Евангельские мотивы
Евангельские образы и сюжеты, образы апостолов широко присутствуют в стихотворных строках Ивана Алексеевича Бунина.
И.А. Бунин
Источник звезды
Сирийский апокриф
В ночь рождения Исы
Святого, любимого Богом,
От востока к закату
Звезда уводила волхвов.
В ночь рождения Исы
По горным тропам и дорогам
Шли волхвы караваном
На таинственный зов.
Камнем крови, рубином
Горела звезда перед ними,
Протекала, склонялась, -
И стала, служенье свершив:
За долиной, на склоне –
Шатры и огни в Рефаиме,
А в долине – источник
Под ветвями олив.
И волхвы, славословя,
Склонились пред теми огнями
И сказали: «Мы видим
Святого селенья огни».
И верблюды припали
К холодной воде меж камнями:
След копыт и доныне
Там, где пили они.
А звезда покатилась
И пала в источник чудесный:
Кто достоин – кто видит
В источнике темном звезду?
Только чистые девы,
Невесты с душой неневестной,
Обрученные Богу,
Но и то – раз в году.
<1906-1911>
На пути из Назарета
На пути из Назарета
Встретил я святую деву.
Каменистая синела
Самария вкруг меня,
Каменистая долина
С юга шла - а по долине
Семенил ушастый ослик
Меж посевов ячменя.
Тот, кто гнал его, был в пыльном
И заплатанном кунбазе,
Стар, с блестящими глазами,
Сизо-черен и курчав.
Он, босой и легконогий,
За хвостом его поджатым
Гнался с палкою, виляя
От колючек сорных трав.
А на нем, на этом дробном,
Убегавшем мелкой рысью
Сером ослике, сидела
Мать с ребенком на руках:
Как спокойно поднялися
Аравийские ресницы
Над глубоким теплым мраком,
Что сиял в ее очах!
Поклонялся я, Мария,
Красоте твоей небесной
В странах франков, в их капеллах,
Полных золота, огней,
В полумраке величавом
Древних рыцарских соборов,
В полумгле стоцветных окон
Сакристий и алтарей.
Там, под плитами, почиют
Короли, святые, папы,
Имена их полустерты
И в забвении дела.
Там твой сын, главой поникший,
Темный ликом, в муках крестных.
Ты же - в юности нетленной:
Ты, и скорбная, светла.
Золотой венец и ризы
Белоснежные - я всюду
Их встречал с восторгом тайным:
При дорогах, на полях.
Над бурунами морскими,
В шуме волн и криках чаек,
В темных каменных пещерах
И на старых кораблях.
Корабли во мраке, в бурях
Лишь тобой одной хранимы.
Ты - Звезда морей: со скрипом
Зарываясь в пене их
И огни свои качая,
Мачты стойко держат парус,
Ибо кормчему незримо
Светит гнет очей твоих.
Над безумием бурунов
В ясный день, в дыму прибоя,
Ты цветешь цветами радуг,
Ночью, в черных пастях гор,
Озаренная лампадой,
Ты, как лилия, белеешь,
Благодатно и смиренно
Преклонив на четки взор.
И к стопам твоим пречистым,
На алтарь твой в бедной нише
При дорогах меж садами,
Всяк свой дар приносим мы:
Сирота-служанка - ленту,
Обрученная - свой перстень,
Мать - свои святые слезы,
Запоньяр - свои псалмы.
Человечество, венчая
Властью божеской тиранов,
Обагряя руки кровью
В жажде злата и раба,
И само еще не знает,
Что оно иного жаждет,
Что еще раз к Назарету
Приведет его судьба!
31.VII.12
Новый завет
С Иосифом Господь беседовал в ночи,
Когда Святая Мать с Младенцем почивала:
«Иосиф! Близок день, когда мечи
Перекуют народы на орала.
Как нищая вдова, что плачет в час ночной
О муже и ребенке, как пророки
Мой древний дом оплакали со Мной,
Так проливает мир кровавых слез потоки.
Иосиф! Я расторг с жестокими завет.
Исполни в радости Господнее веленье:
Встань, возвратись в Мой тихий Назарет -
И всей земле яви Мое благоволенье».
Рим, 24 марта 1914
Бегство в Египет
По лесам бежала Божья Мать.
