Сергей Степашин: Работа в КГБ-ФСБ была для меня отличной школой
Люди, которые жили в 1990-х, напоминают героя сказки Петра Ершова «Конёк-горбунок», который прыгал в чаны то с холодной водой, то с кипятком. Время было такое.
Но для тех, кто входил в политику в те годы, было еще несколько чанов с кислотой. И выжить, сохраниться и сделать что-то для страны было дано не каждому. Кто-то скурвился, кто-то спился, кто-то из номенклатурного кресла пошел прямиком в бандиты... Украл, сел, вышел и снова сел. Посидел перед дорожкой, да и свалил за границу.
Мы часто говорим о потерянном поколении 90-х. Но такое ли оно потерянное? Если бы было совсем потерянное, то где бы мы сегодня жили? Где географически была бы страна? Да и была бы она? Человека и его поступки определяет не только само время, но и люди его формирующие. Пусть растерянные в тех обстоятельствах, пусть озлобленные, нищие, но сохранившие чувство собственного достоинства, совесть и нравственные принципы. И о человеке, который, как и многие его коллеги ворвались ураганом в политику, хочу сегодня вспомнить и поразмышлять.
Сергей Степашин. Солдат, генерал, политик, ученый. Он из категории тех, чьё имя не требует уточнений и ссылок. Ведь многие политики того времени настолько канули в лету, что упоминание о них требует обращения к Википедии. Степашин – человек, ходивший по лезвию. И поэтому наш диалог в таком же жанре.
– Сергей Вадимович, вы с оптимизмом смотрите в прошлое?
– В прошлое с оптимизмом? Не задумывался, но, наверное, да. Хотя для человека прошлое – это материал для работы над ошибками.
– Много было?
– А как подсчитать? Тем более в сослагательном наклонении? Конечно, были, но они никогда не были умышленные. Да и как не совершить ошибок при огромном количестве объективных и подковерных составляющих. Мы ведь только предполагаем, а Бог располагает. Ну, допустим, не совершил ошибку. И что? Как у Брэдбери – раздавил бабочку в прошлом и вернулся в тоталитарное настоящее. Все взаимосвязано. И дело не в самих ошибках, а именно в обстоятельствах, которые нельзя изменить. Вот тут – да. Иногда такое зло накатывало от бессилия, что скулы сводило. Думаю, вот так надо сделать, чтобы получилось. А сломать обстоятельства невозможно. Всё против тебя. А потом кровь, жертвы… И как можно не вести работу над ошибками.
– СССР?
– Да, и развал его тоже. Мы, наверное, ещё долго будем вспоминать его. Корить себя и искать причины. Но ясно одно – злой гений всегда появляется в самый переломный период для страны. Когда надо брать штурвал на себя, хватать пластырь и домкрат, чтобы закрывать пробоину… А вождь не штурвал берет, а хватается за дешёвую славу. Когда коллективный разум подменятся воспаленным тщеславием. Мы – умы, а вы – увы! Я много думал над этим. Как могло получиться, чтобы колосс с рукой миллионопалой рухнул за три дня. Но ведь реально не за три. Процесс уничтожения страны начался в 1986 году. А, может, в 1967-м, когда были свернуты реформы А.Н. Косыгина? Идеи перестройки были скомпрометированы болтовней на тему. И республики это видели. Тем более, что многие т.н. национальные вожди давно подумывали: а зачем нам Москва? Зачем центр? Местечковое мышление как вирус. Он начинает распространяться по организму, уничтожая ткани, органы, поражая мозг.
Нерешительность, незнание страны, нежелание проявить волю, приводило к страшным последствиям. Ош, Фергана, Карабах, Баку, Тбилиси… И это отсутствие воли развязывало руки. Подыгрывание националистам, разным фронтам все больше развязывало им руки. По сути шел неуправляемый демонтаж партии, страны, экономики. Местные бонзы впрямую говорили, что им центр не нужен. Тем более, что в республиках из всех щелей лез национализм, коррупция, религиозный и политический шовинизм. Проходимцы стали овладевать массами. И местные чинуши пытались искать возможность сохраниться при любых условиях. Типа политический плюрализм.
– А КГБ куда смотрел?
– КГБ был вооруженным отрядом партии. А, может, в этом и была ошибка. И даже после всех реформ он оставался таковым. Да, КГБ много видел и знал. Писал, бил в колокола, но игра зашла далеко и на депеши никто не реагировал. А 19 августа рвануло на всю страну. Более того, наши недруги буквально ликовали, наблюдая, как арба покатилась по склону. Они даже финансировать т.н. оппозицию перестали. Мол, сами сожрут друг друга.
