Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797–1846)
Вильгельму Кюхельбекеру в жизни крупно повезло один только раз, когда в 1811 году он стал лицеистом, одноклассником Пушкина. Вся его последующая жизнь – череда поражений, неудач, физических и душевных страданий.
В Лицее над ним издевались. Нескладная внешность: высокий рост, худоба, длинный нос, тугоухость; несуразный характер: простодушие и вспыльчивость; неуклюжие стихи: очень уж высокопарные и тяжеловесные – все это высмеивалось самым безжалостным образом. Вильгельма снабжают шлейфом обидных прозвищ: Кюхля, Кюхель, Гезель, Бехеркюхель. И довели его до того, что неуклюжий долговязый Вильгельм попытался утопиться в царскосельском пруду. Насилу вытащили – мокрого, несчастного, облепленного вонючей тиной. Однако и не любили лицеисты никого так, как Вильгельма. Пущин и Пушкин стали его друзьями.
При выпуске из Лицея Кюхельбекер получает чин титулярного советника, серебряную медаль и завидный аттестат. Вместе с Пушкиным и будущим канцлером князем Горчаковым он становится чиновником российского внешнеполитического ведомства. В Париже Кюхельбекер выступает с лекциями о русском языке: "История русского языка, быть может, раскроет перед вами характер народа, говорящего на нем. Свободный, сильный, богатый, он возник раньше, чем установилось крепостное рабство и деспотизм, и впоследствии представлял собою постоянное противоядие пагубному действию угнетения и феодализма".
Вольные слова были замечены "кем надо", Кюхельбекера отозвали в Россию. Он возвращается на службу, оказывается у генерала Ермолова на Кавказе, знакомится там с Грибоедовым, успевает стреляться на дуэли... Ах, недаром писал о нем лицейский наставник: "Гневен, вспыльчив и легкомыслен; не плавно выражается и странен в обращении...".
Радикальное настроение сблизило Кюхельбекера с некоторыми участниками Северного Общества, но членом его Кюхельбекер не был и в дело 14 декабря замешался случайно, "охмелел в чужом пиру", как выразился Пушкин.
За короткое время Кюхельбекер совершил головокружительный бросок в несчастье. Чувствуя, как сплетается судьба Вильгельма в единый роковой узел с российской историей, Пушкин написал в 1825 году провидчески-тревожное послание, почти молитву:
"Да сохранит тебя твой добрый гений
Под бурями и в тишине".
14 декабря 1825 года Вильгельм Кюхельбекер – на Сенатской площади. Он пытается стрелять в Великого Князя Михаила Павловича, но пистолет дважды дает осечку. Будь пистолет исправен, висеть Кюхельбекеру 13 июля 1826 года на кронверке Петропавловки – шестым. Он бежал и, намереваясь скрыться за границу, прибыл в Варшаву, где был узнан по приметам, сообщенным его бывшим другом — Булгариным. Приговоренный к смертной казни, он был помилован, по просьбе великого кн. Михаила Павловича, и осужден на вечные каторжные работы, замененные одиночным заключением в крепости. Последовали десять мучительных лет в каменных мешках. Затем – поселение в Сибири. Тяжелейший удар – известие о гибели Пушкина:
Гордись! Никто тебе не равен,
Никто из сверстников-певцов.
Не смеркнешь ты во мгле веков...,
– писал после смерти друга безутешный Кюхельбекер.
В 1837 году Вильгельм Карлович женился на Дросиде Ивановне Артеневой, дочери баргузинского почтмейстера. Их семейная жизнь не была счастливой: первенец родился мертвым, душила нужда, изводило вымогательство тестя. В 1845 году Кюхельбекер ослеп. Умер он в Тобольске, 11 августа 1846 года.
Литературное наследие Кюхельбекера огромно, но почти не востребовано потомками. Очарование же его личности несомненно. Неуравновешенный, чувствительный, вечно восторженный, Кюхельбекер был образцом романтика в жизни и в литературе. Пушкин отозвался о нем: "человек дельный с пером в руках, хоть и сумасброд". Основные черты его творчества – идеализм и благочестие с мистическим оттенком.
Среди основных тем поэзии Кюхельбекера, как впрочем и большинства декабристов, существенное место занимала религия. Разработка библейских мотивов была очень важна для их романтических устремлений. Примечательно, что страницы Ветхого Завета вдохновляли их чаще, чем образы Евангелия, особенно до 14 декабря. Ведь эти книги почитаются не только христианами, но и представителями других религий.