Куньей шубкой запахнув Младенца.
Стлалось в небе Божье полотенце,
Чтобы Ей не сбиться, не плутать.
Холодна, морозна ночь была,
Дива дивьи в эту ночь творились:
Волчьи очи зеленью дымились.
По кустам сверкали без числа.
Две седых медведицы в лугу
На дыбах боролись в ярой злобе,
Грызлись, бились и мотались обе,
Тяжело топтались на снегу.
А в дремучих зарослях, впотьмах,
Жались, табунились и дрожали,
Белым паром из ветвей дышали
Звери с бородами и в рогах.
И огнем вставал за лесом меч
Ангела, летевшего к Сиону,
К золотому Иродову тропу.
Чтоб главу на Ироде отсечь.
21.Х.1915
Крещенская ночь
Темный ельник снегами, как мехом,
Опушили седые морозы,
В блестках инея, точно
в алмазах,
Задремали, склонившись березы.
Неподвижно застыли их ветки,
А меж ними на снежное лоно,
Точно сквозь серебро кружевное,
Полный месяц глядит с небосклона.
Высоко он поднялся над лесом,
В ярком свете своем цепенея,
И причудливо стелются тени,
На снегу под ветвями чернея.
Замело чаши леса метелью, -
Только вьются следы и дорожки,
Убегая меж сосен и елок,
Меж березок до ветхой сторожки.
Убаюкала вьюга седая
Дикой песнею лес опустелый,
И заснул он, засыпанный вьюгой,
Весь сквозной, неподвижный и белый.
Спят таинственно стройные чащи,
Спят, одетые снегом глубоким,
И поляны, и луг, и овраги,
Где когда-то шумели потоки.
Тишина, – даже ветка не хрустнет!
А, быть может, за этим оврагом
Пробирается волк по сугробам
Осторожным и вкрадчивым шагом.
Тишина, – а, быть может, он близко…
И стою я, исполнен тревоги,
И гляжу напряженно на чащи,
На следы и кусты вдоль дороги.
В дальних чащах, где ветви как тени
В лунном свете узоры сплетают,
Все мне чудится что-то живое,
Все как будто зверьки пробегают.
Огонек из лесной караулки
Осторожно и робко мерцает,
Точно он притаился под лесом
И чего-то в тиши поджидает.
Бриллиантом лучистым и ярким,
То зеленым, то синим играя,
На востоке, у трона Господня,
Тихо блещет звезда, как живая.
А над лесом все выше и выше
Всходит месяц, – и в дивном покое
Замирает морозная полночь
И хрустальное царство лесное!
1886–1901
Вход в Иерусалим
Вход в Иерусалим
Двухсторонняя таблетка.
Новгород. Конец XV в.
Государственная Третьяковская галерея
«Осанна! Осанна! Гряди
Во имя господне!»
И с яростным хрипом в груди,
С огнем преисподней
В сверкающих гнойных глазах,
Вздувая все жилы на шее,
Вопя все грознее,
Калека кидается в прах
На колени,
Пробившись сквозь шумный народ,
Ощеривши рот,
Щербатый и в пене,
И руки раскинув с мольбой -
О мщенье, о мщенье,
О пире кровавом для всех обойденных судьбой -
И ты, всеблагой,
Свете тихий вечерний,
Ты грядешь посреди обманувшейся черни,
Преклоняя свой горестный взор,
Ты вступаешь на кротком осляти
В роковые врата - на позор,
На проклятье!
29. VIII. 22
В Гефсиманском саду
...И в этот час, гласит преданье,
Когда, сомнением томим,
Изнемогал он от страданья.
Все преклонилось перед ним.
Затихла ночь и благоговенье,
И слышал он: «Моих ветвей
Колючий терн - венцом мученья
Возложат на главе твоей;
Но терн короною зеленой
Чело святое обовьет -
В мир под страдальческой короной.
Как царь царей, Господь войдет!»
И кипарис, над ним шумящий,
Кому шептал во тьме ночной:
«Благослови Господь скорбящий, -
Велик и славен подвиг твой!
Я вознесу над всей вселенной
Мой тяжкий крест, и на кресте
Весь мир узрит тебя, смиренный,
В неизреченной красоте!»