– Вы в тот период решили пойти в политику. В Верховный Совет России. Романтизм? Уверенность остановить арбу?
– И это тоже. Пожалуй, это было первое лезвие, по которому я пошел. Понимание, что нельзя так жить, хватит врать. Пришлось бросить вызов (всего-то подполковник!) всесильному начальнику Управления КГБ по Ленинграду и Ленинградской области генералу Анатолию Алексеевичу Куркову. Титан, авторитет… За ним сила, мощь, как тогда говорили карательного аппарата. А выборы-то ни больше, ни меньше в Верховный Совет РСФСР! И то, что мне удалось победить в честной схватке, подтверждает притчу про арбу. Народ не боялся КГБ. Он хотел новых лиц. Курков был замечательный человек. Честный порядочный и профессионал с большой буквы. К слову, впоследствии, когда я стал начальником питерского управления, я пригласил его советником, от которого многому научился. Он тогда сказал: пусть победит то, кто сможет выиграть.
– Кураж?
– Вера в справедливость. Тогда же политтехнологов не было, да и денег тоже. Курсанты и слушатели Политического училища ВВ МВД – вот и все технологи. Парни… В другое время их, да и меня бы, поперли из училища, да и из партии со свистом за одну такую мысль: на кого руку поднял! Но времена изменились. Наверное, потому меня уже в Верховном Совете избрали председателем комитета по обороне и безопасности.
– А видение было, что делать?
– В известной степени – да. Очень было важно, что я уже побывал в разных передрягах – Фергана, Сумгаит, Сухуми… Был комендантом района в Баку в 1989 году в период известных событий. Видел и просчеты власти, и оскал националистов, и чаяния людей на земле. Мне много приходилось общаться с населением, военными и сотрудниками КГБ. Это было хорошее подспорье для депутата, потому что я получал большой объём информации, который требовался для работы комитета, к тому же и в комитете ВС были люди из системы КГБ, которые стремились ее реформировать, сделать эффективным инструментом противодействия внешним и внутренним угрозам.
– Трудно было?
– Все время крутится фраза о лезвии… Конечно трудно. Ведь мы помним противостояние Горбачева и Ельцина в тот период. Щепки летели, вместе со страной. А нам надо было сформировать законодательную базу, решать вопросы безопасности и обороноспособности страны, да и окраины в России уже полыхали. Полное ощущение чего-то угрожающего. И на этом фоне развал армии, паралич экономики, политическая турбулентность, нищета. А потом август 1991 года. ГКЧП.
– Третье лезвие?
– Хуже. Никто же не знал, как всё обернется. А если бы пошло по другому сценарию? И кто этот сценарий мог тогда представить? Как в драке – кто первый дрогнет. Хотелось бы отметить, что в той обстановке Ельцин по сути встал на сторону президента СССР и Конституции. Ведь этот путч был направлен против него. Это потом стали иначе трактовать. А ведь преступление было против главы СССР. Хотя есть версия, что он был полностью в теме. И как было не развалиться Союзу с таким вождем?
Как помните, никто не дрогнул. И слава Богу. Впоследствии Горбачевым и Ельциным я был назначен председателем комиссии Верховных Советов по расследованию событий августа 1991 года. Ознакомился со всеми документами, беседовал с участниками. Авантюра глобальная. Я в тот период общался с начальником разведки страны генералом Шебаршиным. Он был в шоке от происходящего. Людей, которые были профессионалами высокого класса, но стали заложниками этой авантюры очень жаль. Помню встречу с ныне покойным командиром группы «А» генералом Виктором Карпухиным. Герой Советского Союза. Боец. Порядочный человек. Когда он приехал 20 августа к Белому дому, то набрал номер председателя КГБ СССР Владимира Крючкова. К трубке подошел его зам – генерал Евгений Агеев. «Альфа» штурмовать не будет» – такое было решение командира. По сути в развитии ситуации была поставлена точка. Я после всех событий даже просил его остаться в системе, но он отказался. А жаль. Мне потом приходилось служить вместе с участниками тех событий. Значительная часть – это знающие толковые люди, умеющие и решения принимать, и их реализовывать. И это была настоящая школа. Даже принцип я вывел – призвать умных людей и не мешать им работать. Не заниматься мелочной опекой, ненужными советами.
