершавших паломничество и просто путешествующих по территории Османского государства. Помимо этого, Порта обязывалась обеспечивать религиозные свободы российских подданных в пределах Османской империи, предоставив греко-российской церкви различные льготы, которыми уже пользовались другие христианские исповедания.

Османское правительство вновь подтвердило право русских паломников на свободное и беспрепятственное посещение святых мест без уплаты сборов и пошлин, а также недопущение нанесения им обид и оскорблений. Российское правительство начинает уделять большее внимание духовному и консульскому присутствию на Ближнем Востоке. Форпостом осуществления внешнеполитических планов и задач России служила российская миссия в Константинополе.

Следует отметить, что до середины XIX века положение российских подданных, отправляющихся в паломничество на Святую Землю, было крайне тяжелым. Это было в первую очередь связано с отсутствием паломнической инфраструктуры на пути следования богомольцев: в Константинополе, Яффе, Рамле и Иерусалиме.

Маршрут российских богомольцев, предпринимающих путешествие на Святую Землю, включал в себя несколько пунктов. Сначала русские поклонники из различных губерний Российской империи направлялись в Одессу, где в канцелярии градоначальника получали пакет паломнических документов: «свидетельство о добропорядочном поведении», «проходной билет» (проездной) на поездку в Иерусалим и паспорт подданного Российской империи.

На основании прошений заявителя на имя императора/1/ или донесений в Государственную коллегию иностранных дел/2/ губернское правление выдавало российским паломникам паспорта для путешествия к святым местам, расположенным на территории Османской империи/3/. Нередко к процессу получения паспортов подключалось министерство полиции/4/. В некоторых случаях богомольцы получали долгосрочные паломнические паспорта для «свободного прохода в турецкие земли» – Иерусалим, Афон, Синай – сроком на десять лет/5/.

Получив вышеперечисленные документы, богомольцы отправлялись на парусных судах в Константинополь, который был первой паломнической остановкой во время путешествия по Османской империи и служил перевалочным пунктом основного паломнического маршрута из Одессы в Яффу.

Здание русского посольства в Константинополе (до 1867 г. – миссии) в районе Пера построено в 1845 г.
Первый посольский дом полностью сгорел в результате пожара в 1767 г., второй – в начале 20 годов XIX века

Прибыв в Царьград, русские паломники направлялись в российскую дипломатическую миссию, которая являлась центром для всех других российских учреждений на территории Османской империи: генеральных консульств, консульств, вице-консульств и торговых агентств по всему Восточному Средиземноморью. Российская миссия в Константинополе структурно подразделялась на дипломатическую канцелярию, коммерческую канцелярию, драгоманат, почтовую экспедицию, таможенную службу, медицинскую службу и церковь. Административным и финансовым центром миссии была коммерческая канцелярия, в функции которой, помимо прочего, входило ежегодное составление списков прибывших в Константинополь богомольцев, следовавших на Афон, в Иерусалим и Мекку.

По количественному составу паломничество на Святую Землю подразделялось на одиночное и групповое; по религиозному – на однородное и смешанное; по сословному – на паломничество представителей духовенства, дворянства, мещанства, крестьянства, купечества, казачества и военных; по социальному – на паломничество состоятельных, или обеспеченных людей и паломничество малоимущих или неимущих людей. Большинство русских богомольцев первой половины XIX века принадлежали к крестьянскому сословию.

Следует заметить, что на поклонение святым местам отправлялись русские паломники различных вероисповеданий: христиане (православные, армяне, а также католики и протестанты), мусульмане и иудеи.

