Чудеса Христовы

Федор Николаевич Глинка
(1786-1880)

Хождение по волнам

Собрались тучи... тучи,
И клубился пар летучий,
И дымился по волнам:
И в странах Десятоградий,
На сто поприщ, на сто стадий,
Буря выла по горам...

Вырос башней вал высокой
Над ладьею чернобокой;
Смерть кидалась на пловцов.
Вдруг, сквозь сумерок, туманный,
Идет чей-то образ странный,
По валам и сверх валов...

Вал на вал, вздвигаясь, стонет;
Но не зыблется, не тонет
По волнам идущий — Он.
В мраке бури, в мраке ночи,
У Него сияют очи,
Как огнистый небосклон...

И смутило всех сомненье —
«Он? — не Он!.. То привиденье!»...
А кружилась ладия, —
Но над бездною глубокой,
У ладьи став чернобокой,
Он сказал им: «это Я!»...

И вступил в ладью Могучий,
И разсеялися тучи,
Море сплавилось в сафир.
И в странах Десятоградий,
На сто поприщ, на сто стадий
Почивал глубокий мир...


Шатание веры

В ночи ненастной, буревой,
По влаге пенистой, кудрявой,
Где вал за валом белоглавой
Катился с шумом снежной лавой,
Он шел немокрою стопой,
С Своей осанкой величавой
И лучезарною главой.
И подошел к ладье тонувшей,
Где, в изумленье воспрянувший,
К Нему воскликнул ученик:
«Велик Ты, Господи, велик!
Кто в тайны сил Твоих проник?
Но в силах дай и нам участье:
Вели, под бурю и ненастье,
По этим пенистым волнам,
Идти к Тебе, — как идешь к нам!
Мы знаем: нет щедротам меры
И благости в Твоей груди:
Вели ж и мне, взяв посох веры,
Идти?»... И был ответ: «Иди!»...
        И Петр возстал,
        И Петр идет...
        За валом вал
        Шумит, гудет;
        Но Петр возстал,
        И Петр идет...
Идет, законы все наруша,
И поддалась вода ему, как суша,
И влагу он стопой тяжелой жмет...
А зьжбь дрожит, а вал шумит и плещет,
И пасмурны и грозны небеса:
Рыбак в ладье, ладья у скал трепещет,
Волнуются прибрежные леса.
        И ветр ревет;
        Но Петр идет!..
        Крепчает ветр
        В разгаре волн;
        Но, верой полн,
        По гребням волн
        Все идет Петр!!.
 
Волна волне

        «Бывало ль ввек,
        Чтоб человек, —
        И не во сне, —
        Откинув чолны,
        Ступал на волны?!»...

        Он бросил взгляд
        И вниз, и вдаль;
        Кипит, как ад,
        Тверда, как сталь,
Под ним сердитая пучина...
«Какая ж может быть причина,
Что я хожу так по волнам?!.
Природы нарушитель чина,
Я — точно, ль я? — Хожу ли сам?..
Во сне ль?.. в семь кипятке волненья,
Хожу ль я точно наяву?!.»
Сказал в раздумье — и сомненья,
Туман надвинул на главу...
И выронив из сердца веру,
Сомненьем свеяв благодать,
Он видит под собой пещеру,
Его готовую пожрать!!.
И шаткий в мыслях зашатался
На крепких он своих ногах:
За валом вал к нему кидался,
И смерть сидела на плечах!..

«Я гибну, гибну, мой Учитель,
И на ногах не устою!»...
Но длань простер к нему Спаситель,
И Петр вступает в ладию. —

Не часто ль так, в порывах детской веры,
Не знаючи ни света, ни страстей,
Ни тайных зол, ни гибельных сетей,
И неизведанных препятствий меры, —
Кидаемся и мы в житейския моря,
И по волнам идем без препинанья.
Пока елей святаго упованья,
В сердечной храмине горя,
Нам светит... И стопой нешаткой
Идем мы весело дотоль!..
Но мысль заразная украдкой
Заходит в голову, как моль,
И подточив все стебли веры сладкой,
Разуверяет в бытии чудес!..
Тут голова берет над сердцем перевес:
Что шаг, — разсчет; что мысль, то разсужденье...
И вот уж золотой наш век исчез!
Все гуще, все темней в уме сомненье,
Все более от веры отпаденье
И удаленье от небес!..
Тут безъименное сжимает душу горе,
И тонем мы с собою сами в споре!!
Адам в раю, — что Петр на море.
Одно и то ж мы видим в двух:
Тот к нашептам врага склонил свой слух;
А этот в сеть зашел сомненья...
Но счастлив, кто во дни волненья, —
Когда кипит в уме лукавых дум беда,
И свищет в ухо искуситель, —
Воскликнет сердцем иногда:
«Я гибну, гибну, мой Учитель!»...
Зане Он — там и здесь, вчера и днесь, —Спаситель
Он руку нам подаст всегда!..

Борис Леонидович Пастернак
(1890-1960)

Чудо

Он шел из Вифании в Ерусалим,
Заранее грустью предчувствий томим.
Колючий кустарник на круче был выжжен,
Над хижиной ближней не двигался дым,
Был воздух горяч и камыш неподвижен,
И Мертвого моря покой недвижим.
И в горечи, спорившей с горечью моря,
Он шел с небольшою толпой облаков
По пыльной дороге на чье-то подворье,
Шел в город на сборище учеников.
И так углубился он в мысли свои,
Что поле в унынье запахло полынью.
Все стихло. Один он стоял посредине,
А местность лежала пластом в забытьи.
Все перемешалось: теплынь и пустыня,
И ящерицы, и ключи, и ручьи.
Смоковница высилась невдалеке,
Совсем без плодов, только ветки да листья.
И он ей сказал: "Для какой ты корысти?
Какая мне радость в твоем столбняке?
Я жажду и алчу, а ты -- пустоцвет,
И встреча с тобой безотрадней гранита.
О, как ты обидна и недаровита!
Останься такой до скончания лет".
По дереву дрожь осужденья прошла,
Как молнии искра по громоотводу.
Смоковницу испепелило до тла.
Найдись в это время минута свободы
У листьев, ветвей, и корней, и ствола,
Успели б вмешаться законы природы.
Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятеньи, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.

Из романа "Доктор Живаго"