Для меня работа в КГБ - ФСБ была отличной школой. И началась она весьма своеобразно: после августа меня назначили на должность начальника Управления КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области. При этом я оставался председателем комитета по обороне и безопасности РСФСР. Тогда была такая практика. И менял я на этом посту моего соперника по выборам в Верховный Совет генерала Куркова. После тех событий было ясно, что предстоит полная смена караула на уровне многих управлений. И Курков это понимал. Я уже говорил, что после его увольнения предложил ему должность своего советника. И был рад, что он остался. Кадры, это то, что не купишь ни за какие деньги. А тем более кадры того времени. Люди прошли огонь и воду. Их не просто подбирали. Их буквально селекционировали. Сильные кадры были на вес золота!
Это сейчас к кадрам как к пешкам относятся. Приехал прыщ в район, а за ним – состав с его «командой». Чаще взяткоёмкий. И начинается чехарда. К слову, даже в тех условиях нам удалось сохранить костяк органов. И не только силовых, но и административных. Многие, прошедшие через август, выросли до больших начальников. Грамотных, толковых, не вороватых. А ведь политик Галина Старовойтова, тогда очень влиятельная и сильная дама, требовала люстрации, увольнения всех, кто имел отношение к КГБ и КПСС! Полный запрет на профессию. Удалось отстоять страну от этого иезуитского, пролонгированного шабаша. Трудно представить, что было бы.
Невольно приходит на память история. 14 декабря 1825 года произошел бунт против императора. Многие декабристы были арестованы и даже казнены. Но многие и наказаны не были. Они честно дальше служили Империи и государю, а их близкие родственники и дети даже впоследствии заняли ключевые посты в России. Даже тогда к людям относились по-людски. И если наказывали, то за реальные дела и преступления.
– Как вас встретили питерские чекисты?
– Ну как они могли встретить? С недоверием естественно. Но меня это не смутило. Авторитет надо завоевывать делами. И потому приглашение Куркова моим советником играло на мой имидж, да и помощь была неоценимая. По сути мы спасли промышленность Ленинграда от разрушения.
А потом был удар по системе в целом. Президент России 19 декабря (накануне профессионального праздника!) издал указ и объединил ежа с ужом. КГБ и МВД в один стакан. Как?! Понятно, что был шок. И если для милиции это казалось их звездным часом, то чекисты сразу вспомнили НКВД. Я собрал личный состав ленинградского управления в большом зале. Люди подавлены. Долгих речей не говорил. Указ неконституционный. Он должен быть отменен! Сел в поезд и уехал в Москву в Верховный Совет. Многие на Литейном, 4 думали: не доедет.
– По сути это было самоубийство. Все, кто помнит Ельцина, понимает, что за такие слова можно было серьезно поплатиться.
– А что было делать. Это же глупость: Министерство безопасности и внутренних дел – МБВД. У нас называли ЕПРСТ. Вместе с коллегами депутатами и чекистами написали в Конституционный суд России. Тогда еще по таким вопросам можно было обращаться. Сразу после указа в наши (КГБ) управления стали приезжать хозяйственники из МВД. Слиться в экстазе с чужим имуществом их хлебом не корми. Понятно, что их разворачивали восвояси. Правда руководство МВД держало паузу, ожидая куда кривая вывезет.
А ситуация в стране была аховая. Начали дымиться окраины России. Берите столько суверенитета, сколько сможете – как-то сказал Борис Ельцин. В сентябре 1991 года был разогнан Верховный Совет Чечено-Ингушской АССР. Погибли люди. Было захвачено здание республиканского КГБ. Боевики завладели оружием, которое туда было свезено со всего Северного Кавказа. (Когда-то ЧИ АССР казалась самой спокойной республикой). Трясло Осетию и Кабардино-Балкарию, Карачаево-Черкесию… Национализм и сепаратизм расцветал пышным цветом. В ноябре того года вице-президент Александр Руцкой требовал объявить чрезвычайное положение, и президент Борис Ельцин подписал указ. Но у МВД не было реальных сил это сделать. Внутренние войска подчинялись президенту СССР Горбачеву. И тем не менее туда отправляют несколько групп МВД. Двумя самолетами. Личный состав прилетел в Грозный. А его оружие отправили в Моздок. Дикость. Командиром был будущий командующий ВВ МВД (я его представил на эту должность в 1999 году) Вячеслав Овчинников. Банды дудаевцев и басаевцев окружили самолет. Пытались арестовать. Овчинников потребовал встречи с главой Ичкерии Джохаром Дудаевым. В этот день он принял присягу как президент самопровозглашенного государства. Возбужденный после инаугурации Джохар буквально орал на генерала, угрожая всех арестовать. Надо отдать должное Овчинникову, тот лихо разрулил ситуацию, заявив, что если самолет не будет выпущен, то по Грозному ударят ракетами. Увидев глаза генерал, Джохар сдулся. Блеф сработал.