В коммерческой канцелярии паломники получали в случае насущной необходимости определенное денежное пособие на путешествие, «именной указ» (фирман/6/) и заграничный «поклоннический паспорт» на итальянском, а позднее на русском языке, дававшие им право следовать далее вглубь Османской империи на Афонскую и Синайскую горы, в Мекку и Медину, в Иерусалим и Вифлеем. Фактически имевшиеся на руках русских путешественников фирманы выполняли функцию «охранных грамот» (аманов), получаемых иностранными подданными (мюстеминами), или «дорожных грамот» (тезкере), выдаваемых османскими властями султанским подданным-немусульманам (зиммиям) для безопасного и беспрепятственного путешествия по империи. Кроме того, коммерческая канцелярия выдавала им деньги на проживание в Константинополе и на наем судов до Яффы, а иногда корабли следовали до Акры и Газы.

Мост в Галатском порту в Константинополе. Рыбный базар до сих пор находится с правой стороны моста

По прибытии в Константинополь партий богомольцев из Одессы перед ними вставала жилищная проблема. Поскольку в Константинополе не хватало гостиниц, русские странники искали крышу над головой, одновременно преследуя две цели: разместиться поближе к коммерческой канцелярии императорской миссии, где они получали заграничные паломнические паспорта/7/ и султанские фирманы, а также рядом с Галатским портом, от причала которого отходили суда на Афон, в Палестину и Египет. Таким удобным местом был рыбный базар (балык пазари) в Галатском порту. Видимо, не случайно в 1792 году братья Вешняковы в свой первый приезд в Константинополь оказались постояльцами в вышеуказанном районе/8/. Более того, в 1820 году в том же месте снимал квартиру и Кир Бронников/9/.

Посетившие Яффу в 1804–1805 годах калужские дворяне братья И. И. Вешняков и В. И. Вешняков в сопровождении медынского купца 3-й гильдии М. Л. Новикова обратили внимание на то, что «в турецких кофейнях, в коих по всеместному в Турции обыкновению должно неприменно дать места для ночевания всякому без различия веры, но и безденежно; деньги же берут за табак и кофе, есть ли кому угодно»/10/. Российский генеральный консул в Бейруте К. М. Базили отметил, что «в огромной столице, нет ни одной порядочной гостиницы»/11/.

Порт в Яффе. Фото 1899 г.

В большинстве случаев главной точкой назначения для российских богомольцев был морской порт в Яффе, откуда караваны поклонников следовали по основному паломническому маршруту через перевалочный пункт в Рамле в Иерусалим, после посещения которого они устремлялись в другие города Иерусалимского округа, связанные с земной жизнью Иисуса Христа. Из дипломатических документов и записок русских поклонников конца XVIII века явствует, что до 1820 года в Яффе Россия не имела своего консульского агентства, занимавшегося нуждами поклонников из России. Защитой прав и интересов русских паломников занимался итальянский консул, служивший в Яффе, который, помимо своих прямых обязанностей, «управлял и Российско-Консульскими делами»/12/. В частности, в 1797–1798 годах управляющим делами российского консульства в Яффе был итальянский консул Пьетро Дамиани/13/.

Братья Вешняковы дали не очень лестную характеристику итальянскому консулу, к которому они обратились за содействием после конфликта с «агой яффских войск» (начальником местной таможни), не позволявшим русским путешественникам покинуть порт без уплаты пошлины: «мы от него, как от боязливаго человека, не смеющаго к паше (губернатору) и на глаза показаться, не могли ожидать помощи»/14/. Вместе с тем путники отметили, что «человек он очень добрый, ласковой и обходительной, но не знающий Русскаго языка ни слова»/15/. В результате три русских паломника, по совету местных арабов, обратились напрямую к Мехмеду-аге Яффскому, который отдал приказание «имеющих Султанские фирманы не удерживать ни минуты»/16/.

После Отечественной войны 1812 года количество русских паломников различных вероисповеданий, прибывавших в Константинополь, стало увеличиваться. Российской миссии на Босфоре все труднее становилось не только контролировать, но и просто учитывать прибывающих туда российских подданных. Однако не все приехавшие в османскую столицу устремлялись в Иерусалим. Некоторые, получив вымоленные в коммерческой канцелярии денежные пособия, предпочитали оставаться в Царьграде. Дело доходило даже до того, что османские власти стали жаловаться и обращать внимание российских дипломатов на случаи недостойного поведения русских богомольцев, которые предпочитали пьянствовать, бродяжничать и попрошайничать, забыв о первичной цели своего приезда в Османскую империю.