Егова, случай ли, Ормузд или Зевес
Царя небес
Святое имя? — Но вовеки
Всему начало он, всему конец, —
писал Кюхельбекер в юношеском стихотворении «Бессмертие есть цель жизни человеческой». Идея веротерпимости вообще входила в этическую и политическую программу декабристов.
Как и другие поэты складывающегося романтизма, они видели в Библии источник высоких тем и образов, близких их идеалам, и в то же время – памятник архаичной эпохи, чью культуру отличают простота и естественность.
Именно с этих позиций в начале 1820-х гг. обращается к изучению Библии Кюхельбекер. Плодом этого изучения явился ряд библейских стилизаций Кюхельбекера («Пятая заповедь», «Упование на Бога» и др.). Следует отметить два момента. В Библии Кюхельбекера привлекали образы пророков, провозвестников слова Божия. Он видел в них идеальную ипостась поэта, который «вещает правду и суд промысла, торжествует о величии родимого края, мечет перуны в супостатов, блажит праведника, клянет изверга». Особенно дорог ему был образ псалмопевца Давида. Вторая особенность в интерпретации Библии Кюхельбекером — стремление воспроизвести исторический и национальный колорит древнего памятника. Этому служил намеренно архаизированный язык, который и отражал дух изображаемой эпохи. Архаизмы употреблялись не для придания языку традиционной высокости, а для стилизации.
Хотя ревнители «новой поэзии» увидели в этом возврат к старым языковым нормам и, не почувствовав языкового эксперимента, осудили Кюхельбекера за его пристрастие к архаизмам, позднее русские поэты воспользовались результатами этого эксперимента и широко использовали архаизмы.
Известно, что время заключения было в творчестве Кюхельбекера наиболее плодотворным. Он писал во всех жанрах: лирические стихи, поэмы, драмы, художественную прозу и литературную критику. Произведения на религиозные темы занимают в творчестве этого периода большое место. Это и поэмы на библейские сюжеты («Давид», «Семь спящих отроков»), и лирические стихотворения, написанные в форме непосредственных обращений к Богу или связанных с церковными праздниками. Религиозное чувство в той или иной степени пронизывает все творчество Кюхельбекера тюремного периода, хотя чувство это отнюдь не становится ортодоксально церковным.
Будучи лютеранином по своему вероисповеданию, Кюхельбекер отличался широкой веротерпимостью и в конце жизни, в ссылке, посещал православную церковь, женившись на православной. Религиозные настроения Кюхельбекера после 14 декабря, видимо, прошли ту же эволюцию, что и у других декабристов: колебания между отчаянием и надеждой в период следствия, состояние глубокой душевной депрессии в первые годы заключения и возрождение к новой жизни, новое обретение себя и своей связи с миром. Кюхельбекеру помогло в этом его творчество.
Поэзия Кюхельбекера проникнута состоянием покинутости и отчаяния, но благодаря обострению религиозного чувства оно преображается в ощущение единения со всей вселенной. Бог — податель вдохновения — спасает узника от нравственной гибели. Душа человеческая как бы растворяется во вселенной, роднится с ней. Этот примиряющий и возвышающий мотив очень характерен для Кюхельбекера и возникает не только в религиозном оформлении.
Один из вещих гулов я
Рыданий плача мирового,
— говорит он в одном из своих стихов. Это ощущение своего родства с миром ярко выражено в одном из лучших стихотворений Кюхельбекера «Поминки». Подзаголовок его «Свеаборгская крепость. 29 сентября 1833 года» — подчеркивает лирическое, автобиографическое начало стихотворения. Чувство любви ко всем, кого мы знали, но кого уже нет с нами, как и к тем, кто идет за нами следом,— главный пафос этого стихотворения, написанного необычайно проникновенно. Напевность интонации, метр, напоминающий народных стих, простота лексики, четкое ритмическое построение придают «Поминкам» какую-то наивность, народный, фольклорный отсвет, хотя в стихотворении нет и намека на стилизацию:
Помянем же родимых,
Ушедших в мир иной,
Возлюбленных, незримых,
Вкушающих покой!
Для них уж нет печали,
Заботы нет для них
Мы только — мы отстали
От спутников своих.…
Еще мы не в пустыне…
Умолк не всех же глас…
Не все друзья поныне
Опередили нас…
Не огорчим ни словом,
Ни взглядом остальных:
Ты, Боже, будь покровом
И мертвых, и живых!
Этот мотив бессмертия и единения со всеми, жившими и оставившими этот мир, – характерный христианский мотив. В творчестве заключенных и сосланных декабристов он получил новую силу.