Я рассказываю это потому, чтобы было ясно к какой, помимо конституционной, катастрофе объединение могло привести. Именно в такой обстановке. Вот и подумайте о каком и чьем самоубийстве шла тогда речь. Но был тут и еще один психологический момент. Исторически сложилось, что чекисты по определению не могли ходить под милицией, как бы ее ни называли. Ведь по закону больших чисел – меньшее поглощается большим. КГБ не мог кратно конкурировать с МВД, потому пошла бы активная диффузия, которая неизбежно повлияла бы на эффективность контрразведывательных органов. В каждом ведомстве свой менталитет. Свои традиции. Тем более, что предполагалось назначение министром МБВД милицейского генерала Виктора Павловича Баранникова.
– Указ был отменен… Уникальный случай.
– 14 февраля 1992 года. Риск себя оправдал. Но, полагаю, что и Борис Ельцин понял, в какую авантюру втянули его товарищи из МВД. Справедливости ради отмечу, что Виктор Баранников, ставший министром безопасности, (так стала называться спецслужба) проявил свои прекрасные черты организатора. Он стал быстро втягиваться в тему, много общался с рядовыми работниками. Стремясь снять накал страстей, он много летал по стране. В управлениях собирали целые залы оперативных работников, с которыми он в режиме онлайн общался иногда по 5-6 часов (хотя некоторые чекисты потом и подставили). Он отвечал на самые сложные и каверзные вопросы. Признаюсь, что я искренне уважал его. Когда было запрещено совмещать должность госслужащего и депутата, я решил остаться в Верховном совете, сдав пост в МБ. Естественно стал вопрос – кого назначать. Была предложена кандидатура моего заместителя (он курировал следствие) Виктора Черкесова. Что началось в Питере… Так называемые правозащитники подняли страшный скандал. Сатрапа! Чекиста! Начальником управления самого демократического города! Куда катимся? Хайп был отменный! Они завалили депешами администрацию президента, газеты. И в этой ситуации Виктор Павлович, которого из-за близости с Борисом Ельциным тоже считали демократом, проявил характер и волю. Меня поддержал. Провожали меня уже на другой волне. Тепло и трогательно, аж до слез.
– Вы думали, что снова вернетесь в спецслужбу?
– Не задумывался, хотя внутри была борьба мотивов. Дело в том, что уже тогда стали нарастать серьезные процессы в отношениях президента и руководства Верховного Совета. Надо было (и это было политически оправданно) находиться там. Слишком много горячих голов там было. Да и что греха таить – и приспособленцев, и авантюристов. Синдром ГКЧП перешел в иной формат. И несмотря на все усилия сгладить остроту конфликта, нам это не удалось. В 1993 году я вернулся на Лубянку заместителем министра безопасности Николая Михайловича Галушко. Про октябрь 1993 года написано много. И предваряя вопрос скажу: случившееся 4 октября для нас всех было ударом. Можно ли было все остановить? Не знаю.
Я в тот период каждый день бывал в Белом доме. Общался, кого-то уговаривал. Но какое-то черное поле накрыло Верховный Совет. Полная дезориентация во времени и пространстве. Какой-то психоз. Даже пытался вывезти оттуда, уважаемого мною опального министра безопасности Виктора Баранникова. Удалось. Его принял Виктор Черномырдин. Но Баранников вернулся в Белый дом за генералом Дунаевым, да там и остался. Он в последний момент изменил свое решение. И я его понимаю. Вот так и вернулся я на Лубянку – первым заместителем министра безопасности Николая Галушко.