Отсутствие консульской поддержки и бесприютность русских паломников, оказавшихся в непростой ситуации за рубежом, не владевших иностранными языками, ставили их в беззащитное положение, в котором они могли рассчитывать лишь на помощь свыше, а также на милосердие османских властей и доброжелательность местного населения.

После Венского конгресса 1815 года российский двор был вынужден обратить внимание на вышеупомянутую проблему, которая не раз становилась предметом обсуждений представителей Порты с российскими дипломатами.

Портрет барона Г.А.Строганова
Худ. Виже-Лебрён, 1795 г.

Прибывший в 1816 году в Царьград чрезвычайным посланником и полномочным министром при Порте Оттоманской тайный советник барон Г. А. Строганов (1816–1821 гг.) первым из российских посланников в Константинополе привлек внимание вице-канцлера К. В. Нессельроде (1816–1856 гг.) к плачевной ситуации с русскими поклонниками, которые практически были предоставлены сами себе. Прежде всего, российский посланник предложил организовать регулярное движение судов с паломниками из Константинополя в Яффу и выдвинул идею учредить там вице-консульский пост. По замыслу Строганова, вице-консулу должно было быть вменено в обязанность помогать поклонникам, удерживать их от беспорядков, нанимать для них на обратное путешествие судно и оказывать необходимое вспоможение нуждающимся.

Решение вопроса о создании консульского учреждения заняло у российского правительства около четырех лет. 1 января 1820 года император Александр I подписал указ об учреждении в Яффе вице-консульского поста «на том же положении, на котором существуют таковые в Синопе и Хио», а вице-консулом определить туда находящегося при российской константинопольской миссии актариуса Георгия Ивановича Мостраса (1820–1838 гг.), «выдав ему на счет чрезвычайных оной издержек, на проезд и заведение дома четыреста червонных»/17/.

В российском вице-консульстве в Яффе функции драгоманов стали выполнять Франсуа Ванин, Николай Марабути и Франческо Дамиани, а секретарем был назначен Андрей Булгари/18/. После консультаций с Дашковым и Строгановым Г. Мострас возложил на своего драгомана Ф. Ванина также функции хранителя консульской печати. Кроме того, ему была выделена сумма в размере 400 турецких пиастров на оплату путевых расходов/19/.

Главной задачей вице-консульства являлось предоставление «удобств и выгод российским подданным, кои приезжают морем в Яффу, для следования в Иерусалим и далее в Палестину на поклонение святым местам»/20/.

Портрет Д.В.Дашкова (литография) работы К.Эргота с рисунка Л.Питча. 1865 г. (ИРЛИ)

Для учреждения российского вице-консульства в Яффе Г. А. Строганов командировал в Палестину первую консульскую миссию во главе с государственным советником Константинопольской дипломатической миссии Д. В. Дашковым. В этом морском путешествии его сопровождал актуариус Константинопольской миссии Г. И. Мострас, который должен был получить от Дашкова все необходимые инструкции, связанные с размещением вице-консула в Яффе. Кроме того, в соответствии с указаниями барона Строганова, Мострасу был передан соответствующий патент и указ о назначении на вице-консульский пост. В случае необходимости посланник обещал вице-консулу исходатайствовать у османских властей фирман, подтверждающий его обязанности, а также особый фирман, обеспечивающий права русских паломников в плане их безопасности. Более того, Мострасу была выделена сумма в размере 400 голландских дукатов на оплату путевых расходов/21/.

Прибыв в Яффу, вице-консул Георгий Мострас приступил к своим консульским обязанностям. Первое донесение российского вице-консула в Яффе Г. И. Мостраса в Азиатский департамент Министерства иностранных дел было направлено 6 августа 1820 года из Смирны/22/. Остальные 14 донесений Мостраса Строганову были посланы из Яффы в период с 6 августа по 30 декабря 1820 года./23/ В период с 1820 по 1821 годы (до начала греческого восстания) российский вице-консул составил несколько десятков донесений по паломнической тематике.