Но снова он в тоске склонялся,
Но снова он скорбел душой –
И ветер ласковой струей
Его чела в тиши касался:
«О, подними свой грустный взор!
В час скорби, в темный час страданья
Прохлады свежее дыханье
Я принесу с долин и гор,
И нежной лаской аромата
Твои мученья облегчу,
И от востока до заката
Твои глаголы возвещу!»
1894
Христос воскрес!
Христос воскрес! Опять с зарею
Редеет долгой ночи тень,
Опять зажегся над землею
Для новой жизни новый день.
Еще чернеют чащи бора;
Еще в тени его сырой,
Как зеркала, стоят озера
И дышат свежестью ночной;
Еще в синеющих долинах
Плывут туманы… Но смотри:
Уже горят на горных льдинах
Лучи огнистые зари!
Они в выси пока сияют.
Недостижимой, как мечта,
Где голоса земли смолкают
И непорочна красота.
Но, с каждым часом приближаясь
Из-за алеющих вершин,
Они заблещут, разгораясь,
И в тьму лесов, и в глубь долин;
Они взойдут в красе желанной
И возвестят с высот небес,
Что день настал обетованный,
Что Бог воистину воскрес!
1896
Сын человеческий
Апокалипсис, I
Я, Иоанн, ваш брат и соучастник
В скорбях и царстве господа, был изгнан
На Патмос за свидетельство Христа.
Я осенен был духом в день воскресный
И слышал за собою как бы трубный
Могучий глас: «Я Альфа и Омега».
И обратился, дабы видеть очи
Того, кто говорит, и, обратившись,
Увидел семь светильников златых.
И посреди их пламенников - мужа,
Полиром облеченного по стану
И в поясе из золота - по персям.
Глава его и волосы сияли,
Как горный снег, как белая ярина,
И точно пламень огненный – глаза.
Стопы его - халколиван горящий,
Как будто раскаленные в горниле,
И глас его был шумом многих вод.
Семь звезд в его деснице, меч струился
Из уст его, и лик его - как солнце,
Блистающее и славе сил своих.
И, увидав, я пал пред ним, как мертвый.
<1903-1906>
Матфей прозорливый
М а т ф е й
Ночь и могильный мрак пещеры...
Бушует буря на реке,
Шумят леса... Кто это серый
Вход заслоняет вдалеке?
Опять ты, низкий искуситель?
Д ь я в о л
Я, прозорливец, снова я!
Черней трубы твоя обитель,
Да ты ведь зорок, как змея, -
Тотчас заметишь!
М а т ф е й
Гнус презренный,
Тебе ль смеяться?
Нет лютей Врага для вас во всей вселенной,
Чем я, нижайший из людей.
Д ь я в о л
Ах, прозорливец! Этим людям
Ты враг не менее, чем нам.
Давай уж лучше вместе будем
Ходить за ними по пятам.
Ты мастер зреть их помышленья,
Внедряться в тайну их сердец,
Не вовсе чужд, святой отец,
И я порядочного зренья:
Зачем же бесам враждовать?
Ты разве хуже бес, чем все мы?
М а т ф е й
Молчи, завистливая тать,
Тебе пути мои невемы.
Д ь я в о л
Ну дэ, уж где мне! Ты пророк!
Ты разрушаешь наши козни,
Ты топчешь семя зла и розни,
Ты крепко правишь свой оброк!
Ты и стоокий и стоухий!
Спроси тебя: «Ты почему
Исследуешь так жадно тьму?» -
Ты тотчас скажешь: «Там, как мухи,
Как червь на падали, кишат
Исчадия земли и ада -
Я не могу терпеть их смрада,
Я на борьбу спускаюсь в ад».
О ненасытная в гордыне
И беспощадная душа!
Нет в мире для тебя святыни,
Нет заповедного ковша.
Нет сокровенного потока:
Во всех ключах ты воду пил
И все хулил: «Вот в этом ил,
А в том - гниющая осока...»
М а т ф е й
Что отвечать мне твари сей,
Столь непотребной, скудоумной?
Мой скорбный рок, мой подвиг трудный
Он мерит мерою своей.
И тьма и хлад в моей пещере...
Одежды ветхи... Сплю в гробу...
О боже! Дай опору вере
И укрепи мя на борьбу!
24.I.16