– В 1996 году, уже в должности руководителя административного департамента аппарата правительства, вы летали в Афганистан. Где административный департамент и где Афганистан? И снова горячая точка…
– Да. Эту должность я занял после отставки с должности директора ФСБ после событий в Будёновске. Понятно, что не по турпутевке и не своему желанию. Даже выезжал без документов. Наверное, так было надо. Послать именно меня с коллегами. Надо так надо. Вы помните, что в 1989 году наш ограниченный контингент ушел из этой страны. Власть была верна себе. Сначала бросили соцстраны, обрекли на мучения вчерашних верных соратников – Ярузельского, Хоннекера, Кадара. А в 1989 и Наджибулу. Сегодня спорят надо было входить. Не надо. Даже было постановление Госдумы об ошибочности ввода советских войск. Да и некоторые бывшие военачальники начали рассуждать на эту тему, забывая, что этот уход обрёк на смерть их бывших соратников афганцев – офицеров, генералов, солдат, политическое руководство, жен, детей, которые молились на нас. Как-то все быстро забывается. Сегодня афганское население с теплотой вспоминают шурави. Нас не проклинают, как янки.
– Но думаю, что после того, как дали политическую оценку вводу войск, нам предстоит дать оценку выводу.
– К 1996 году радикальные религиозные фанатики стали завоевывать Афганистан. Они объявили войну своим неверным единоверцам. Насаждать мракобесие и феодализм, возвращать страну в пещеру. Уничтожалось все, что имеет отношение в цивилизации. Заводы, фабрики, объекты культуры, науки… Идеи воинов талибана начали завоевывать мир. Стал формироваться кластер террора, его щупальца потянулись в Европу. Для нас это было реальной угрозой, так как по подбрюшью России располагались мусульманские государства. Создание вокруг России такого пояса – угроза национальной безопасности.
Очевидно, что светское государство Афганистан сопротивлялось из последних сил, теряя одну провинцию за другой. В борьбе с этим злом объединились еще вчера враждующие силы, составившие Северный альянс. Пророссийски настроенный генерал Дустум, президент Рабани и один из самых отчаянных душманов Ахмад шах Масуд. Перед общей угрозой – все равны. Но к середине 1996 года их альянс стал ослабевать. По поручению правительства и президента с группой товарищей мы вылетели в Афганистан. К тому времени на его территории было много лагерей таджикских беженцев. Голодных, холодных… Прекрасная база для рекрутирования в террористические группы и банды. К слову американцы там уже плотно сидели, управляя внутренними процессами. Впрочем, это естественно. Создание нестабильности вокруг России и ее бывших республик их любимая забава. За что они и поплатились сегодня. Ведь и талибан, и аль Каида, и ИГИЛ – made in USA.
Во время бесед с генералом Дустумом стало ясно, что сил у него мало, а его союзники проявляют нежелание. Вот потому и пришлось собрать их за одним столом.
– При этом проехать в хорошей кампании офицеров наших спецслужб шесть часов по горам через позиции талибов. Вот бы удивились, кто там едет.
– Да как-то мы не думали. Афганцы проявляли свою тревогу, погладывая на края ущелий с дозорами талибов. Если думать, что не исключает щекочущего страха, то и задачу не решишь. Важен не процесс, а результат, а он был.
– Наверное у вас в крови идти по лезвию. В 1999 году вы в Дагестане, будучи министром МВД, наперекор уговорам руководства республики поехали в мятежные села Чабанмахи и Карамахи. По сути они тогда объявили войну Дагестану…
– Да они же себя считали всем Дагестаном! И что? Воевать? Хотим мы того или нет, но они граждане России. И на тот момент мы имели дело лишь с политическими декларациями. Для понимания проблемы надо посмотреть друг другу в глаза. Хотя бы для очистки совести – я сделал все! Стрелять – ума много не надо. И делать это можно лишь в самом крайнем случае. Помните, как писал Сунь Цзы: сто раз сразиться и сто раз победить – это не лучшее из лучшего; лучшее из лучшего – покорить чужую армию, не сражаясь. Приехали, встретились. Объяснились. И даже помогли с больницей, оборудованием лекарствами (сейчас бы Счетная палата обвинила меня в нецелевом использовании средства). И пусть на немного, но отсрочили войну. Замечу, что их претензии были обоснованы. У них были объективные претензии к власти. Был ли риск? Наверное, но он был оправдан.
Вот такой был разговор. И он, наверное, не о самом Сергее Степашине, а о времени. Спроси сегодня многих офицеров и политиков о тех годах окаянных, вряд ли что кроме общих слов они скажут. Таково свойство памяти. Но оборачиваясь, мы должны думать о том, что нельзя повторять сделанные ошибки. Все уже было. И только незнание заставляет плутать в потемках в поисках выхода.
Источник: Информационный портал "Офицеры России"