24 сентября 1820 года Мострас получил от Строганова два рекомендательных письма: первое – на имя крепостного крестьянина графа Шереметьева Кира Бронникова/24/, второе – на имя отставного конной гвардии поручика Георгия Бессаровича/25/ с просьбой встретить вышеупомянутых паломников, оказать им всевозможную помощь и содействие во время их путешествия по Палестине.

Российский вице-консул в Яффе Мострас состоял в переписке со своими коллегами: вице-консулом в Акре Антуаном Катафаго (1818–1834 гг.), управлявшим делами российского консульства в Акре с 1814 года и вице-консулом на Корфу Спиридоном Папандопуло (1816–1840 гг.).

Первый фундаментальный труд по вопросу паломничества в Святую Землю был написан Г. И. Мострасом на основании его собственных рассуждений, а также предложений Г. А. Строганова и Д. В. Дашкова. Документ был озаглавлен «Замечания о паломничестве в Палестину, сделанные в 1821 году почетным консулом Георгием Мострасом, вице-консулом Его Величества Всероссийского Императора в Яффе и Иерусалиме»/26/. Составленный российским вице-консулом в Яффе документ с некоторыми пояснениями и доработками был направлен министру духовных дел А. Н. Голицыну (1817–1824 гг.) 13 января 1822 года из Триеста/27/. Последнее донесение из Яффы было составлено Мострасом после начала греческого восстания 1821 г. – 24 апреля 1821 года./28/.

Барон Строганов указывал на необходимость принятия мер по улучшению быта русских богомольцев в Иерусалиме, так как «помещение и содержание их было сопряжено с большими затруднениями, которые умножались во время заразы»/29/.

В своей записке российский посланник в Константинополе отмечает, что русские богомольцы, прибывающие в Иерусалим, «по большей части с самыми скудными средствами», «нередко истощевают бедное своё имущество и прибегают иногда к подаянию сострадательных людей, дабы сыскать средства на дальнейшее своё путешествие»: «одни пропивают небольшие деньги, которые привезли с собой», и по этой причине пребывают «в самом нищем состоянии» и «впадают в совершенную нищету»; «иные вознаграждают недостаток свой испрошеванием милостыни, для собирания коей ходят по всему городу и окрестностям его, подвергая себя и других единоземцев своих опасности заразы», «нищенствуют между иноплеменниками» или «просят подаяние всенародно у чужеземцев и от самих магометан»; «другие для поддержания жизни прибегают даже к разным непозволительным средствам и способам, которые в глазах мусульман могут только оскорбить и осквернить звание поклонника»/30/.

По сведениям российских дипломатов, в Иерусалим стекается множество русских богомольцев, среди которых нередко встречаются «люди ничем не занятые, по большей части невежественные и неразвитые, находящиеся в нищете», «люди беспутные, развращающие новоприезжих», «люди праздношатающиеся, ведущие себя самым предосудительным образом» и «люди, ведущие образ жизни, несовместимый ни со святостью места, ни с целью паломничества и предающиеся разным соблазнам и искушениям», тем более что к ним присоединяются «люди без надлежащих видов», «беглые солдаты», «тунеядцы», «пьяницы», «нищие», «бродяги, говорящие по-русски и называющие себя русскими, кои или сбежали, или были высланы из России за дурное поведение, скитающиеся по миру и нередко заходящие в Иерусалим, иногда даже в иноческом виде для развращения и обмана благочестивых поклонников»/31/.

Случалось, что российские подданные с «поклонническими паспортами» на руках особо не стремились отправиться в Иерусалим, а предпочитали оставаться в Константинополе или в других городах Османской империи «для своих торговых и других целей»/32/.