Для Кюхельбекера характерен подход к народному мировосприятию как мировосприятию прежде всею христианскому, православному, для которого очень значимы идеи смирения и покаяния. Это ярко проявилось в его опытах по созданию больших проблемных произведений, насыщенных философским содержанием. Можно сказать, что все творчество Кюхельбекера 1830–1840-х гг. проникнуто в той или иной мере религиозным мироощущением.
В отличие от Бестужева или Одоевского, он был изолирован и от друзей декабристов и от внешнего мира, проведя в одиночном заключении десять лет. Его творчество питалось в основном чтением книг и журналов, разными путями попадавших к узнику. Большинство его поэм написано на историческом материале. Часть их воплощает историю религии: библейские мифы, легенды о первых христианах, евангельские предания («Давид», «Зоровавель», «Семь спящих отроков», «Агасвер»). Эти произведения отражают как религиозные устремления Кюхельбекера, так и его общефилософские интересы, трактовку им исторического процесса. Особенно относится это к поэме «Агасвер» («Вечный жид»).
В основу поэмы положено предание об иерусалимском сапожнике Агасвере, оттолкнувшем Христа, который по дороге на Голгофу остановился передохнуть у порога его дома. За это Агасвер был наказан вечным скитанием по земле. Такой сюжет позволил Кюхельбекеру изобразить различные моменты мировой истории от времен Христа до XIX в. Поэма состоит из семи отдельных отрывков, каждый из которых посвящен драматическим событиям истории, так или иначе связанных с противоборством между последователями Христа и его противниками. В основе ее – противопоставление двух отношений к миру, два понятия об истине и смысле жизни. В первом «отрывке» Агасвер, бунтарь, погруженный в мирские дела и политическую борьбу, мечтает об освобождении Иудеи из-под владычества римлян. Он идет за Христом с надеждой, что тот осуществит это освобождение. Христос же посвятил себя вечному. Социальное угнетение, национальные проблемы не волнуют его:
Нет, и не мыслит возвратить свободу
Спаситель всех Адамовых сынов
Не терпящему временных оков,
Но к вечным равнодушному народу!
Убедившись в этом, Агасвер покидает Христа и становится его врагом. Эта дилемма: мирское—небесное, временное — вечное — рассматривается во всех последующих отрывках на различном историческом материале. Духовное превосходство последователей чистой веры, пусть даже преследуемых и гонимых, везде подчеркивается Кюхельбекером.
Вместе с тем поэма содержит и социальные мотивировки целого ряда исторических событий, показывает закономерность их возникновения. Показав первый этап Французской революции как широкое движение народных масс, Кюхельбекер делает вывод, что якобинский террор стал гибелью идеалов революции. Якобинцы показаны им как душители свободы, жестокие лицемеры, меньше всего на деле обеспокоенные действительным положением народа.
И наоборот, католические священники, бывшие до революции оплотом несправедливой власти, через страдания и гибель искупают свои грехи и погибают за веру, духовно преображенные. Тема искупления грехов страданием вообще характерна для последекабрьского творчества Кюхельбекера и встречается в ряде его произведений.
С наибольшей последовательностью сказалась она в мистерии «Ижорский», центральной вещи Кюхельбекера, которой было отдано много сил и много лет работы. Главный герой драмы «богатый русский дворянин» Лев Петрович Ижорский — пресытившийся жизнью и ее наслаждениями, разочарованный и циничный молодой человек.
В «Ижорском», как и в «Фаусте» Гете, героя сопровождает бес, который в обмен на душу его, исполняет все желания и прихоти этого рано соскучившегося человека. Кюхельбекер проводит своего героя через разные этапы греха. Обозначив свое драматическое произведение как мистерию, он хотел подчеркнуть связь ее со средневековыми драмами религиозного характера и показать мытарства грешной души, ведомой дьяволом.
Первая часть произведения изображает «землю», вторая — «ад», и третья – «рай». Три части «Ижорского» — это три разных стадии состояния души героя, которые можно условно обозначить как «сомнение», «падение» и «возрождение». Поэт приходит к заключению, что только искренняя религиозность является залогом духовного воскрешения.
Повсюду вижу Бога моего,
Он чад своих отец – и не покинет,
Нет, не отвергнет никогда того,
В ком вера в Милосердного не стынет.
Господь, мой Бог – на суше, на водах,
И в шумном множестве, в мирском волненьи,
И в хижине, и в пышных теремах,
И в пристани души – в уединеньи...
Нет места, коего лучом Своим
Не озарял бы Он, повсюду-сущий;
Нет мрака, нет затменья перед Ним:
Всем близок Благостный и Всемогущий.