Заявление в России о желании посетить христианские святыни, как правило, находило положительный отклик у российского начальства и властей, поддерживавших религиозные чувства у российских подданных и создававших условия для осуществления этих благочестивых намерений. Однако не все поклонники достойно вели себя на Святой Земле, а некоторые ехали туда с другими целями. По свидетельству российских дипломатов, в Иерусалиме можно встретить немалое число русских людей, которые «бросают работу и занятия свои и отправляются из России почти не с чем», «впадают в предосудительный образ жизни», «не стесняются просить подаяния на улицах Константинополя и на пути в сам Святой Град»; некоторые из них остаются в Иерусалиме на весьма продолжительное время, «пребывают там без определённых занятий», «обращают поклонничество в ремесло, связанное с их собственным или чужим корыстным расчётом и сопряженное с опасными и вредными последствиями»; «из лени и отвращения к труду не гнушаются обращать свой обычай в предмет спекуляции», собирая в России милостыню под предлогом пожертвования на Храм Гроба Господня и с их помощью удовлетворяют свои «порочные привычки и наклонности», осуществляют «предвзятые цели», «низкие проделки», «промышляют разными средствами», «просят на улицах подаяние, тунеядствуют, предаются пьянству, проводят время в кельях в игре, невоздержанности и распутстве»; «барышничают и маклачат, промышляют обманом и мошенничеством», случалось, что некоторые путешественники «скитались долгие годы по Константинополю, живя на подаяния и обманывая» или «шлялись здесь в течение многих лет, интригуя и прокармливания себя продажею образков и подложных мощей»/33/.

Подобное положение дел смогло свидетельствовать о том, что необустроенность паломнического быта, начиная с османской столицы, толкало некоторую, наименее благочестивую часть пилигримов-россиян на вышеперечисленные действия. Для путников из крепостной России, прибывавших в Османскую империю, открывался новый мир доселе не ведомой им свободы. Она поражала и манила даже путешественников из Западной Европы. Так, К. М. Базили сообщал, что «свободное пребывание в Турции каждого европейца, который выгнан или бежал из своего отечества, без сомнения благоприятствует стечению сюда всякого рода чудаков, невежд, плутов и негодяев»/34/.

Членов российской императорской миссии в Царьграде особенно смущали «нечистота, изнурённый вид и нищенское одеяние» большинства русских паломников, прибывающих в Константинополь и Иерусалим «в жалкой одежде, лохмотьях, покрытые насекомыми, грязные и больные», в отличие от «поклонников других стран», отличавшихся «опрятностью, достатком, здоровым и весёлым видом»/35/. В донесениях российских посланников в Петербург указывалось, что некоторым русским паломникам было свойственно «крайне неодобрительное поведение», причём «как светским, так и духовным лицам», «как низшему классу, так и сословиям более образованным», правда, низший класс в большей степени «придавался распутной и невоздержанной жизни»; имелись случаи, когда некоторым русским богомольцам было свойственно «пристрастие к иноверию», а иногда османские власти обвиняли их в совершении преступлений/36/.

Сами российские дипломаты и консулы не скрывали от своего начальства тот факт, что некоторым русским паломникам были свойственны «крайне позорная брань на улицах», «брань в разных храмах», «брань и ссоры в пьяном виде», нахождение «в нетрезвом» или «в совершенно пьяном виде», «сильные и небольшие драки», «стычки, буйства и драки в различных церквях и даже в таких как Храм Гроба Господня»; в состоянии сильного алкогольного опьянения они «появлялись на улицах Иерусалима» и тем самым «подвергали себя риску быть раздавленными на улице всадниками или экипажами»; «на Востоке вообще редко можно встретить на улицах «людей в нетрезвом виде» или «пьяных местных жителей», а в Храме Гроба Господня «это явление ещё более редко»/37/.

Нередко имели место случаи и просто аморального поведения некоторых российских пилигримов, среди которых, по свидетельству дипломатических представителей, «из простого класса гораздо более женщин, нежели мужчин и даже девушек, из коих многие возвращаются из Иерусалима безбрачными матерями или в ожидании вскоре сделаются ими»; «некоторые из старух-поклонниц для прокормления себя в пути и обеспечения средств к существованию сманивают из России юных родственниц или других молодиц ехать с ними на богомолье, пользуются их неопытностью, а иногда и добровольно согласием употребить их для корыстолюбивых видов своих». Несчастные жертвы мерзких обманов возвращались в Константинополь и, чтобы скрыть позор свой, делались «жрицами вертепа Изиды», «число сих жертв в Иерусалиме и в Константинополе, как говорят, крайне значительно», «множество примеров могут подтвердить вышесказанное»/38/.

По сведениям российского консула в Яффе, титулярного советника К. М. Базили, некоторые русские монахини «отправляются иногда в Иерусалим, будто для прогулки, и после строгого быта в русском монастыре пользуются здесь неограниченную свободою»/39/.

Существовали разные мнения по поводу неблагочестивого поведения немалого числа российских подданных за рубежом. В частности, высказывалось предположение, что «русский народ портит свою нравственность за границею: с тоски ли по родине, со скуки ли предаётся пьянству, и мало ли…, особенно после долговременного пребывания», «будучи оторванными от родины, среди чуждой для них, часто неприглядной обстановки» или «по отдалённости сих мест от России»/40/. Как представляется, причины следует искать, прежде всего, не в склонности отдельных индивидуумов к чрезмерному употреблению спиртного и перенесении их пагубных привычек на османскую почву, а в общей неблагоприятной санитарно-эпидемиологической обстановке в регионе, где часто возникали вспышки различных болезней, уносивших жизни большого количества людей. В этом смысле алкогольные напитки использовались путешественниками, скорее всего, в лечебно-профилактических целях.

Российскими властями неоднократно принимались меры «к прекращению бродяжничества под предлогом путешествия в Иерусалим», «к предупреждению неблаговидных поступков отправляющихся в Иерусалим русских подданных», «к пресечению недостойного поведения русских паломников в Палестине», а также «к улучшению среди них нравственного уровня». Однако особого положительного эффекта эти меры не возымели.

По словам российских дипломатов, некоторым русским паломникам «обоего пола» были свойственны «бродяжничество», «буянство», «вольнодумство», «вымогательство», «воровство», «злословие», «клеветничество», «легкомыслие», «лукавство», «невежество», «невоздержанность», «нищенство», «обманство», «плутовство», «попрошайничество», «праздность», «пустословие», «пьянство», «своевольство» или «необузданное своеволие», «своенравность», «словоблудие», «сквернословие», «развратность», «разгульность», «распутство» или «распутность», «распущенность», «тунеядство», «самовольные отлучки», «беспрестанные разборы и раздоры между собой», «постоянные доносы и жалобы турецкому начальству друг против друга», «необоснованные жалобы и ябеды монастырскому начальству друг на друга», «неповиновение воле высшего монастырского начальства» и «ослушание против увещеваний и внушений греческих духовных властей в Иерусалиме»/41/.

В донесениях посланника Строганова в Петербург можно найти множество жалоб на образ жизни и поведение российских странников. В них он обращает внимание на то, что некоторые из них совершают «беспорядки», «злодеяния», «злоупотребления», «правонарушения» и на то, что «многие из них, будучи людьми образованными», не соблюдают дисциплину и порядок, «правила нравственности, благочестия и благочиния», «благопристойного и добропорядочного поведения» и не употребляют «с истинною пользую вспоможений неимущим из них»/42/. Принятие в 1832 году российским правительством мер, предложенных в свое время Строгановым, несколько снизило остроту этой проблемы морально-этического свойства. Объяснить этот феномен можно тем, что, попав в Османское государство из крепостной Российской империи, неблагочестивый паломник-крестьянин сталкивался с неведомой ему доселе свободой личности без контроля хозяина, приказчика или надсмотрщика. Удовлетворив свой голод, он оказывался зачастую без консульской поддержки на правах бесправного индивидуума, с которым местные османские и мусульманские власти могли сделать все, что угодно.

Отсутствие в Константинополе специальной паломнической инфраструктуры приводило к возникновению насущных проблем, связанных с размещением и лечением русских богомольцев.

Предшественник А.Г. Строганова посланник А.Я. Италинский (1802–1806 гг. и 1812–1816 гг.) в 1816 году подробно описал ужасное состояние двух казённых домов, находящихся в Пере: «жить в них действительно опасно, особливо в частях, которые занимаются архимандритом, дьяконом, церковниками, почтовым экспедитором, курьерами и служителями… комнаты чинов миссии весьма худы, прочие строения необходимо нужные поварня, конюшня, совершенно обветшали, стены двор окружающие валяются во многих местах; дряхлость такая строений сих, оставаясь без пособий, должна год от году увеличиваться»/43/.

Посланник Строганов указал на то, что дом, в котором «с давнего времени помещались чиновники миссии никакими починками не может быть надолго обеспечен от падения; чиновники оные суть – архимандрит с церковным причетом своим и курьеры… в том же доме помещаемы были всегда множество являющихся к министру военнопленных наших, и другие особы приезжающие из России и следующие в Иерусалим на поклонение Гробу Господня»/44/.

По словам, помощника Строганова, коллежского советника С. Ямпольского «сей дом давно уже сделался ветхим и неспособным вовсе к починкам от гнилости и дряхлости главнейших столбов, кровли и потолков, которые ежедневно угрожают падением»/45/. Ямпольский просит принять меры «для отвлечения неизбежной опасности находящихся в оном людей»/46/.

Отсутствие в Константинополе специальной паломнической инфраструктуры приводило к возникновению насущных проблем, связанных с размещением и лечением русских богомольцев.

Первая проблема состояла в отсутствии в Константинополе русской гостиницы, так как «помещения для богомольцев в доме коммерческой канцелярии здесь по ныне весьма жалко и недостаточно, так что иногда по 20-30 человек принуждены селится в двух крошечных и голых комнатах, без различия пола, звания и возраста, без кроватей, столов, скамеек, необходимой утвари и топлива в ненастные зимние дни»; «многие паломники предпочитали негостеприимному русскому дому разные притоны турок или набережные в гаванях под открытым небом»; «поклонники не из простого класса, но не довольно богатые при дороговизне номеров в гостиницах рады бы найти в доме канцелярии приличный и чистый уголок»/47/.

Вторая проблема заключалась в отсутствии в Царьграде русской больницы, или лечебницы для заболевших паломников, которые «за неимением своего госпиталя», отправлялись или «в греческую больницу дурносодержащуюся, где они гибли», или «во французскую сестёр милосердия, отличную во всех отношениях», но «где продолжительное пребывание небезопасно для поколебания православия от ловких внушений представительниц неутомимой пропаганды римской»/48/.

Третья проблема была связана с неблагоприятной санитарно-эпидемиологической обстановкой в посещаемых поклонниками районах и отсутствием надежной карантинной системы в Восточном Средиземноморье.

Еще одной проблемой, с которой сталкивались российские богомольцы, было отсутствие достоверной информации о традициях, обычаях и нравах местного населения, а также языковой барьер.

И, наконец, до создания вице-консульства в Яффе в 1820 году у российских паломников практически не было правовой и консульской поддержки, что обрекало их, по сути, на бесправное существование.

Подводя итоги, следует отметить, что идеи А. Г. Строганова, Д. В. Дашкова, Г. И. Мостраса и А. П. Бутенева легли в основу государственной политики Российской империи на Ближнем Востоке. Последующие дипломаты дополняли их новым содержанием, исходя из изменений на международной арене.

Таким образом, в первой половине XIX в. проблема поклонников стала постоянной темой в переписке российских посланников в Царьграде с Петербургом. Помимо этого, российские дипломаты начали активно заниматься развитием паломнической инфраструктуры в Константинополе, Яффе и Иерусалиме и содействием русским богомольцам, предпринимающим путешествие на Святую Землю.